Елена Логунова - Любовные игры по Интернету
– Мы тут каких только машин не видели! – непрошеным влез в разговор не уважаемый, но разговорчивый Жора. – В прошлом месяце одного банкира на длинномерном лимузине привезли, так он развернуться среди могилок не смог! Гроб выгрузил и задним ходом уполз!
Он показал рукой, как именно – извиваясь червяком, – уполз длинномерный лимузин, и спросил по делу:
– А кто был в том вашем черном джипе?
– Да пара мужиков!
– Во, блин, геи проклятые! – выругался несдержанный Михалыч. – Они уже не только в постель, они и в могилу парами лезут!
– Нет-нет, эти двое живые были! – замотала головой блондинка.
– Во, блин, педики! – снова заругался Михалыч. – Другого места не нашли! Ишь, что выдумали? На могильной травке кувыркаться!
– Романтики! – саркастически хмыкнул Жора. – У них любовь сильнее смерти!
– Нет, они из машины не выходили! – теряя терпение, сказала рыжая. – Только дверцу открыли и женщину с кладбища похитили!
– Чего-о?! – протянул Михалыч и уставился на Жору. – Ты такое знал, нет? Чтобы с погоста покойниц тырили для любовных утех? Да что же это в мире творится!
– Говорю, пора за пулеметы браться! – заявил тот. – Как только всех извращенцев истребим, так и конец моральному разложению!
– Не поможет! – возразил Михалыч. – Надо еще развратные телепередачи и газеты запретить!
Они повернулись к заметно обалдевшим девкам спиной и горячо заспорили о перспективах нравственного возрождения современного общества.
– Пойдем отсюда, – я под шумок потянула Ирку за локоть. – Мужики придурковатые какие-то, не иначе, мозги у них проспиртованные! Зря ты им стольник дала, они еще выпьют и совсем чокнутся!
Мы вернулись к машине, сели в нее и медленно поехали по аллее, высматривая на кладбище живых.
У могилы композитора Скоробогатикова стоял, свесив голову на грудь, пожилой джентльмен, похожий разом на артиста Виталия Соломина в роли сильно постаревшего доктора Ватсона и на бульдога благородных кровей. Сходство с Ватсоном подчеркивали старомодный клетчатый костюм и шляпа-канотье, которую Ватсон держал в руке, а с бульдогом – обвислые щеки. Джентльмен смотрелся бы более величаво, если бы не был мал ростом и подвижен, как театральная кукла на шарнирах. Стоя у могилы, заваленной цветами и венками, он дергался, как аглицкая блоха, и мучительно кривил физиономию.
– Гляди, как переживает! – подтолкнула меня сердобольная Ирка. – Похоже, безутешный родственник!
– Простите, вы, наверное, родственник Семена Петровича? – деликатно понизив голос, спросила я чувствительного господина.
– Мы были родственными душами! – гордо вскинув голову, высоким голосом с легким баскервильским завыванием сказал Ватсон. – Дуэтом пели в унисон!
– Вы певец? – уточнила я.
– Я поэт! – Джентльмен затейливо взмахнул шляпой, изобразив поклон, которому позавидовали бы все три мушкетера, вместе взятые. – Георгий Кладезев, мое почтение!
– И наше вам тоже, – сказала Ирка. И тут же, видно, решила, что это прозвучало слишком буднично, поэтому для пущей торжественности прочувствованно добавила: – Примите уверения в совершеннейшем к вам почтении!
Откуда только слова такие взяла?! Я поперхнулась смешком. Георгий Кладезев вскинул голову и сверкнул глазами – не иначе, растрогался до слез.
– А что вы тут делаете? – банальной прозой спросила я.
– Вчера я положил начало поэме, посвященной моему доброму другу, композитору Семену Скоробогатикову! – нараспев ответил поэт. – Сегодня я продолжаю этот труд, тем самым отдавая дань памяти безвременно усопшему товарищу.
– Принесли на могилку венок сонетов? – не удержавшись, съязвила я.
– Никогда раньше не видела живого поэта! – восторженно шепнула мне Ирка.
Можно подумать, она вдоволь навидалась поэтов мертвых!
Я ухмыльнулась, а она застенчиво попросила:
– А давайте вы нам что-нибудь почитаете! Я имею в виду из стихов.
– Моих? – расцвел улыбкой польщенный Кладезев. – О, конечно!
Он снова начал нервно подергиваться, что выглядело как легкая разминка перед исполнением зажигательной пляски Святого Витта, а потом устремил невидящий взор в горние выси, словно высматривая на облаках композитора Скоробогатикова с крылышками на спине и арфой в руках. Я лично божественных звуков из райских кущ не услышала, но поэт благодарно кивнул кому-то там, наверху, и затянул унылым речитативом:
– Огонь задул свирепый ветер!
Погас огонь!
В темницу брошен яркий светоч!
Его не тронь!
– Это загадка, да? – задумалась Ирка. – О, я знаю, знаю! Отгадка – поезд метро!
Вдохновенно завывающий стихотворец Кладезев осекся на полуслове. Я посмотрела на подружку с интересом.
– Почему – метро?
– Там ведь все сказано! Поезду в тоннеле темно и тесно, как в темнице, он мчит, как ветер, а его окна и фары горят – вот вам и яркий светоч, который трогать нельзя, ведь он и задавить может! – Любительница шарад протарахтела все это на одном дыхании и замолчала, сияя не хуже того светоча.
Она откровенно ожидала похвалы, но поэт молчал.
– Я не угадала? – Иркина сияющая физиономия потускнела.
– Как вам сказать… Вообще-то под светочем и темницей я подразумевал талант композитора, который сошел в могилу, – неуверенно объяснил Кладезев и вдруг тоже заулыбался: – Но поезд тоже был! Композитора задавил железнодорожный состав! Семен Петрович как раз на отдых собирался, к морю ехать хотел… Таким образом, вы проникли в самую суть иносказаний!
– Тогда давайте будем проникать дальше, – деловито предложила я. – Скажите, вы не заметили вчера в составе траурного кортежа большой черный джип?
Я была готова к тому, что стихотворец выдаст в ответ новое рифмованное иносказание, но на этот раз обошлось без загадок.
– Конечно, видел! – поэт закивал, занятно сминая и растягивая защечные мешки. – У меня как раз родилась почти блоковская строка: «Темный ветер! Острый шип!», я искал рифму, и тут…
– Едет, едет черный джип! – угадала я.
– Совершенно верно. «Шип – джип» – идеальная рифма, но несколько специфическая, – вздохнул поэт. – Я надолго задумался, пытаясь привязать ее к теме, а из машины тем временем выбрался мужчина в глубоком трауре. По виду – настоящий страшила! У него были черные ботинки и черные штаны на ногах, черная футболка на торсе и венок.
– На голове? – ляпнула завороженная страшилой Ирка. – И тоже черный?!
– Темный, еловый, но, конечно, не на голове, а в руках, – объяснил поэт. – Следом за первым мужчиной из джипа вылез и второй, тоже в черном с ног до головы.
– Что, в спецназовской шапочке с прорезями? – съязвила я, устав от загадок.
– Просто в черных очках, больших, как эти, – незлобиво уточнил поэт, показав на Ирку.
– Вы такой наблюдательный! – желчно сказала она, поправив свои окуляры. – Номер джипа не запомнили?
– Я плохо запоминаю цифры и бессмысленные буквы, – пожаловался стихотворец.
– А как насчет надписи на ленте венка? – спросила я. – Вы помните ее? В ней смысл был?
– В ней была бездна смысла и чувства! – подтвердил Кладезев. – На траурной ленте было начертано тусклым золотом: «Дорогому учителю от благодарного ученика!»
– Чувства навалом, а конкретики ноль! – огорчилась я. – Кто он, этот благодарный ученик?
– Семен Петрович больше десяти лет преподавал в консерватории, – услужливо подсказал поэт.
Я мрачно посмотрела на него и сказала:
– Спасибо!
– Пожалуйста! – нечувствительный к сарказму, Георгий Кладезев улыбнулся, но увидел, что мы поворачиваемся к нему спинами, и неподдельно огорчился:
– Уже уходите? А как же моя новая поэма? Я прочел вам только самое начало!
– Остальное мы послушаем позже, в готовом виде, – обернувшись на ходу, ответила вежливая Ирка. – Вы прочитаете ее нам на девять дней!
– Лучше на сорок! – буркнула я, отнюдь не горя желанием слушать вирши поэта Кладезева, скорбные и загадочные, как катрены Нострадамуса.
Беседа со стихотворцем погрузила нас с Иркой в задумчивость. В глубокомысленном молчании мы сели в машину, выехали с кладбища и покатили по городским улицам, но у первого же летнего кафе подружка ударила по тормозам и сказала:
– Все, приехали! Выходи, думать будем!
Мы с Иркой давно уже пришли к общему мнению, что мыслительные процессы лучше всего стимулировать сладостями. На сей раз в качестве катализатора подруга выбрала молочный коктейль «Запах детства», а я – фруктовый десерт «Таити-маити». Вероятно, в комплекте с ним следовало употреблять шашлык-машлык и вино-мино, но я решила пойти по сокращенной программе. У меня было стойкое ощущение, что мы в своем расследовании топчемся на месте и только теряем время. Ирка тоже была не в духе, но причину плохого настроения искала не там, где надо.
