Дарья Донцова - Рваные валенки мадам Помпадур
– Задолбали! Нарожали детей, теперь отдохнуть не дают. Не нравится жить с соседями – покупай, блин, личный особняк. Меня от плача твоих спиногрызов тошнит! Че, детям можно днем по моей голове топать и визжать, а я не могу на досуге музыку послушать?
Створка распахнулась, на пороге появилась красная от злости Ольга, она увидела меня, поперхнулась невысказанными словами и попятилась. Я улыбнулась:
– Привет! Надо поговорить!
Поскольку хозяйка продолжала стоять с ошарашенным видом, я бесцеремонно протиснулась в квартиру, закрыла входную дверь и поинтересовалась:
– Олечка, тапки дашь? Не хочется тебе полы пачкать. Правда, я езжу на машине, но, пока от автомобиля до подъезда дотопаешь, туфли становятся грязными.
– Как вы узнали, где я живу? – выпалила Васькина.
– Это несущественно, – мирно ответила я. – Раз я пришла, значит, имею адрес. Давай познакомимся. Впрочем, я знаю твои паспортные данные. Ольга Геннадьевна, двадцать лет, делаешь стрижки-укладки в салоне и после смерти отца живешь одна. Ну, а кто я, легко понять из этого документа.
Ольга уставилась на мое рабочее удостоверение и быстро заморгала.
– Милиция, да? Я ничего не знаю! Никого не трогала! И вообще, вы не имеете права ступать на чужую территорию без санкции прокурора.
– Это тебе папа-уголовник разъяснил? – предположила я. – Хорошо иметь в семье человека, который даст полезный совет. Вот только Геннадий Сергеевич забыл предупредить деточку, что шантаж – уголовно наказуемое деяние. Ты пару лет забираешь у Любы Добровой ежемесячно по двести евро. Двадцать восьмого числа словно зарплату получала. Пора остановиться.
– Не знаю никакую Доброву! – взвизгнула Ольга.
Мне стало смешно.
– А кто на станции «Площадь Революции» требовал у меня сто евро? Ты забыла, что мы встречались? Слушай, нельзя быть такой глупой. На платформе велась оперативная съемка, камера четко запечатлела, как гражданка Васькина забирает у меня конверт, заглядывает в него и возмущается неполной суммой денег. Не помню, какой срок дают шантажисту, но знаю, не маленький.
Оля попятилась в сторону кухни.
– Никогда не поверю, что Любка обратилась в ментовку!
– Правильно, – согласилась я. – Шум поднял ее муж, Иван. Обнаружил ежемесячный перерасход в двести евро и возмутился. Он прижал жену к стенке, Люба призналась: ей не дает жить Ольга Васькина. Собирайся.
– Куда? – испугалась парикмахер.
– В СИЗО, – равнодушно заявила я, – наверное, папенька растолковал тебе тамошние порядки? Можешь прихватить спортивный костюм, тапки, мыло и пару пачек печенья.
– А где Любка? – спросила Васькина.
Я пожала плечами:
– Дома, спит.
– Круто замешано, – заголосила она. – Меня за решетку, а Доброва на свободе останется?
– Ты ее шантажировала, а не она тебя, – напомнила я.
– Это не вымогательство, – всхлипнула Оля.
– Отлично. Я поверила, – хмыкнула я. – Люба просто дарила тебе деньги. Она основала благотворительный фонд «Безвозмездная дань Васькиной».
– Она возвращала долг, – всхлипнула Ольга.
– Да ну? – удивилась я. – Ты оказала Добровой материальную помощь? О какой сумме идет речь?
– Ей мой отец помог, – неохотно призналась Ольга, – а Любка его обманула. Они договорились, Люба ему деньги дала, заставила злое дело совершить. Любка в дерьме, она первая пострадает – если меня спросят, я расскажу правду.
– Правду, только правду, и ничего, кроме правды? – язвительно осведомилась я.
Во время нашей беседы Васькина постепенно приближалась к кухне, и в конце концов мы оказались там. Ольга опустилась на табуретку.
– Доброва гадина. Чужими руками грязную работу выполняла. Если я расскажу все-все, оставите меня дома?
Я насупилась:
– Сложный вопрос. Ответ на него зависит от того, насколько интересные сведения я узнаю.
Оля вдруг повеселела:
– Эксклюзив!
Я села за стол и скомандовала:
– Говори.
Глава 21
Геннадий Сергеевич перед смертью долго болел. Несмотря на любовь к хулиганству, Васькин оказался неплохим отцом. После того как его ветреная супруга сбежала из дома с любовником, Гена сам воспитывал дочь. Оля любила папу, а Васькин частенько повторял:
– Все в жизни зависит от денег. Нет их – нет тебе ни уважения, ни почета, ни комфорта. Учись, Олька, мне не удалось хорошую профессию получить, поэтому я маюсь грузчиком на базе. Одна надежда на тебя, авось поднимешься, разбогатеешь, я работу брошу, купим дачу!
Но насладиться отдыхом на собственной фазенде Геннадий не успел. Когда у Васькина диагностировали цирроз, врачи не скрыли от него правду, честно сказали:
– Вам осталось меньше года.
Весть о скорой смерти часто меняет человека. Геннадий Сергеевич испугался и начал пить без продыху. Никакие разумные слова медиков и слезы Оли на него не действовали.
– Все равно помирать, – говорил он. – Так хоть погуляю напоследок.
Потом с Васькиным случилось чудо. Он познакомился с адептами учения «Путь апостолов», отказался от водки и стал истово молиться.
Отец притих, говорил медленно, постоянно крестился, а в один день вдруг встал перед дочерью на колени и сказал:
– Прости. Я должен покаяться.
Девушка испугалась и воскликнула:
– Пожалуйста, не надо.
Но Геннадий Сергеевич, не изменяя позы, пояснил:
– После смерти человеческая душа обретает иную жизнь. Я хочу очутиться в раю рядом с Иисусом, для этого мне нужно выполнить программу «Шаги».
– Куда шагать? – не поняла Оля.
Васькин принялся загибать пальцы:
– Надо уверовать в Христа. Молиться каждый день. Соблюдать пост. Не желать никому зла. Очистить свою сущность от скверны. Читать божественную литературу. Но самый важный – последний шаг. Необходимо найти всех, кому причинил боль, кого обидел словом или делом, и извиниться. Если все тебя простят, твоя душа улетит в рай. Если останутся обиженные, их энергия утянет мою тонкую материю в ад. Знаешь, как трудно припомнить все свои плохие дела? Начинать надо с детских лет!
– Жесть, – выпалила Оля. – Я вот не могу найти кое-кого из своих одноклассников. А ты как? И что делать с теми, кто умер?
– К ним можно обратиться после смерти, – на полном серьезе заявил Васькин. – Сорок дней буду пребывать в чистилище, это время специально дают для завершения дел.
Ольга собралась постебаться над глупым отцом, хотела сказать ему, что смешно в наш век верить в сказочку про доброго боженьку, но посмотрела на него и удержалась от колкостей. Если отцу станет спокойнее после похода по знакомым, то Оле не следует мешать умирающему.
– Доченька, я расскажу все плохое, что тебе сделал, – нараспев завел Васькин, – а ты, если захочешь, меня простишь.
Оля кивнула, папа покаялся, ничего ужасного он не сообщил, девушка успокоилась, а Геннадий Сергеевич тем временем принялся разыскивать всех, кому напакостил.
В начале августа в Москве установилась жуткая жара, и Оля простудилась. Она поела мороженого, попила ледяной воды и постригла клиента под сквозняком. В десять утра Васькина была здорова, к полудню начала чихать, кашлять, и хозяйка салона приказала:
– Укатывай домой, даю двое суток на восстановление здоровья.
Васькина еле доехала до дома и упала в постель. Разбудил ее громкий женский голос:
– Ты с ума сошел? Идиот!
– Тише, Люба, тише, – попросил Геннадий Сергеевич.
Васькины живут в здании сталинских времен. Изначально квартира считалась однокомнатной, но комната была тридцатиметровой. Когда Оле исполнилось десять, папа разделил жилье перегородкой. Геннадий не стал возводить кирпичную стену, он построил хлипкую преграду, через которую свободно проникали звуки, зато у девочки появилась собственная спальня.
– Дома кто-то есть? – испугалась гостья.
– Нет, – коротко ответил отец, – дочь на работе, у нее смена до десяти вечера.
– Тогда перестань на меня шикать, – обозлилась тетка.
– Господь велит не повышать голос, Любочка, – сказал отец. – Криком мы привлекаем дьявола.
– Совсем с ума сошел, – возмутилась Любовь. – Рехнулся. Зачем тебе ее адрес?
– Покаяться, – шепнул Васькин. – Грех смыть с души. Надо прощения попросить.
– Дурак, да? – перебила его Люба. – Захотел попасть в тюрьму за изнасилование?
– Божий суд страшнее человеческого, – загудел Васькин. – Судья – тоже человек, погряз в непотребстве, не сможет покарать мою душу.
– Зато быстренько засунет тело в камеру, – заголосила Люба. – Прошло много лет! Забудь!
– Не могу, Любочка! – шепнул Васькин.
– Распрекрасно жил долгие годы, – укорила его гостья. – И нате! Он задумал каяться. А я?
– И тебе лучше признаться, – вздохнул Васькин, – встать перед иконой на колени и произнести: «Иисус Христос, Сын Божий, я грешна». Много лет назад полюбила чужого мужа и почти увела его из семьи. Он собрался уйти от жены, которая никак не могла родить ребенка, но неожиданно та забеременела, мужик решительно порвал со мной и остался с супругой. Сохранить брак он собрался исключительно из-за будущего малыша. Младенец – вот причина, по которой прелюбодей вновь обратил свое сердце к семье. Прости, Иисус! Я не подумала, что беременность – божий знак, и решила заполучить полюбовника. Я наняла Геннадия Васькина, чтобы тот причинил вред жене любимого. Но добрый Иисус не дал семье распасться, а меня наказал. Неверный муж не ушел от жены, которая лишилась малыша». Вот как тебе надо говорить у иконы.
