Логунова Елена в «Эксмо» - Кактус Нострадамуса
Возможно, эстету Зяме просто не хочется пачкать подметки, физиономию и стены останками невинно убиенных насекомых, но в таком случае он тем более не стал бы наматывать на колеса своего любимого авто кошачье тельце!
Сердясь на обитателей сети за поклеп на брата, я постаралась выяснить, откуда у этой гнусной сплетни растут ноги.
Оказалось – Казимира свет Борисовича оклеветала местная блоггерша, некая Уля Блиндухова. Я заподозрила, что это месть ревнивой дуры, и зашла на ее личную страничку, чтобы узнать врагиню Зямы в лицо.
– Должно быть, Зямка ее отверг, вот она и обиделась, – предположил мой внутренний голос, оценив блиновидную конопатую физиономию блоггерши.
В постановке сказки «Колобок» Уля Блиндухова могла без грима играть главную роль. Для роли «Репки» ей хватило бы зеленого плюмажа на макушке. Представить такую красавицу рядом с Зямой было невозможно.
Тем не менее девица не казалась мне уж вовсе незнакомой. Где-то я ее уже видела, что ли? И именно в связи с Казимиром Борисовичем!
В поисках этой связи я почитала заметки блоггерши в Живом Журнале. Чтиво это оказалось унылым, фантазия у мисс Блиндуховой была бедная, мысли скудные, и какую-то оригинальность текстам придавали только авторские знаки препинания и многочисленные орфографические ошибки. «Щас смотрели клевое кино, спец, показ для блогеров на Пушке!» – похвасталась госпожа автор в последнем по времени сообщении.
Упоминание артиллерийского орудия сбило меня с толку, и я не сразу сообразила, что «на Пушке» – это значит «на Пушкинской площади». Зато потом озарение пошло стробоскопическими вспышками: Пушкинская площадь! Мы с Зямой там встречались с шантажисткой! И именно в тот вечер, когда блоггерша ходила в кино! Значит, мы могли друг друга видеть!
Я крепко зажмурилась и постаралась вспомнить, была ли на площади молодая рыжая толстуха с круглым конопатым лицом, и тут мой внутренний голос многозначительно кашлянул.
– Рыжая, конопатая, толстая! – с нажимом повторил он. – Ну? Проассоциировалось, нет?
– С чем?
– С телом в розовом жакете!
– Бог мой! – я распахнула глаза и уперлась взглядом в улыбающуюся физиономию блоггерши на мониторе.
Мне стало совестно. Если я все правильно поняла, этой несчастной девушки уже нет в живых, а я критикую ее за ошибки в текстах, как нехорошо…
С другой стороны, эта несчастная девушка по-свински поступила с Зямой, ославив его на весь компьютерный мир как живодера-котоненавистника.
С моей стороны это тоже было довольно жестоко, но я немедленно позвонила Трошкиной, потому что она сама просила держать ее в курсе всего.
– Алка! Я только что совершила неожиданное открытие! – похвасталась я.
– Я тоже, – зевнув, проворчала подружка.
– А ты что открыла? – удивилась я.
– Глаза! Какого дьявола, Кузнецова, ты знаешь, который час? Четвертый! – тут она окончательно проснулась и испугалась:
– Что с Зямой? Он нашелся или нет?
– Он не нашелся, зато я кое-что нашла. Помнишь труп номер два?
– Поливанко?
Я уточнила хронологию и поправила нумерацию:
– Номер три.
– В розовом пальто?
– Да! – я ликовала, ибо было очень приятно продемонстрировать свои дедуктивные способности, даже если демонстрация пришлась на неурочное время. – Эта девица – никакая не Верочка! Ее звали Уля Блиндухова. Она пленилась прекрасным незнакомцем и сделала все возможное, чтобы узнать, кто он такой.
– И кто же он?
– Наш Зяма! Ушлая девица вцепилась в него, как клещ, и стала преследовать, но вместо счастья в личной жизни нашла смерть на лодочной станции.
– Как жаль, – сказала Трошкина так сухо, что между строк читалось: она сама с удовольствием пачками отправляла бы на тот свет приставучих девиц, осаждающих ее любимого Зяму.
– Так что, Алка, у нас есть хорошая новость: по крайней мере, убийство дамы в розовом не связано с гибелью Лизоньки и Поливанко, то есть это другая история, – рассудила я.
– Ты думаешь? – усомнилась Трошкина.
– Еще подумаю, – пообещала я. – Все равно мне спать не хочется…
Тут рот мой сам собой растянулся в зевке.
– Слышу я, как тебе не хочется спать, – хмыкнула чуткая Алка. – Ложись в постель, мисс Марпл! Поговорим о твоем открытии утром. Спокойной ночи!
– Спокойной ночи, – согласилась я.
Напряжение схлынуло, и я почувствовала себя уставшей.
Сводный хор имени Базилио Матроскина срывал овации и крыши в чужом дворе, и доносящиеся до меня отголоски звукового шоу сошли за колыбельную.
Я уснула, но до самого утра в моих ночных видениях присутствовали кисы. Они были не на первых ролях, а в эпизодах, как черная кошка в «Матрице». В отсутствие назойливого звукового сопровождения это меня не раздражало, только немного нервировала повторяющаяся, как заезженная пластинка, фраза: «Где кот? Почему его не нашли?» Происхождения ее я не помнила, но голос и интонацию не забыла, и сердитый бас бурчал и бурчал у меня в голове:
– Где кот? Почему его не нашли?
– Где кот? Почему его не нашли?
– Где кот? Почему…
– Код! – с этим словом я проснулась. – Код, а не кот!
Во сне я перепутала слова. «Где код? Почему до сих пор не найден? Мы так не договаривались! Возвращай половину суммы!» – рычал в телефонную трубку бывший топ-бандит, а ныне банкир и вдовец Максим Горохов.
Помнится, он предполагал, что собеседник хочет его кинуть, а посему грозился сам его урыть.
Я поморщилась, неприятно удивленная тем, что так хорошо запомнила вульгарную ругань. С какой стати мне вообще снится Горохов с его поисками кода?
– А что, если не кода, а все же кота? – тихо шепнул внутренний голос и выжидательно замер.
Я повторила, как бы пробуя фразу на слух:
– Где кот? Почему до сих пор не найден? Мы так не договаривались! Возвращай половину суммы!
Это звучало бессмысленно, потому что глупо было предполагать, что владелец банка будет вести переговоры о поисках кота, да еще требовать за невыполнение соглашения неустойку. Это что за кот должен быть, чтобы ему столько внимания?
– Не знаешь народного языка, а еще филолог, – процитировал мой внутренний голос другого сурового мужчину – майора Кулебякина. – Котами в просторечьи называют кого?
– Любовников! – вспомнила я.
И схватилась за виски, потому что устремившиеся на свои места кусочки-пазлы вызывали у меня такое головокружение, что потемнело в глазах и зазвенело в ушах.
– Иду я, иду! – плачущим голосом прокричала Алла Трошкина, за неимением возможности вышвырнуть прочь из своей жизни невыносимую подружку, бешено отбрасывая в сторону ни в чем не повинное одеяло.
Растрепанная, как цветок в петлице жениха на финише свадебного гуляния, Индия Кузнецова высилась на пороге во весь свой немалый рост и, несмотря на небрежную прическу, выглядела по-королевски. Регалиями монаршей власти смотрелись гамбургер в одной руке августейшей Кузнецовой и огурец в другой.
Хруст, с которым Инка впилась зубами в огуречный скипетр, лучше всяких слов говорил о том, что революционная ситуация назрела. Верхи не могут, низы не хотят, и все слои общества, от сливок до подонков, с мортирами и вилами наперевес идут на баррикады прямо сейчас, без утреннего туалета и завтрака!
Трошкина безнадежно посмотрела на слона с часами в пузе. Было шесть утра. Исторический залп «Авроры», как ей помнилось, раздался много позже, но напоминать об этом Кузнецовой, когда она в настроении расшатывать устои и свергать верхушки, было бессмысленно.
– Куда мы? – спросила Аллочка, покорно принимая свою роль в истории и уточняя исключительно координаты баррикад.
– К царю Гороху, – ответила ей революционная подруга, яростно объедая державный гамбургер.
Это было непонятно, но интересно.
Поскольку организатор народного восстания И.Б. Кузнецова не стронулась с места, только нетерпеливо топала ножкой, народ в лице А.А. Трошкиной от расспросов воздержался, решив прояснить направление движения непосредственно по пути в светлое будущее.
Поглядывая на Инку, чтобы уподобиться в экипировке образцу, Аллочка быстро натянула джинсы и свитер, сунула руки в рукава спортивной куртки, а ноги – в удобные ботинки, покрыла буйну голову вязяной шапочкой и совершенно по-пионерски доложила:
– Я готова!
– Молодец, вот, возьми огурец! – срифмовала Инка, вместе с зачином походной речевки выдав соратнице непорочный овощ из кармана собственной спортивной куртки.
Из другого кармана был извлечен непочатый гамбургер.
– Такси ждет во дворе, – проинформировала Инка Алку уже в лифте.
Трошкина кивнула, старательно пережевывая съедобный дар свыше – из квартиры подруги на восьмом этаже.
– Куда едем? – спросил меланхоличный таксист, приглушая звуки надрывной песни из радиоприемника.
– В Царское село, – ответила Кузнецова, укрепив подружку в понимании того, что настал-таки красный день революционного переворота.
