Елена Логунова - 12 невест миллионера
Тяпа, к примеру, уже прикидывала, что будет, если дверь кладовки как следует промаслить и поджечь? Может быть, она сгорит раньше, чем я сама обуглюсь и задохнусь? Особенно если для защиты от дыма и жара я укроюсь мокрой тряпочкой? Вода у меня есть, и тряпочка тоже будет, надо только муку из мешка высыпать.
Я вообразила свой хладный… Нет, не хладный, а хорошо прожаренный, прикопченный, с хрустящей мучной корочкой труп, заранее упакованный в мешок, и вновь содрогнулась.
Тогда хладнокровная Тяпа предложила: поджечь не дверь, а промасленную тряпку. Запалить ее – и тут же вытолкнуть сквозь щель под дверью наружу! Если тряпка будет достаточно большой (то есть муку из мешка все-таки придется высыпать) и разгорится как следует, то кто-нибудь сверху увидит этот сигнал о помощи.
– Летят самолеты – привет Мальчишу! – с тихим ехидством прокомментировала этот план книгочейка Нюня.
Я представила себе наилучший вариант развития событий – как на мой пионерский костер слетаются все, кто есть наверху: туристы-парашютисты, пилоты, космонавты и божьи ангелы, а я встречаю их – по локоть в масле, по колено в муке и чечевице… Дева-истребительница припасов, гроза складов, страшный сон провиантмейстера…
Это было смешно, и я немножко похихикала, что со стороны наверняка смотрелось довольно-таки странно, но сие нисколько меня не заботило.
Я запалила свечку и двинулась вдоль стен, осматривая их и ощупывая.
Стена с дверью показалась мне теплее других.
– Это потому, что тут солнечная сторона, – авторитетно сказала всезнайка Нюня.
– Да брось, – возразила ей бунтарка Тяпа. – Она стала солнечной не так давно, только после рассвета. Думаешь, утреннее солнышко успело прогреть камень?
– Значит, это не камень, – уперлась Нюня.
Я самоотверженно поскребла стену ногтем.
Нюня ошибалась, это действительно был камень. А вот три другие стены отличались от фронтальной даже визуально: они были гладкими, без явственных клеточек стыков.
Я повторила смелый опыт с ногтем на другой стене и была приятно удивлена, обнаружив в греческой манере строительства подсобных помещений немало общего с кубанской сельской практикой. Под слоем побелки обнаружилась штукатурка из глины, а под ней – косая решетка из тонких деревянных реек, набитых прямо на плотный земляной откос. То есть моя тюрьма-кладовка врезалась в земляной холм! Это объясняло, почему три стены из четырех – холодные.
– Хорошее решение, экологичное и эффективное, – похвалила строителей Нюня. – Почти как погреб, только вырытый не вниз, а вбок.
– Ты поняла, Танюха? Найдешь саперную лопатку – пророешь себе путь на волю! – «замотивировала» меня практичная Тяпа.
Я представила себя в героической роли первобытного метростроевца, прорывающего тоннель сквозь толщу горы подручными средствами, и опасливо заметила:
– Боюсь, копать придется долго.
– Но-но, выше голову! – сказала Нюня.
– А и правда, посмотри на потолок! – неожиданно поддержала ее Тяпа.
Я запрокинула голову, подняла повыше свечу и увидела идущие параллельно деревянные балки. Они начинались над дверью и исчезали примерно на середине комнаты, существенно не дотягиваясь до противоположной стены.
– Иди туда и копай строго вверх! – первой сориентировалась Тяпа. – Раз дальние концы балок полностью утоплены, можно надеяться, что другой крыши, кроме слоя земли, над этой частью кладовки нет!
– Да, конечно, это же холм! – поддакнула Нюня.
Я подумала – почему бы не попробовать? И принялась стаскивать к дальней стене кладовки мешки, укладывая их штабелем.
На мое счастье, потолок в греческой кладовке был даже ниже, чем в советской хрущовке, а я отнюдь не карликового роста дамочка. Не прошло и получаса, как я приступила к землеройным работам.
Между землей и балками проложили еще и слой рубероида, но я справилась с ним с помощью узкой полоски металла, которую отодрала от короба, где лежали бруски простого мыла.
Деревянный ящик был – на манер праздничного подарка – перевязан стальной лентой, на мое счастье, уже разрезанной: короб успели вскрыть. Я крутила и крутила «хвостик» металлической полоски в месте ее изгиба до тех пор, пока она не отломилась. Так я получила в свое распоряжение подобие ножа.
По моим ощущениям (время я, конечно, не засекала), рубероид сдался минут через двадцать, а плотную землю я ковыряла еще с полчаса. К этому моменту лицо мое взмокло от пота, глаза для защиты от пыли сузились в щелочки, а шея крепко-накрепко задубела в изящном, как ручка древнегреческой амфоры, но крайне некомфортном изгибе.
Я уже стала думать, что моя игра в Монте-Кристо затянется на годы, и вдруг преуспела – докопалась!
Когда на меня колючим дождем и крупным градом обрушилась сухая земля, я сдержала радостный вопль и поторопилась отодвинуться, пропуская основную массу обвала мимо себя.
Земляные комья и мелкие камни с веселым стуком посыпались на пол. Я торжествующе чихнула, потерла глаза и сквозь кисейную завесу из смеси темной земляной и белой мучной пыли потянулась взглядом к сияющей звездообразной дыре в потолке.
Неожиданно ее частично заслонило нечто темное.
Я озадаченно моргнула.
– Волшебно выглядишь, Татьяна! – произнес знакомый голос, а потом в дыру опустилась рука. – Хватайся, я тебя вытащу.
Женское стремление к красоте – рефлекс такой же могучий, как инстинкт самосохранения!
Вместо того чтобы без раздумий и сомнений ухватиться за протянутую мне руку помощи, я среагировала только на первую часть фразы, то есть на издевательский комплимент моему волшебному виду.
– О ужас, ужас! Стыд и позор! – запричитала в моей душе гиперчувствительная Нюня.
Мысленным взором я без всякого зеркала увидела эту поистине сказочную красоту: и распаренную физиономию, панированную мукой и декорированную трухой, и лохматый веник припудренных пылью волос, и покрасневшие глазки-щелочки в комочках земляной туши, и руки-крюки с черными ногтями, и испачканную одежду.
Прячась от взгляда насмешника, я скатилась с пирамиды мешков и ящиков, забилась в самый темный угол и принялась энергично отряхиваться, отчего столб пыли только уплотнился и даже начал вихриться, как зарождающийся смерч.
– Все, хватит! – прикрикнула на меня Тяпа. – Хорош процедуриваться, тут тебе не салон красоты! И вообще, с лица воды не пить, пусть полюбит тебя черненькой, беленькой ты каждому понравишься!
Строго говоря, я была не черненькой, а черно-беленькой – такой гибрид полосатой зебры и полоумной макаки, но спорить с Тяпой, когда она говорит командным голосом, бессмысленно, и я подчинилась.
Я выбралась из угла и вновь полезла на баррикаду, предварительно сунув в правый карман шортиков завернутый в полиэтилен мобильник, а в левый – брусок твердого, без всякой обертки, мыла. Последнее было уступкой Нюне, которая ничего не желала так сильно, как обратного превращения из зебромакаки в человеческую особь.
Я пообещала ей, что умоюсь, почищусь и всяко иначе приведу себя в порядок при первой же возможности, и крепко ухватилась за руку Мика:
– Тащи!
И он меня вытащил.
Наверху было тепло, светло и прекрасно во всех отношениях.
Часиков девять, наверное, чудесное летнее утро в классическом стиле «В Греции все есть»: фарфорово-голубое небо, шелково-синее море, прямоугольники и кубики домиков нежных пастельных тонов, кое-где заштрихованные темной зеленью. Даже пугающего вида яма, из которой я вылезла, чернела под волшебно цветущим кустиком.
В легком приступе раскаяния оттого, что я своим потусторонним внешним видом оскверняю эту чистую красоту, я смущенно пошутила:
– Получилось, как в «Восстании зомби»!
– Ты не очень-то восставай, – ответил на это мой голливудский приятель, бесцеремонно придавив ладонью мою многострадальную шею. – Пригнись и двигаем отсюда, у меня очень мало времени!
– Куда-то спешишь? – чуть обиженно осведомилась я, поторапливаясь вслед за Миком на полусогнутых ногах.
Руками при этом я опиралась на землю, что наверняка до крайности усилило мое сходство с полосатой макакой.
– Уезжаю я отсюда, Танечка, – не останавливаясь и явно не сокрушаясь, ответил Мик.
Он поднялся на поросший очаровательным бурьяном прелестный пригорок и оглянулся на меня:
– Ты не боишься высоты?
– Смотря какой, – осторожно ответила я и зашуршала по бурьяну на всех четырех. – О! Вот это да!
Пригорок как-то очень неожиданно обрывался вниз почти отвесной кручей с такими мощными вертикальными бороздами в склоне, которые могла бы оставить гигантская лопата. В хороший дождь по такой канавке, наверное, можно было лихо скатиться на попе, но в сухую погоду рисковать пятой точкой не стоило. Сотрется напрочь, вместе с целлюлитом!
Я вытянула шею, озираясь в поисках более безопасного спуска.
– Туда нельзя, ты что? Тебя там сразу заметут, – проследив направление моего взгляда, поспешил заметить Мик.
