Дарья Донцова - Мыльная сказка Шахерезады
- Наилучший образец женской логики. Боюсь звонков по ночам, но не хочу отключать телефон, боюсь пропустить известие, которое боюсь услышать, поэтому не отсоединяюсь от сети, но продолжаю бояться звонков по ночам. Супер. Ладушки. Пока.
- Эй! Зачем ты меня разбудил? - возмутилась я.
- Хотел рассказать, какую рыбу я добыл из садка Булгакова, но ты, похоже, не выспалась, вот я и отложил беседу, - заботливо произнес Кузя.
- Издеваешься? - зашипела я. - Немедленно вываливай, весь сон пропал! Если разбудил, говори. Ты смог влезть в ноут к психиатру?
- Ну да, - ответил парень. - У этого Владимира одни рабочие файлы, ничего личного.
- Меня это не удивляет, - перебила его я, - психотерапевт использует ноутбук исключительно для хранения историй болезни.
- Нет личных писем, поздравительных открыток от приятелей, фото с вечеринок, - словно не слыша меня, бубнил мой помощник, - так не бывает.
Я повысила голос:
- Булгакова интересует исключительно профессиональная деятельность. Ты обнаружил следы Ирины Соловьевой?
- Да, - подтвердил Кузя.
- Озвучивай по порядку, - приказала я и легла на бок, - я вся сплошное внимание.
Некоторое время назад Ирина Соловьева обратилась к Егору Булгакову. Психотерапевт после первой консультации завел на нее карточку, в которой указал: «Повышенная тревожность. Страх. Нежелание общаться с людьми. Сильные боли в голове, желудке, ночные судороги в ногах. Была обследована в поликлинике, диагноз: здорова, легкое переутомление. Выражает желание покинуть Москву, «уйти, куда глаза глядят», тяготится общением с дочерью, оценивает материнство как каторжный труд». Эмоционально закрыта, находится в оборонительной позиции по отношению ко всему миру. Увлечений нет, работу не любит, это лишь способ заработка. На предложение сменить службу ответила: «Поздно. В моем возрасте умирать пора. Я заслужила наказание, мне его следует покорно нести». Огромное недовольство жизнью. В результате лечения хочет: «Быть как все, навсегда забыть о своих ошибках (что и когда совершила, рассказывать отказалась), полюбить дочь так, как любят детей все родители». Определена в группу. Состав: Светлана Кускова, Алена Новгородцева, Евгений Красюк, Любовь Малахитова (мало мужчин).
Первое занятие. Кускова откровенна (см. записи в карте). Новгородцева насторожена. Красюк смущен (нужны еще мужчины. Пока подходящих нет). Малахитова показалась мне неадекватной (наркотики?). Соловьева отмалчивалась, ее испугала откровенность Новгородцевой, которая рассказала о желании убить сына, на контакт не шла, ощущала дискомфорт».
И так пять занятий. Не получалось у Егора Владимировича с Ириной, остальные откровенничали, она - нет. Каждый член группы рассказывал о себе, Соловьева попросила быть последней в очереди, у них по одному занятию на человека отводилось. Все высказались, в пятницу предстояло признаваться Ирине, а она не явилась к Булгакову.
Я опять села.
- То есть как не явилась?
- Ничего удивительного, - ответил Кузя, - поход к психотерапевту дело добровольное, не всякому по душе. Может, ей не хотелось прилюдно душевно обнажаться, одногруппники не понравились, или Булгаков излишне давил, торопил ее, вел себя бесцеремонно.
- Егор Владимирович производит впечатление деликатного человека, - не согласилась я. - Он словно родом из девятнадцатого века, сейчас таких воспитанных людей очень мало осталось.
- Ты когда родилась? - неожиданно поинтересовался Кузя. - В тысяча восемьсот каком?
- Спасибо за комплимент, но должна тебя разочаровать, - парировала я, - первые две цифры в моем паспорте один и девять!
- Тогда откуда ты знаешь, какими были люди прошлых веков? - стал занудничать Кузя. - Обожаю заявления вроде «во время Столетней войны воины носили ботфорты». Ау, ты тогда жил, сам это видел?
- Давай прекратим обсуждать не относящуюся к делу тему, - попросила я, но Кузя разошелся:
- Мало выглядеть профессором, разговаривать, как академик, носить очки. Надо быть по сути таковым. Народ глуп. Видят мужика в военной форме с генеральскими погонами, слышат, как он об оружии рассуждает, и делают вывод: «О! Это главнокомандующий».
Тупицы! Считали внешний ряд. В голову не приходит, что китель и знаки отличия можно купить. Да я тебе любой документ за короткий срок сварганю. Желаешь получить удостоверение президента земного шара? Только моргни. В общем, мне этот твой Егор Владимирович не понравился.
Конечно же, у меня возник вопрос:
- Почему?
Ответ был замечателен:
- Потому что не понравился.
И этот тип упрекает женщин в отсутствии логики!
- Слушаешь или дрыхнешь? - неожиданно рассердился Кузя.
Я попыталась пошутить:
- Внимаю тебе, затаив дыхание.
Но, похоже, Кузя нынче встал не с той ноги.
- Нет, ты сопишь, как больная спящая собака.
Ну пожалуйста! Вот вам новое милое заявление.
- Говори, наконец, по делу! - потребовала я.
- Пытаюсь, да кое-кто не дает, - возмутился Кузя, - я всю ночь по сети ныкался, не спал, не ел, не пил.
Я замела хвостом:
- Ты лучше всех! Самый умный!
- И внешне вполне приятный, - уже ласковее добавил собеседник.
- Ален Делон! - опрометчиво подхватила я.
На секунду в трубке повисло молчание, потом Кузя загудел:
- Сидят две бабки на лавке, одна другой говорит: «Маш, помнишь, мы с тобой в шестидесятых мечтали походить на Брижитт Бардо?» «Ох, было, Танюша, - отвечает вторая, - но недотягивали до нее по линии лица, волос, фигуры и бюста». - «Радуйся, Маня, - заявляет Таня, - я в журнале увидела сегодняшнюю фотку Бардо, мы теперь точь-в-точь, как она». Что, все так плохо? Я напоминаю Делона? Да он смахивает на Горлума! Весь в морщинах!
- Ты точь-в-точь молодой Ален Делон! А еще юный Шварценеггер и Бред Питт десятилетней давности, - заверила я.
- Уже легче, - успокоился Кузя, - ну, хорошо. Я говорю, а ты молчишь. О’кей? Ненавижу пение дуэтом.
- У тебя никогда не будет более внимательного слушателя, - пообещала я.
Уж не знаю, почему Булгаков не понравился нашей компьютерной ищейке, но Кузя решил покопаться в биографии Егора Владимировича и узнал подробности его жизни.
Егор стал заниматься психологией, потому что вырос в семье известного психиатра. Владимир Егорович, потеряв вследствие несчастного случая жену, сам воспитывал сына. Мальчик постоянно находился рядом, следовал за отцом тенью. А потом ребят стало двое. Владимир Егорович взял в дом Костю Грекова, сына своего лучшего и, похоже, единственного друга. Вокруг старшего Булгакова вечно крутилась толпа прихлебателей, и тех, кому нравился гостеприимный, обласканный властями академик, хватало. Но по-настоящему близкий человек был один - Павел Иванович Греков. Ну не мог Булгаков позволить, чтобы его сын очутился в приюте. Костя тоже стал тенью приемного отца. Нет, Владимир Егорович не усыновлял его, тот остался Грековым и «Павловичем» по отчеству. Доктор наук оформил опекунство.
Костя и Егор были неразлучны, оба поступили на только что открывшийся психфак МГУ, выбрали специальность «медицинская психология» и учились на одни пятерки. С третьего курса научным руководителем всех работ и в конце концов диплома Грекова стал старший Булгаков, он же рекомендовал Костю в аспирантуру и стал куратором его кандидатской.
А вот Егору такой чести не досталось. Он не прибился ни к одному профессору и начал писать диссертацию на год позже Грекова. Более того, Костя обучался в очной, а Егор в заочной аспирантуре. Родному сыну академика приходилось намного труднее, чем опекаемому его отцом Грекову. Строго говоря, когда Константин стал закладывать фундамент своей научной карьеры, он уже формально вышел из-под крыла доброго дяди Володи, но тот до самой смерти его опекал. Егор же сначала устроился на работу в простую поликлинику, а потом взялся за науку.
Чтобы предстать в конечном итоге перед ученым советом для защиты кандидатской, необходимо иметь публикации в профильных журналах. Но кому нужны размышления вчерашних студентов? В советские годы опубликоваться было огромной проблемой, и решить ее аспирантам помогали научные руководители, которые поступали просто: указывали в своей статье двух авторов. Допустим, академика В. Е. Булгакова и никому пока не известного К. П. Грекова. Владимир Егорович тянул Костю за уши, у парня через два года учебы в аспирантуре вышла брошюра. Ясное дело, в соавторстве с добрым опекуном. Сразу оговорюсь: Владимир Егорович активно писал свои труды и не нуждался в очках за счет своих студентов, просто помогал Константину.
С Егором опять получилось иначе. У него на момент представления диссертации имелась всего пара статеек в каких-то никому не известных изданиях, что-то вроде «Журнала философии города Пырск». Отец не принимал никакого участия в научной судьбе родного сына. Все это выглядело странно. Кое-кто может сейчас воскликнуть:
- Владимир Егорович не желал упреков в семейственности, не хотел, чтобы за сыном тянулся шлейф «мальчик при папаше».
