Ольга Степнова - Уж замуж невтерпеж
– Эта мымра взялась из торта, – тихо сказала Кира. – Она уверяет, что любовница Балашова. И еще – она что-то нарыла, потому что зовет меня Мыркой и сильно озабочена тем, как называется фирма.
– Любовница? А что, она ему подходит! – Мне понравилось, что он так сказал. – Она подходит ему, такая же клуша, как он!
– Что там с охранником, что нам теперь делать? – Кира обхватила себя руками за плечи и стала покачиваться.
– Говорю же, Мырка – твои косяки! Бумаги на месте не оказалось!
– Не может быть! – заорала Кира. – Витя принес ее, он обещал мне ее показать, когда мы входили в дом!
– Я обыскал Камху, я перерыл весь дом, бумаги нет! Я случайно нажал тревожную кнопку, когда рылся в столе. Пришлось объясняться с Сеней. С ним я легко справился, потому что он узнал меня, похлопал по плечу и спросил, зачем я завел машину Камхи. Я и полоснул его. Когда начнешь убивать, трудно остановиться. Только бумаги нигде нет. Может, толстый ее отобрал, когда они с Витей болтали в его кабинете? Где бумага, отдай или я пристрелю твою вяленую.
– Балашов, – еле ворочая сухим языком, сказала я, – ты его знаешь?
Балашов отрицательно помотал головой. В его черных глазах я постаралась рассмотреть отражение того, кто стоял у меня за спиной, но ничего не увидела. Значит, Балашов его не знает. Иван Палыч знал, Сеня знал, Виктор, похоже, тоже знал, а Балашов не знает. Яркий пример того, как нельзя уходить с головой в новое производство.
– Заткнись! – я получила ребром ладони по шее. Я думала, что умею лишь спать с открытыми глазами, но оказалось, что могу так же терять сознание. Когда я пришла в себя, Балашов заканчивал фразу:
– ...шь, я понятия не имею.
– Отдай по-хорошему. Она тебе ни к чему, я отказываюсь не в твою пользу. Если ты дашь ей ход, все перейдет Тамарке!
– Что перейдет? От чего отказываешься?
Я сфокусиравала взгляд на Балашове, и решила, что если выйду за него замуж, то все дела буду вести сама. Он ни одной бумаги не подпишет, не глядя, он будет знать всех тараканов в доме в лицо.
– Когда начнешь убивать, трудно остановиться, – сказал голос сзади и переставил пистолет к моему виску. – Где бумага, толстый? Выворачивай быстро карманы!
– Стой! – заорала я и, сыграв под дурочку, вытащила из кармана записку.
Смуглая рука вырвала бумажку.
– Это еще что? Откуда?
– Там лежала... – неопределенно ответила я.
– Мырка, ты что, хранишь мои записки?
– Эту я потеряла, – буркнула Кира.
Рука скомкала бумажку и, судя по движению, сунула ее в карман.
– Выворачивайте карманы! Оба! – приказал голос сзади. – Ты тоже шастала по комнатам, вытряхивайся!
Я сунула руку в карман. Балашов сунул руку в карман.
На диване вдруг зашевелился Мороз. Не открывая глаз, он отчетливо и жалостливо произнес:
– Я не модный! Я не читаю Мураками, не люблю текилу и не жру цветы!
Все как по команде уставились на него. Все, кроме Балашова. Он стремительно выдернул из кармана пистолет и пальнул в моего лакея-конвоира. Раздался сухой щелчок.
– Браво! – крикнула я. – Если бы не кончились патроны, ты бы попал!
Балашов уставился на свой пистолет, словно на гремучую змею. Кира засмеялась искренне и ненатужно. Дуло у моего виска дрогнуло, и я попрощалась с жизнью.
– Слышь, парень, – задала я мучавший меня вопрос, – тебя зовут Вилен?
– Молчи! – взмолился Балашов. – Прошу тебя, молчи!
Дуло провернулось, цепляя на себя мои волосы.
– Стой! – заорал Балашов. – Я отдам бумагу! Только она внизу, в сейфе!
– Я не современный! Я не лечусь молоками осетровых, меня не вставляет группа «Корни», и я не бисексуал! – плаксиво перечислял Мороз причины своей отсталости, не открывая глаз.
– Отпусти ее, – задыхаясь, сказал Балашов. – Я отдам бумагу, пойдем вниз, в мой кабинет! Ты прав, она мне ни к чему. Пойдем.
– Вытряси все из карманов! – приказал мягкий знак.
Балашов выложил на стол рядом с пистолетом бумажник, мобильный, носовой платок и горсть семечек.
– Все! – сказал он.
– Кирка, проверь!
Кира встала, и, кривя красивые губы, обстучала Балашова сверху донизу, словно небрежно выбивала пыль из дивана.
– Да нет у него ничего, – сказала она. – Пойдем вниз.
– Ты останешься здесь, с этим клоуном. Кстати, что это с ним?
– Коньячком угостился, – ответила Кира. – Я с ним не останусь.
– Останешься. Обыщи эту тоже! – Голосу нравилась командовать.
– Отпусти ее! – твердил Балашов. – Отпусти, и я отдам бумагу. Без меня никто сейф не откроет. Его можно только взорвать.
– Отдашь, отпущу, – усмехнулся голос.
– Нет. Сначала отпусти, потом отдам. Из нас ты один вооружен, чего ты боишься?
– Кирка, обыщи ее!
Кира брезгливо залезла в тот карман жакета, который был пуст.
– Пусто, – сообщила она, залезла в другой и вытащила ключ от комнат.
– Ключ от комнат! – объяснила она.
– Дай мне! – потребовал голос, и Кира протянула ему ключ.
– Встать! – приказала она, меня рванули сзади за подмышки, и я оказалась в вертикальном положении. Кира занесла руку, чтобы забраться в карман брюк, где лежали пистолет и паспорт.
– Зато я люблю Марата Шерифа! Мое любимое «Советы диетолога»! – весело крикнул во сне Дед Мороз. И забормотал с выражением:
У вегетарианцев мясо чистое,
зато у мясоедов посытней.
Они простые парни – мясоеды,
совсем как мы. А их холестерин
не так уж их и портит, если в меру,
и придает известную ядреность.
Но все ж полезней вегетарианцы!
– Слушай, – дернулась Кира, – он меня достал! Не может заткнуться даже под наркотой!
– Так влей ему весь коньяк в глотку, сам помрет от передоза! Телом больше, телом меньше! – заржал голос.
– Я ему кляп сделаю! – Кира схватила со стола красную полотняную салфетку, скомкала ее, и запихнула Морозу в рот.
– Отпусти ее, или я не отдам бумагу! – Балашов буравил черными глазами того, кто стоял у меня за спиной. – Без меня ты сейф не откроешь! Отпусти!
Кира подошла ко мне и приготовилась запустить руку в мой брючный карман.
– Э-ге-ге-ге-гей! – вдруг раскатисто заорал мужской голос в коридоре. Все вздрогнули, вздрогнуло дуло у моего виска, и я опять попрощалась с жизнью.
* * *– Э-ге-ге-ге-гей! Сеня! Есть кто живой?!
Дверь гостиной резко отворилась, на пороге, полностью заслонив собой проем, возник огромный, черноусый мужичище в камуфляже, с кобурой на поясе. Мужичище был абсолютно и безусловно пьян, он с трудом фокусировал взгляд на окружающем.
– Э-ге-ге-ге... – снова заорал он. – Все в порядке? А где Сеня? – Он попытался внимательно осмотреть помещение и присутствующих, но не справился с координацией и завалился вправо, схватившись за косяк.
Дуло с моего виска метнулось в точку между лопаток. Я стояла к мужику лицом и он не мог видеть, что я на прицеле. Все молчали.
– Я пришел, центральная дверь нараспашку, в доме никого и тишина. На лестнице кто-то разлил красное вино, упились все что ли? Где Сеня? Эй, Виль, а ты чего здесь делаешь? Что-то я не помню, когда ты пришел! Проблемы со светом?
– Да, Вадим, – подчеркнуто беспечно сказал Балашов, – проблемы со светом. Были. Уже разобрались. А потом я пригласил Виля за стол. Присаживайтесь, господа, продолжим веселье.
Я почувствовала, что нажим между лопаток ослаб.
– А чегой-то у него во рту? – не унялся охранник, показывая на Мороза.
– Сейчас модно коньяк через тряпочку сосать, – мило улыбаясь, сказал Балашов.
– Во, блин, с жиру беситесь. А где Сеня?
– Присаживайтесь, господа!
Мой конвоир отделился от моей спины, Кира сделав светский вид, присела за стол, Балашов опустился на свой стул, я плюхнулась без сил на близстоящее сиденье. Вилен вышел из-за моей спины и сел рядом со мной.
– Во, демократия, блин! Электрики с господами пьянствуют! А где Сеня?
– Спит твой Сеня, как убитый, – засмеялся Виль. – Иди на свой боевой пост!
– Дрыхнет? С тряпочкой во рту? – загоготал Вадим и шатнулся обратно в коридор, закрыв дверь.
Я повернула голову. Я уставилась на Виля.
У него был длинный, с горбинкой нос, веселые, наглые, но при этом жесткие глаза. Волосы сзади стянуты в дурацкий хвост. Это был отвратительный тип, но такие нравятся женщинам. Ни одна баба не посмела бы сказать ему: «Посмотри на меня, Виль! А теперь найди зеркало, и посмотри на себя». Если бы я увидела его при других обстоятельствах, сразу бы поняла: это он, мужик из сна. Веселый, добрый, щедрый. А теперь поняла другое: у подсознания злые шутки. Оно ловит сигналы из космоса, подсказывает, предупреждает, но действительность – очень кривое зеркало.
На нем был серый френч, длиной почти до колена, с шлицей сзади, с воротником стойкой и металлическими пуговицами, верхняя из которых была оторвана с мясом. Этот странный прикид напоминал театральный костюм, в котором играют диктатора. Виль вертел в руке дамский браунинг и никто бы не мог усомниться в том, что нажать на курок для него плевое дело.
