Дарья Донцова - Любимые забавы папы Карло
– Я стою тут уже десять минут, – укорила меня Олеся.
– Простите, я спустилась точно к назначенному времени, – попыталась отбиться я.
– Я всегда прихожу заранее, – нахмурилась Олеся, – боюсь опоздать.
Я хотела уже возразить, что мне неоткуда было узнать об этой ее похвальной привычке, но, оглядев фигуру Олеси, на всякий случай решила промолчать. Если сорок восемь килограммов ведут куда-то три центнера, то они, имеются в виду килограммы, должны постараться не допустить драки, исход которой предрешен заранее.
– Я очень разволновалась, – хмуро продолжала Олеся, – и теперь хочу есть.
– В этом кафе подают только сладкое, – предостерегла я.
– Вот и хорошо! – плотоядно воскликнула Капустняк. – Ничто так не успокаивает нервы, как добрый кусок торта! Ну-ка, пошли сюда!
Тяжелым шагом она направилась к стойке, я поторопилась за ней.
– У нас не слишком много времени!
– Ерунда! Не собираюсь тут рассиживаться! – сердито рявкнула Капустняк и уставилась на витрину, где были выставлены блюда с выпечкой. – Безобразие!
– Что-то не так? – удивилась я.
– Конечно! – выкрикнула Капустняк. – Тут торгуют дрянью.
– Вообще-то, у нас здесь все вкусное, – возразила я, – лично мне очень понравился «Черный лес», вон тот, с вишенками сверху.
– Фу, – скривилась Капустняк, – он украшен сливками из баллончика, а не взбитыми вручную. Еще в тортик недоложили сахара и масла, поэтому он не поднялся как следует. И вообще, сплошная беда. Вон эклер. И как он вам?
– По-моему, восхитительный.
– Нет нужного количества яиц, – отрезала Капустняк, – а в лежащей рядом с ним «картошке» не хватает коньяка. Идем дальше. «Наполеон» промазали готовым кремом, из пакетика, а не масляно-яичным. Чиз-кейк не стоит даже обсуждать, в него запихнули несвежий творог, а йогуртовое суфле, похоже, даже и не пахнет полезным молочным продуктом. Штрудель выглядит отвратительно, в него положили не кислые, а сладкие яблоки, чем испортили весь вкус. Впрочем, тот, кто слаще морковки ничего не ел, придет в полный восторг, но я-то знаю, о чем говорю!
Я с уважением посмотрела на толстуху. До сих пор считала, что всякие разговоры об антеннах, втыкающихся в информационные поля, окутывающие землю, являются бредом. Но вдруг я не права? Вон как лихо Олеся выяснила всю правду о сладостях. И откуда она узнала про недоложенные яйца, масло и сахар? Не иначе как через антенну ей сообщили свыше правду про пирожные. Мне-то они кажутся потрясающими. Хотя, может, я, по выражению Капустняк, ничего слаще морковки не пробовала?
– Ну, если все так плохо, тогда пошли скорей в студию, – предложила я.
Олеся с сомнением покосилась на витрину, вытянула губы трубочкой, вновь вернула их на место и приняла решение.
– Ну-ка, – приказала она девушке по ту сторону прилавка, – давай всего по порции. Надо попробовать, вдруг я ошибаюсь!
– Мы торопимся, – попыталась я урезонить ее.
– Съем в одно мгновение, – заявила Олеся, подхватывая полный поднос.
Я было двинулась за Капустняк, но была остановлена барменшей:
– Платить кто будет?
– Дайте чек, – попросила я и ринулась с клочком бумаги за Олесей.
Можете мне не верить, но, когда я добежала до столика, за которым устроилась Капустняк, ее поднос оказался пуст. На тарелочках не осталось даже бумажек с вырезанными кружевами, на которые обычно кладут пирожные. Похоже, Капустняк второпях слопала и их.
– Вот! – воскликнула я, протягивая Олесе чек.
Она уставилась на него.
– Я оказалась абсолютно права, – сообщила она, – отвратительная еда, совершенно неудобоваримая, а кофе тут вообще без комментариев. Похоже, повар взял зерна, помыл их в теплой водичке и подал, назвав «Эспрессо». Кстати, «Арабика» в чашке и не ночевала. Сплошная «Робуста», впрочем, вполне пригодный для употребления сорт. Но он значительно дешевле и не обладает нужным послевкусием. А что это вы мне под нос суете?
– Извините, но вы забыли заплатить!
– Я?
– Ну… да.
– Я?
– Взяли поднос и ушли, вот я и принесла чек. Не расстраивайтесь, я тоже иногда проявляю забывчивость.
– Я?
– Вы, – слегка рассердившись, подтвердила я, – расплачивайтесь, и побежали, иначе опоздаем в эфир.
– Я? Я?
– Что-то не так?
– Я должна сама платить за эту гадость?
– Но ведь вы съели все.
– И что из того? Было невкусно. Впору отнести назад.
Я захлопала глазами. Капустняк издевается? Каким образом она намеревается вернуть слопанные харчи?
– И вообще, – заявила Олеся, – меня ведь позвали в гости? Следовательно, угощение за ваши денежки. Или вы, когда людей к себе приглашаете, потом в прихожей счет вручаете: скушала на такую-то сумму, руки мыла, туалетом попользовалась?
У меня загорелись уши.
– Нет, конечно! Своих приятелей я угощаю от души. Но вас-то позвали на телевидение.
– Вот пусть они и платят, – отрезала Олеся, – чай, не разорятся, знаю, знаю, сколько у вас минута рекламы стоит!
– Девочки, не забудьте про деньги! – крикнула барменша.
– Еще молочный коктейль, – ожила Капустняк, – тройную порцию.
Барменша стала взрезать пакет с надписью «Сливки», я схватила рацию, отошла в сторонку и соединилась с Люсей.
– Что там? – недовольно спросила она. – Где Капустняк? Тебе пора за второй теткой идти, она на подходе, звонила, что через пару минут подъедет.
– У меня проблема.
– Во народ, – завозмущалась Люся, – тупые все, аж противно, ничего не могут! Ерунду попросили сделать, гостя привести. Проблемы! Ну и кто ты после этого? Ответь, а? Сама себе оценку дай, чтоб потом не бегала по коридорам и не орала, что тебя оскорбили. Хотя если идиотку кретинкой назвать, то ничего обидного и нет. Простая констатация факта! Да!
– Капустняк сидит в буфете.
– Немедленно выковыривай ее оттуда.
– Не получается.
– Почему???
– Она платить за пирожные не хочет, уверяет, что пришла в гости и, значит, имеет право на бесплатное угощение!
Люся коротко выругалась.
– Ладно, заплати за нее. Мы потом скинемся и тебе вернем.
– У меня столько нет.
– Ну ваще! Тридцати рублей с собой не носишь?
– Тут счет почти на тысячу!
Из рации понеслось тихое хрюканье, потом недоуменный возглас Люси:
– Сколько? Тысяча?
– Да. Она слопала почти все в буфете. И пьет тройную порцию коктейля!
– Вот что, – после короткого раздумья приняла решение Люся, – ты беги к менту, забирай Сорькину и волоки ее в гримерку, а я сама спущусь за этой, блин, Капустняк. Да поторопись, они у нас одновременно пойдут.
– То есть?
– То есть, то есть, – сердито передразнила Люся, – гостей больше не нарыли. Хорошо хоть этих нашли, ну и придумали феньку, Сорькина – повар, говорят, гениальный, а Капустняк по своей антенне сведения о правильном питании получает. Вот пусть и говорят весь эфир. Одна будет о калорийных котлетах журчать, другая о том, что гречку надо есть прямо так, без термической обработки. Зрители позвонят, вопросики зададут, ну так время и пройдет, пронесется рабочая смена, авось живы останемся. Хватит базлать! Дуй за Сорькиной!
Я сунула рацию в карман и крикнула:
– Извините, пожалуйста!
Капустняк оторвалась от очередной порции коктейля, вытерла тыльной стороной ладони белые «усы» над верхней губой и недовольно протянула:
– Слушаю.
– Сейчас за вами придет редактор, а меня отправляют за второй гостьей.
– Передача посвящена не мне одной? – напряглась Капустняк.
– Все вопросы к начальству, – испуганно сказала я, – я маленький винтик, последняя спица в колесе, ничего не решаю.
– Ладно, – нахмурилась Олеся и велела барменше: – Ну-ка несите еще две порции вашего отвратительного чиз-кейка.
На этот раз около мента стояла очень худая, болезненного вида тетка, замотанная в черный плащ.
– Вы на передачу «Проснись и пой»? – радостно защебетала я.
Сорькина кивнула.
– Можно ваш паспорт?
Ирина, не говоря ни слова, достала из сумочки бордовую книжицу и протянула мне. Я, в свою очередь, передала, не раскрывая, документ постовому.
– Да идите, – махнул рукой парнишка, не удосужившись посмотреть ни в список, ни в удостоверение личности.
Сорькина вошла в холл.
– Нам на второй этаж, – сказала я.
Кивок.
– Тут прямо за кафе есть хороший туалет, очень чистый.
Кивок.
– Зайдете?
Отрицательное покачивание головой.
– Однако сегодня жарко, – пыталась я разговорить гостью.
Кивок.
– Но к вечеру дождь обещали.
Подергивание плечами.
– Хорошо бы слегка похолодало.
Кивок.
– Хотя хочется солнца.
Странная гримаса и кривая улыбка.
Поняв, что Сорькина не желает общаться с «шестеркой», я заткнулась и быстрым шагом пошла вверх по лестнице. Дама абсолютно бесшумно, тенью, скользила за мной. Наконец мы достигли гримерной. Испытывая невероятное облегчение, я распахнула дверь и возвестила:
