Елена Логунова - Напиток мексиканских богов
Характерные звуки начавшегося боя Лева услышал раньше, чем увидел Воронью сопку. За деревьями затрещали винтовочные выстрелы и послышались крики – кажется, на немецком. Видимо, он зашел в тыл к врагу. Торопясь увидеть побольше, Лева ускорил шаг, выскочил на опушку, громко выматерился и упал плашмя, пропуская над головой автоматную очередь.
– Партизанен! – без счета расходуя патроны, азартно проорал какой-то жлоб в низко надвинутой полуведерной каске.
Лева прошуршал по листве, как полоз, и по синусоиде ушел в орешник. Там уже залегла какая-то румяная деваха самого боевого вида – с листьями в разлохмаченной прическе и ссадиной на щеке.
– Партизаните? – по-товарищески улыбнулся ей Королев.
– Щас как дам больно! – пообещала деваха, замахиваясь корягой.
«А хорошо играют, стервецы! – восхитился непрофессиональными актерами из «Живого прошлого» впечатлительный Лева. – С душой!»
И, чтобы подыграть самодеятельной артистке, сказал:
– Спокойно, я свой! Подкрепление по партизанскому обмену из Беловежской Пущи! Поступаю в ваше распоряжение. Как воевать будем?
– Молча! – рявкнула партизанка, показав белорусскому товарищу небольшой, но крепкий красный кулачок, запятнанный грязью и кровью.
Судя по цвету кожи, боевая подруга тоже была не местная – не иначе как из Латинской Америки. По партизанскому обмену из отряда Че Гевары.
«Ну и пусть Рыбкин свою скучную официальную хронику пишет! – с растущим весельем подумал Королев. – А я покажу события из самого их сердца, из гущи международных партизанских масс! Еще посмотрим, чей репортаж будет лучше!»
– Хочешь помочь? – партизанка-мексиканка, смерив Леву оценивающим взглядом, сменила гнев на милость. – Ну, ладно. Видишь вон ту землянку?
– Вижу, – коротко кивнул Королев.
– Больше не увидишь! – пообещала полномочная представительница во всех смыслах Красной армии. – Хватайся за эту дубинку. Тянем-потянем!
– И вот я как сейчас помню: сидим мы с рядовым Кокорейкиным на пустых снарядных ящиках и думаем – пришел наш последний час или еще не пришел? – скрипучим голосом, без пауз вещал уважаемый пенсионер и ветеран Иван Иванович Скориков, поблескивая из глубины коричневых морщин прозрачными близорукими глазами.
Сухая пятнистая рука ветерана битвы при Вороньей сопке лежала на рукаве Антона Рыбкина и часто вздрагивала, мешая журналисту записывать познавательный рассказ.
– Вот был денек! – размеренно скрипел дедушка Скориков, по доброте душевной изо всех сил помогая военкору Рыбкину ориентироваться в происходящем. – Сквозь дым летучий фашисты ринулись, как тучи! И все на наш окоп.
«Где-то я это уже слышал?» – подумал Рыбкин, с сомнением покосившись на свидетеля исторических событий.
Славному дедушке Скорикову вот-вот должно было стукнуть девяносто лет. Полной уверенности в крепости памяти уважаемого старца у Рыбкина не было, но выбирать не приходилось – других свидетелей исторического сражения в живых не осталось. Кроме дедушки Скорикова, занимающего почетное место в первом ряду, историческую реконструкцию с интересом наблюдали мирные пенсионеры, школьники, любознательные туристы и теоретики из клуба «Живое прошлое». Режиссер Голипольский, по случаю большого исторического праздника принаряженный генералиссимусом, принимал поздравления от представителя краевого департамента культуры.
– Иван Иваныч, а это кто там? – перебив малоинформативный рассказ о философских раздумьях рядовых Скорикова и Кокорейкина на пустых снарядных ящиках, спросил Антон Рыбкин.
Славный дед с готовностью посмотрел в театральный бинокль и охотно объяснил:
– А это, внучек, войска СС. Видишь, какой у супостатов значок приметный – на левом рукаве орел с длинными перьями?
– Всем чинам войск СС на верх левого рукава на уровне клапана нагрудного кармана полагался стилизованный имперский орел с размахом крыльев около 90 миллиметров! – с готовностью включился в беседу главный костюмер исторического клуба.
Рыбкин ценную информацию старательно записал и стал спрашивать дальше:
– Это вот сейчас что происходит? Это враг пошел в атаку?
– Сражались мы на этих берегах! – Подтвердил Иван Иванович. – В атаку шли дивизии врага!
Антон посмотрел в бинокль, и перед его окулярами действительно промелькнул какой-то хвост. Поискав биноклем, он увидел незатейливую девичью прическу, а затем и саму девушку, вернее, ее верхнюю половину – нижняя пряталась в кустах. Сверху на хвостатой девушке было что-то белое, но уже несвежее, в пятнах грязи и раздавленной листвы.
– А медсестрички у вас тут были? – отклеившись от бинокля, спросил Рыбкин дедушку Скорикова.
– Ой, были! – мечтательно зажмурился заслуженный старикан. – Вот как сейчас помню: лежу я в окопе на пустых снарядных ящиках…
– Ду-дух! – страшно бахнуло у подножия горы.
На поляну, кромсая гусеницами первую весеннюю травку, грузно выкатился краснозвездный танк.
– Ур-ра! – надтреснутым голосом закричал дедушка Скориков.
Он приветственно помахал бронемашине, живо обернулся к Рыбкину и, не дожидаясь вопроса, объяснил:
– А это, внучек, начало нашего победного контрнаступления! Вишь – стальная конница пошла? Броня крепка, и танки наши быстры!
– А партизаны, партизаны тут были? – заволновался Антон, в районе немецкой линии обороны поймав в бинокль мускулистую мужскую спину в неуставной клетчатой ветровке.
Клетчатый могучими рывками ворочал корягу в перекрытии фашистского дзота, наскоро слепленного бутафорами-декораторами из непрочных подручных материалов. Вражеское укрепление разваливалось, как карточный домик, грозя придавить какого-то детину в бледно-зеленом. Этот боец с непонятной целью притаился под стеной древесно-земляного дзота – возможно, изображал вражеского солдата, деморализованного победным наступлением «наших» вплоть до полной готовности к позорному бегству с поля боя.
– Иван Иванович, а светлое хаки – это чья форма была? – с интересом рассматривая комическую фигуру дезертира, уточнил Антон у ветерана.
– Со времени организации рейхсвера в одна тысяча девятнадцатом году униформа военнослужащих стала одинаковой для всех германских государств, – сверкнул эрудицией главный костюмер. – Цвет для нее выбрали «фельдграу» – полынного оттенка с преобладанием зеленого пигмента.
– И кто же это такой? – Рыбкин все смотрел на неопознанного дезертира.
– Дайте-ка, я взгляну! – специалист по костюмам бесцеремонно забрал у него бинокль. – Так, цвет рубашки «полынный серый», погоны чистые, без нашивок – рядовой!
Рядовой эсэсовец, сидя под стеночкой, озирался по сторонам с выражением комического недоумения на лице. Забрав у консультанта бинокль, Рыбкин снова полюбовался выразительной фигурой позорящего весь немецкий рейх рядового и испытал законное чувство гордости за мужественных «наших», ни один из которых с поля боя не драпал.
Тем временем за первым танком лихо выкатился второй. Имитируя артиллеристскую пальбу, загремели петарды, во множестве заложенные на поляне. Зрители восторженно зашумели. Басовито рявкнул вновь прибывший танк. Его холостой выстрел очень удачно совпал с развалом фашистского дзота, который вручную сумел организовать неленивый клетчатый партизан.
– Прекрасная, прекрасная режиссура! – под аплодисменты одобрительно загомонили в рядах знатоков и ценителей. – Как точно выверен хронометраж всех действий!
– И какой интересный сценарий!
На глазах у Антона, вооруженного оптическим прибором, коряги и хворост лавиной сошли на дезертира в слишком тесном для него светлом «полынном сером». Оказавшись под завалом, комический персонаж очень потешно подергал ногами и замер, вызвав одобрительный смех в рядах благодарных зрителей. Сценарий представленной исторической реконструкции в смысле ярких жанровых сценок и впрямь был необычайно богат!
Вновь загремели петарды, разбрасывая во все стороны комья земли и мелкие камни. Гравий с веселым стуком посыпался на железные каски вражеской солдатни. Получив камнем в лоб, упал как убитый щеголь в черной форме и красивой фуражке.
– А это кто? – полюбопытствовал Рыбкин.
– А это, внучек, штандартенфюрер СС, по-нашему – полковник! – важно покивал дедушка Скориков.
– Эх, «Мосфильм», «Мосфильм»! – с укором вздохнул главный костюмер. – Все-таки подсунули липу!
– Где липы? Я вижу только сосны, дубы и орешник, – дотошный Рыбкин внимательно присмотрелся к растительному фону представления.
– Липа – это черный эсэсовский мундир, – с досадой объяснил спец. – Долгие годы нашего отечественного телезрителя приучали к эсэсовцам в черных мундирах, игнорируя куда более распространенную серо-зеленую служебную форму. Ну кто бы в здравом уме и твердой памяти полез на передовую в приметном черном?!
