Дарья Донцова - Ужас на крыльях ночи
Робот вздрогнул, крякнул, но лопатка так и не появилась. Глаза Емели вспыхнули красным огнем, изо рта донесся скрежет, затем милый женский голосок пропищал:
– Отражается атака клещей. Присутствующим надеть защитные костюмы, убрать с территории детей, животных, пенсионеров и прочих лиц со слабым здоровьем, беременных эвакуировать.
Я вцепилась в край раскладушки. Сценарий поменяли, а меня забыли предупредить? Или это очередной косяк? Всем же известно, что неприятности идут косяком, а Емелю вместо Премудрого назвали Недоумком, значит, пора случиться второй накладке.
– Натка, глуши его, – зашипела Катя.
Из конечностей Емели послышалось бульканье, затем из них вырвался фонтан жидкости, робот начал кружиться на одном месте, держа свои железные лапы на уровне плеч. Зрители завизжали и кинулись кто куда. Я догадалась нырнуть под раскладушку и стала наблюдать за происходящем через щель между землей и натянутой парусиной. В воздухе противно запахло.
– Кто воткнул в Премудрого баллоны с антиклещевиком? – завопила Екатерина. – Убью всех!
– Ура! Ура! Ура! – гремело из динамиков. – Мы продолжаем и сейчас покажем вам, как здорово, как ловко работает…
Бумс! В паре миллиметров от раскладушки воткнулась в землю упавшая с потолка лопата.
– Вот она, вот она, – пели из усилителя, – чудная лопатонька, интерактивная такая, наша дорогая! А теперь все вместе грянем припев: лопата наша красота, лопата наша чудеса, лопата-а-а-а!
Раздался громкий хлопок, по земле заскакали розовые воздушные шарики. Один из них подкатился прямо к моему убежищу, и я увидела синюю надпись: «Огородтрестсад».
Глава 27
В школу на Новоподольской улице я вошла без всяких проблем, охранник лишь скользнул по мне взглядом и отвернулся. В просторном холле сидело несколько бабушек, ожидавших окончания занятий, вокруг стояла тишина. Я погуляла по первому этажу, нашла дверь с табличкой «Директор», постучала, затем толкнула ее и оказалась в приемной.
– Вероника Геннадьевна принимает родителей строго по понедельникам с двенадцати до четырнадцати, – сурово произнесла секретарша, сидевшая за столом у стены. – Если вопрос безотлагательный, изложите его мне.
Я приблизилась и положила перед ней фото Ларисы.
– Вам знакома эта женщина?
– Да, – заморгала секретарша, – это Лариса Николаевна Горикова, наша учительница труда. А кто вы?
Я не успела ответить, тетка ахнула.
– Арина Виолова… Писательница… Вероника Геннадьевна! Скорей сюда!
Белая дверь между двумя шкафами приоткрылась, из щели высунулась голова с прической, напоминающей Пизанскую башню.
– Лика, что случилось?
– Гляньте, кто к нам пришел, – прошептала секретарь.
Вероника Геннадьевна надела очки.
– Вы из санэпидемстанции? Проходите, Елизавета Михайловна предупредила о проверке.
– Да нет же! – остановила секретарша начальницу. – Неужели не узнали? Это же писательница Виолова! Ее книги Наталья Львовна постоянно читает, и телик русичка всегда включает, когда там Арину показывают.
Директриса навесила на лицо заученную улыбку.
– Чем могу помочь?
– У нее фотка Гориковой, – молниеносно выпалила Лика.
Начальница распахнула дверь в свой кабинет.
– Проходите, пожалуйста, садитесь.
Я устроилась в кресле и показала снимок Веронике Геннадьевне.
– Это на самом деле ваша преподавательница?
– Верно, – согласилась та. – Но Горикова давно уволилась.
– Можете подсказать ее домашний адрес? – попросила я.
– Зачем он вам? – задала вопрос директриса.
Но сообщать правду не входило в мои планы.
– У меня есть дача в Подмосковье, и несколько дней назад на участок забрела эта женщина. Похоже, она больна – не помнит своего отчества, фамилии. Только имя сумела назвать: «Лариса» и адрес: Новоподольская, дом сто семь. Врач, которого я вызвала, заметил, что у бедняжки нет травм, она, видимо, перенесла инсульт, отсюда частичная потеря памяти. И куда деть Ларису? Выставить ее на улицу я не могу, погибнет ведь. Вот я и поехала искать того, кто знает мою гостью. Думала, увижу многоэтажную жилую башню, а тут школа.
Вероника Геннадьевна придвинула к себе ноутбук.
– Сведения у меня старые, поскольку Лариса Николаевна покинула нас пять лет назад. Она была вежливая, приветливая, прекрасный педагог, дети ее любили, Лариса даже мальчиков домоводством увлекла. В расписании у нас указано «Труд», а по сути это уроки по домашнему хозяйству: кулинария, ведение семейной кассы. Правда, Горикова всегда держала дистанцию с учениками и коллегами, о ее личной жизни я почти ничего не знаю, все сведения в основном почерпнуты из анкеты. Отец там не значится, мать, Фаина Густавовна Горикова, скончалась. У Ларисы есть брат, Борис Николаевича Гориков, составитель кроссвордов, историк. Училась она в педагогическом, сразу после получения диплома работала воспитателем в интернате, потом оттуда перешла к нам. Характеристика без замечаний. Замужем не была, детей нет. Прописана по Шумской улице, та начинается сразу за нашей школой, дом двадцать восемь, квартира сто пятьдесят. Это, мягко говоря, трущоба, которую до сих пор никак не снесут. Контингент там живет специфический, алкоголики да наркоманы. К сожалению, мы обязаны принимать их детей в нашу школу, и это огромная проблема. Ребята с Шумской дикие, положительного примера перед глазами с пеленок не имели, социально запущенные. Мы, конечно, стараемся их обтесать, но как привить хорошие манеры первокласснику, который вилку впервые в школьной столовой увидел? Я была удивлена, узнав, где обитает Лариса, но вопросов ей по этому поводу не задавала. В конце концов, в доме есть и приличные жильцы. Вон Нина Феофанова из девятого «Б» – отличница, умница, мать у нее кассир в булочной, прекрасная женщина – не пьет, не курит, дочку обожает.
– Лариса не объяснила, почему решила уволиться?
– Нет, – пожала плечами директор. – Заявление принесла, а я ее отпускать не хотела, спросила: «Что случилось? Может, вас кто обидел?» Она ответила: «Ни к кому у меня претензий нет, просто хочу изменить свою жизнь». У меня создалось впечатление, что ей предложили более привлекательное место, с большим окладом, а Лара не пожелала об этом распространяться. Повторяю, она очень скрытная. Всегда молчала, в учительской со всеми не сидела, на переменках в кабинете труда оставалась, после окончания занятий домой спешила.
– Был у нее мужик, врач, – произнесла из-за двери подслушивавшая наш разговор секретарша.
– А ну иди сюда! – приказала директриса. И когда Лика появилась в кабинете, сурово поинтересовалась: – Откуда сведения?
– Помните Марину Цифрову? – спросила та.
– Конечно, – вздохнула начальница. И пояснила мне: – У Цифровой обнаружилась тяжелая болезнь, ее положили в больницу, мы деньги ей на лечение собирали. Все хорошо закончилось, девочка в Германию уехала, там ее вылечили.
– Мать Марины попросила письмо от школы написать, – пустилась в объяснения Лика. – Родители нашли медцентр, где новые лекарства тестируют, умоляли тамошнее начальство дочь взять. Но главврач, совершенно отвратительный тип, отказал несчастному ребенку в лечении. Вот мы и оформили на бланке с печатью ходатайство от учебного заведения о том, что просим взять Марину в экспериментальную группу. Она, мол, отличница, ведет общественную работу, вырастет достойным человеком. Все учителя и дети подписи поставили, а я документ в тот центр повезла. Лучше б не бралась за это дело! Главврач письмо прочитал и заявил: «Цифрову нет необходимости включать в эксперимент, ее болезнь лечится обычным способом. Я матери подробно объяснил: нужно положить девочку в детскую больницу и сделать операцию. Прогноз хороший, никакой трагедии нет. А моя лаборатория занимается другими проблемами. Но мать не хочет, чтобы дочь оперировали, надеется на консервативное лечение. А оно ей не поможет, только скальпель. Вместо того чтобы писать письма, проведите работу с матерью, вдолбите ей в голову: если вовремя не прооперировать ребенка, случится беда!» Отвратительный мужик. Что ему, жалко было Марину взять? Бездушный тип, позор медицины!
– Ты про Горикову рассказывай, – остановила Лику директриса.
– Я, выслушав доктора, расстроилась, – продолжала та, – спустилась на первый этаж, двинулась к метро. Гляжу – кафе. Вообще-то мне походы по ресторанам не по карману, но на душе так гадко было, что я решила себе праздник устроить. Села за столик, пирожное заказала. Пью кофеек, наслаждаюсь, от стресса отхожу. И тут входит парочка. Как вы думаете кто? Наша Горикова и тот самый врач. Меня такая злость взяла! Гаденыш со мной сухо беседовал, слова сквозь зубы цедил, морду кирпичом сделал, ни малейшего сочувствия не проявил, бубнил «операция, операция». С Лариской же он совсем иначе себя вел – улыбается, глаза блестят, прямо зайка шоколадный. Вел ее под ручку, стул пододвинул, меню подал. А Горикова меня увидела и чуть в обморок не упала. Побледнела, потом покраснела, что-то доктору сказала, и они мигом умелись. Ну, думаю, ясно, наша тихоня с женатиком любовь крутит. На следующий день я к ней в школе подошла и говорю: «Не мое дело, чем ты в свободное время занимаешься, но будь человеком, попроси своего приятеля Марину Цифрову в экспериментальную группу взять». А та в ответ: «Извините, Анжелика Иосифовна, не понимаю, о чем вы». Я ей прямо в лоб: «Мы же вчера в кафешке встретились. Или ты позабыла?» Горикова головой качает: «Спутали меня с кем-то, я не хожу по ресторанам». Вот фря! Тоже, как и ее мужик, отказалась больному ребенку помочь. А через день она заявление об уходе настрочила.
