Людмила Милевская - Ты маньячка, я маньяк или А пес его знает
Но Лагутин и не собирался слушать жену. Он был поглощен своим и, нервно взглянув на часы, раздраженно воскликнул:
— Но что же это Трифонов мне не звонит? Давно уж пора, он человек пунктуальный.
И словно по заказу зазвонил телефон.
— А вот и Юрий Иванович, — обрадовался Лагутин, бросаясь к аппарату и делая знаки жене оставить его одного.
Но разговор был очень коротким. Евдокия не успела из комнаты выйти, как Леонид Павлович оторвал трубку от уха и растерянно сообщил:
— Новые неприятности.
Чрезвычайное недоумение, сквозящее в голосе мужа, заставило Евдокию спросить:
— И крупные неприятности?
Обычно она не интересовалась делами Лагутина, и он жену в свою внесемейную жизнь не посвящал, и вопросов о службе никак не приветствовал. Однако на этот раз Лагутин был столь выбит из колеи, что против правил ответил:
— Пока знаю одно: неприятности есть, а крупные или некрупные, время покажет.
Евдокия воскликнула:
— Ленечка, ты пугаешь меня! Что случилось? Умоляю, скажи!
Лагутин, морщась, словно во рту сто лимонов, промямлил:
— Юрий Иванович Трифонов только что умер.
— Трифонов умер?! — обмерла Евдокия. — Но от чего?
— Сказали, трагически погиб от удара в височную кость.
— Его убили! — хватаясь за голову, вскрикнула Евдокия.
Глава 24
В голове Евдокии стремительно пронеслось: «А Трифонова Майка за что убила? Он же шубу ей подарил!»
Но мыслей своих она мужу не выдала, ограничилась воплем: «Его убили!»
Услышав такой странный вопль, Лагутин снисходительно посмотрел на жену и проворчал:
— Даша, нельзя во всем искать детектив. Трифонов только что с лестницы раскладной сорвался в универсистетской библиотеке. Глупая смерть, — вздохнул он и с досадой добавил: — И очень невовремя.
Евдокия заметила:
— Зая, то есть, Зиновий Давыдович, он точно такой смертью погиб.
— Насколько известно, Латынин упал в карьер, а не с лестницы, — напомнил Лагутин.
Евдокия поморщилась:
— Ленечка, я не о том. И у него смерть наступила от удара в височную кость.
Леонид Павлович с недоумением посмотрел на жену и согласился:
— Да, странное совпадение, но криминала здесь нет. На своем веку я навидался достаточно похожих смертей и могу констатировать: в природе разнообразия много, но и оно ограничено.
— Тогда почему все это однообразие концентрируется вокруг моих близких? — воскликнула Евдокия.
Лагутин удивился:
— Даша, о чем ты? Что-то я не пойму.
— Я о Казьмине, такого ты знаешь?
— Может знаю, может не знаю, — задумался Леонид Павлович. — Фамилия очень знакомая. Ты расскажешь? Вижу, имеешь что рассказать.
Евдокия, опуская подробности, поведала о смерти друга семьи Латыниных.
— И Казьмин тоже умер от удара в височную кость? — поразился Лагутин.
— Ленечка, этого я не знаю. Известно только одно: Михаил упал с лестницы, что этажом выше квартиры Ирины. Упал и разбился, а от чего конкретно смерть наступила я сказать не могу.
— Когда это произошло?
— Этой ночью, а чуть позже погибла Ирина.
Лагутин с досадой поморщился:
— Об этом я слышал. История жуткая. Очень нехорошо, что ее так широко тиражируют. Здоровью людей это совсем не полезно. Разве можно на женское кровавое месиво по телевизору сто раз на дню смотреть? Транслируют все каналы. Вот беда, то Зиновий погиб, то Ирина. А тебе, Дашуня, опасны волнения. Кто бы ни умер, помнить надо одно: все мы смертны, все будем там… Впрочем, где — не известно. Мне кажется, ты слишком близко все это к сердцу взяла.
— Я в полном порядке, — заверила Евдокия.
Лагутин кивнул:
— Вижу, родная, вижу, держишься ты прекрасно, и все же, надо бы, Даша, профилактический курс нам пройти. Ах, как Ирочке не повезло, — вздохнул он.
— Не повезло, мягко сказано, — всхлипнула Евдокия. — Ирина умерла с ясным лицом. Из этого делаю вывод, что она знакома с убийцей и плохого не ждала от маньяка. А из этого делаю вывод, что и я могу быть с маньяком знакома.
Леонид Павлович с задумчивым огорчением посмотрел на жену и признался:
— Ах, Даша, не стану скрывать, ты и на меня страхов нагнала. Пожалуй, я тебя под замок посажу. Что же касается Казьмина, так это легко выяснить, какой он смертью погиб.
Потянувшись к телефону, Лагутин сказал:
— Сейчас я секретарше своей дам поручение, она узнает и нам позвонит.
Ожидание доклада секретарши Леонид Павлович заполнял длинной нотацией на тему «Кто такая жена и каким образом она должна слушаться мужа».
Лагутин, как опытный психиатр, умел говорить и был убедителен. В результате Евдокия и глазом моргнуть не успела, как пообещала супругу все, чего он хотел: и спать по ночам, а не бродить; и с подругами не общаться; и даже о маньяке забыть.
Бог знает, чего бы она еще пообещала, но позвонила секретарша Лагутина. Он снял трубку, растерянно выслушал и сообщил:
— Дашенька, ты права. Вскрытие показало, что Казьмин Михаил умер от удара в височную кость, причем, смертью мгновенной.
Евдокия подпрыгнула:
— Ленечка, так что это, если не преднамеренное убийство? Три несчастных случая в такой короткий срок и все со смертельным исходом. Я уверена, Трифонов твой сначала получил удар в височную кость, а уж потом и свалился.
— Да, на убийство похоже, — согласился Лагутин. — Но куда же смотрит милиция?
Евдокия с гордостью сообщила:
— А милиция не может воедино три этих смерти свети. Между собою они не связаны и все — на разных участках.
Супругу гордость жены не понравилась.
— Это, Даша, не значит, что ты должна бросаться милиции помогать, — сердито сказал он и позвал: — Пенелопа! Зайди на минуту сюда!
Пенелопа мгновенно явилась и, вытирая о фартук руки, спросила:
— Ну, что тут случилось опять?
— Пока ничего, — ответил Лагутин, — но может случиться. Нельзя нам, голубушка, бдительности терять. Тут уж дело жизни и смерти.
С этими словами он полез в письменный стол, извлек из сейфа ключ и, вручая его Пенелопе, строго сказал:
— Отныне входную дверь закрывать на этот замок и ночью и днем. И от Даши ключ должен быть спрятан к ее же пользе.
— Будет сделано, — ответила Пенелопа. — Уж теперь не волнуйтесь, теперь не погуляет она.
Евдокия взмолилась:
— Ленечка, ну зачем? Я же и сама обещала…
— Так тебе будет легче клятвы свои держать, — прикрикнул Лагутин и приказал: — И все, и хватит, и на этом покончим. Мне надо работать.
Евдокие осталось одно: радоваться, что ее не лишили связи. Забившись в свою комнату, она позвонила Еве и рассказала о смерти Трифонова. Когда подруга наохалась вволю, Евдокия поведала об открытии, сделанном с помощью мужа.
Ева, узнав, что Зая, Миша, и Трифонов погибли от удара в височную кость, тут же припомнила, что Майя когда-то в юности получала медицинское образование: то ли закончила курсы медсестер, то ли — медучилище, но работать по полученной специальности почему-то она отказалась.
— Наверняка Майка училась спустя рукава, — заключила Ева, — но, видимо, имеющихся знаний дурочке нашей хватило, раз нашла то слабое место, от удара в которое человека сразу дух испускает.
— Еще одно подтверджение того, что Майка маньячка. Ее надо срочно найти, а я под домашним арестом. Евусик, как же теперь нам с тобою быть? — всхлипнула Евдокия.
Ева сочувственно подбодрила подругу:
— Не унывай, постараюсь одна справиться. А чтобы ты не волновалась, будем держать связь. Кто знает, может оно и лучше, что твой Леня тебя дома оставил. Будешь целей.
— Евусик, — пискнула Евдокия, — одна ты не справишься, не надо Майку искать. Ты тоже из дома не выходи. И береги моего Боба.
— Хорошо, буду беречь, — пообещала Ева. — Целую. Пока.
И потянулись долгие часы ожиданий. Ева еще несколько раз звонила, но сообщения были все одинаковые: «Майка как сквозь землю провалилась. Нигде ее нет».
Евдокия от беспомощности злилась на мужа и Пенелопу и в знак протеста из комнаты своей не выходила. Леонид Павлович перед сном к жене заглянул и виновато спросил:
— Дорогая, как себя чувствуешь?
— Я чувствую себя оскорбленной! — ответила Евдокия, и он исчез, не желая принимать вызов жены.
Потом пришла Пенелопа и едва ли не силой заставила Евдокию поужинать.
— Я приведу к тебе пса, — сказала она, выходя из комнаты с подносом, полным грязной посуды. — Мы уже погуляли и будем прилично себя вести.
— Бродяга всегда себя прилично ведет, в отличие от других членов семьи, — сердито ответила Евдокия.
Пенелопа и ухом не повела. Оставив нападки любимицы без внимания, она, тем ни менее, сделала то, что в обязанности ее никогда не входило: полила все цветы в садике Евдокии. Управившись с домашними делами и впустив в комнату пса, Пенелопа пожелала Дуняше спокойной ночи и важная уплыла в свою комнату. Еще один день прожит с достоинством: все она сделала так, как подобает хорошему человеку. Пенелопа была довольна собой. С этим довольством она чаще всего засыпала, с ним же и просыпалась — никакие беды ее не касались.
