Галина Куликова - Неземное тело
Этих девятерых он оставил напоследок.
К концу первого дня работы по новому плану у Медведя окончательно испортилось настроение, а голова болела так, словно его тяжело контузило. А ведь он смог побеседовать лишь с двумя потенциальными источниками. Первым его собеседником был секретарь Московского областного комитета КПСС, который курировал сельское хозяйство. С насиженного теплого места, которое он занимал без малого двадцать лет, его убрал пришедший к власти Горбачев. Ему-то и был посвящен бесконечный, злой и бранный монолог бывшего высокопоставленного партийного функционера. На любые вопросы, в том числе и о достижениях района и одной, отдельно взятой деревни, он отвечал одинаково: «Все было хорошо, пока не пришел этот перестройщик». Далее следовали проклятия и не очень благожелательные пожелания в адрес Михаила Сергеевича, на которые бывший секретарь обкома оказался большой мастак.
«Поэтому у нас и жрать было нечего, — зло думал Иван, — такие вот демагоги всем управляли. Даже на вопрос ответить не может — только о своем».
Второй клиент оказался не лучше, только на иной лад. Это был полковник в отставке, командующий одной из воинских частей, расположенных в районе. Он почему-то ударился в воспоминания, как они каждую осень помогали окрестным колхозам собирать урожай. Через час Медведю вдруг подумалось, что полковник, наверное, больше подходил на роль куратора сельского хозяйства, чем предыдущий собеседник — такая у него в голосе слышалась боль по поводу когда-то не убранной и сгнившей на полях морковки. «Все собрали, а про то поле председатель, гад, забыл. Пил запойно, вот и не удосужился мне сказать. Мои бы бойцы убрали. У меня солдаты так урожай собирали — ничего не пропадало. Орлы были! А какие офицеры! Нам на всю их картошку недели хватало — вот так урожай собирали!»
Если бы Медведь не знал, что это была мотострелковая часть, он бы подумал, что полковник командовал какими-то невиданными сельскохозяйственными войсками.
Завтрашний день рисовался Ивану в самых мрачных красках, однако систему он решил не менять — один партийный, один военный.
С раннего утра Медведь отправился к Алексею Михайловичу Безбородову, отставному генерал-лейтенанту, занимавшему в свое время высокую должность в главном политическом управлении. Он никогда не вошел бы в список, если бы не одно обстоятельство — Алексей Михайлович был родом… из деревни Богодуховки.
Он оказался бодрым седым стариком с отличной, не по годам, выправкой кадрового военного. Одобрительно посмотрев на огромного гостя прозрачными голубыми глазами, он начальственно поинтересовался:
— В каких войсках служили?
Растерявшийся Медведь, машинально вытянув руки по швам, ответил:
— В десантных, товарищ генерал!
— Геройские войска, — одобрил Безбородов. — В горячих точках воевали?
— Немного в Афганистане, — засмущался вдруг Иван, не очень понимая, как теперь перевести разговор в иную плоскость.
— Впрочем, что это я? — спохватился хозяин. — Присаживайтесь, сейчас чай пить будем, поговорим. Вы, кажется, писатель?
Медведь, уже пришедший в себя, изложил свою традиционную версию. Алексей Михайлович легко и просто подхватил тему. Только поинтересовался:
— Вам подробно или в общих чертах?
— Если можно, то сначала в общих, а потом, если мне что-то будет нужно, я попрошу подробнее, — обрадовался такой постановке вопроса Иван.
Таким образом, в течение часа он узнал про детство и школьные годы богодуховского паренька. Про многодетную семью, про голод, про то, как бегали за десять верст в школу, как пережили войну. Потом была армия, военное училище, служба почти во всех округах. Академия Генштаба.
Медведь, получивший во время своих архивных поисков бесценные сведения относительно родных для генерала мест, поражал его знанием любопытных фактов, исторических деталей и подробностей.
— Скажите! — удивлялся тот. — А я этого и не знал. Но ведь нас истории сами знаете, как учили. Что было до революции, того вроде как и не было. А вы сами не из наших мест?
— К сожалению, нет. Но я просто влюбился в них, — почти искренне ответил Иван. — Вот решил книгу написать. Фактуры много, — щегольнул он профессиональным термином, — но… она, как бы вам сказать… Отражает историю района, вашей родной деревни до определенного момента. И здесь есть, о чем писать, о чем рассказать не только жителям края, но и многим, кому дорога отечественная культура.
Медведь чувствовал, что впал в несвойственную ему патетику, но остановиться не мог.
— Понимаете, Алексей Михайлович, недостает информации по современной истории района. Точнее — за период с начала пятидесятых и до середины восьмидесятых. Как будто тогда ничего не происходило. Странно.
Медведь выжидательно замолчал, стараясь не перегнуть палку, обнаружив слишком большую заинтересованность.
Генерал помолчал немного, потом как-то сдавленно произнес:
— Странно, говорите? Ничего не происходило?
Помолчал еще с минуту, потом твердо заявил:
— Ничего странного. Именно в это время страной управляли люди, ничего, кроме вреда, ей не принесшие.
Медведь опешил — подобных заявлений от успешного высокопоставленного военного он не ожидал.
— Извините, — Иван решил прояснить ситуацию. — Я вас, наверное, не понял…
— Да все вы поняли, — прервал его генерал. — Я офицер, защитник Родины, но это не значит, что я готов был соглашаться со всем, что вытворяли со страной и армией. Сначала Никита Сергеевич, потом Леонид Ильич.
— Но, — начал Медведь осторожно, — каждый из них армию поддерживал, увеличивал расходы на оборону. Тогда же такие бюджеты были…
— Быть-то они были, а как ими распоряжались? И потом: один хоть ракеты и делал, зато подлодки плодил в ущерб авиации. При другом вообще началась вакханалия — массовый гипноз, электронно-лучевое оружие, чертовщина всякая.
Медведь вдруг понял, что случайно задел какую-то больную точку в генеральской душе. Но какая странная ассоциативная цепь! История родного края и проблемы в армии. Что-то здесь есть, явно что-то есть.
И Медведь попытался развить успех:
— Алексей Михайлович, а что, район как-то затронули эти проблемы?
Генерал спокойно взглянул на него и сказал:
— Вы правильно поняли. Писать про то, что я вам расскажу, пока не надо, хотя дело прошлое. Может быть, позже. Не потому, что я боюсь. Мне бояться нечего, я перед своей страной чист. А вот перед тем местом, где родился, перед людьми, там жившими, — виноват. Сколько мне еще осталось — не знаю, так что вы один, может, и услышите эту исповедь.
Генерал надолго замолчал, и Медведь испугался, что он передумает. Но он не передумал.
— В 1975 году было принято решение создать лабораторию по изучению снов. Я никогда не верил во всю эту хиромантию, считал, что армия должна воевать при помощи самолетов, танков, кораблей, ракет, а не колдовства и таинственных неисследованных сил. Однако были у нас энтузиасты этого направления, поддерживаемые сверху. Тогда уже руководители страны активно старели и пытались найти способы продления жизни. Вот подобные лаборатории (а их было несколько разного профиля) и выполняли двойную задачу — вроде бы на оборону страны работали, а по сути — на все это престарелое руководство.
И вот некий умник предложил разместить такую лабораторию в Богодуховке. Мол, от Москвы недалеко, но место тихое. Пошли согласования — и я в том числе поставил свою подпись. Хотя подозревал, что там не все чисто — они ведь какими-то излучателями пользовались. В общем, я потом узнал, что в деревне сначала животные начали гибнуть, потом люди. После того как об этом стало известно, эксперименты срочно свернули, а после смерти Генсека эту лавочку вообще прикрыли. За неэффективность и лженаучность.
Безбородов замолчал, глядя в окно. Потрясенный Медведь тоже молчал, переваривая услышанное. Через некоторое время он решился нарушить тишину.
— Скажите, от чего умирали люди?
— От остановки сердца, кровоизлияния в мозг.
— А вы не знаете, куда делась эта лаборатория?
— Понимаете: я не хотел этого знать. Мне было достаточно, что она исчезла навсегда из моей родной деревни. Честно говоря, я начинаю жалеть, что рассказал вам все это. Забудьте. Конечно, за последние двадцать лет многое перестало быть тайной, но кто знает… Зачем вам неприятности?
* * *Пришлось идти пить кофе — Медведь был слишком взволнован, чтобы начинать новую беседу. Надо было собраться с мыслями и как следует усвоить полученную информацию. Уходя от генерала, он заверил, что непременно зайдет еще раз, когда начнет писать книгу. Тот, в свою очередь, намекнул, что ему есть о чем еще рассказать. Но Иван прекрасно понимал, что Безбородов больше ничего не скажет. Ни ему, ни кому-либо другому. Это был порыв, минутная слабость очень сильного человека. Слишком многое вдруг сошлось — годами вынашиваемое чувство вины, приятный собеседник, разговоры о родной деревне, о детстве, родителях, друзьях, сельчанах.
