Наталья Саморукова - Сезон охоты на падчериц
— По логике оно так. Но практически — нет, не могло такого быть. Я уж сам ломал голову, но не получается. Хоть ты тресни! — Потапов громыхнул по столу кулаком. Стол не треснул, но пошатнулся. — Ладно, некогда мне с тобой.
— А Алеша? Про Алешу так ведь ничего и не сказали!
— И говорить нечего. Дерганый был парень в последнее время, да. А больше ничего не скажу тебе.
Информации у нас было уже столько, что голова отказывалась ее вмещать, и Лизавета аккуратно заносила сведения в базу данных компьютера. Скопилось огромное досье, поскольку очевидцами убийства были двадцать восемь человек, не считая нас с Лешкой. И каждый мог быть причастен. Бывшие Гришкины коллеги не сомневались в этом. Версию самоубийства они отмели на корню, полагая, что Потапову просто выгодно представить дело именно в таком свете. Ведь речь идет о репутации теперь уже его личной фирмы.
По логике привести в действие взрывное устройство мог лишь тот, кто находился в непосредственной близости от Федора. Ведь для этого следовало позвонить ему на мобильный как раз в тот момент, когда к запалу ракеты уже поднесли огонь, но сама она еще не взмыла в воздух. И хотя проверка исходящих звонков присутствовавших ничего не дала, от этой версии отказываться никто не собирался. Очевидцев вызывали на бесконечные допросы, не миновали сей участи и мы с Лешкой. Но дело так и не сдвинулось с мертвой точки. По итогам оперативной работы удалось выяснить лишь одно крайне любопытное, но бесполезное обстоятельство — никто из гостей не любил Фредди. Он словно бы специально позвал тех, кто не стесняясь поливал его за глаза грязью. Ничего личного, просто все они были из другого лагеря, из окружения другой влиятельной группировки. Однако никто почему-то не отказался. Пришли все.
Пока Гришка активно тряс своих бывших собратьев по оружию, я наслаждалась общением с элитой общества. Нет, все-таки мне никогда не стать светской львицей. Даже если я стану одеваться в дорогих магазинах и питаться исключительно сплетнями, мне нипочем не научиться этой элегантной небрежности, этому ненавязчивому шарму, этой легкой презрительности в глазах, такой неуловимой, что никак невозможно заподозрить человека в высокомерии, а все одно — неуютно себя чувствуешь.
Черт его знает, отчего одни могут быть элитой и сливками, а другие нет. Вопрос такой же философски бестолковый, как вечный спор о добре и зле. Почему одни богатые, а другие бедные? Почему кому-то все, а кому-то шиш с маслом? Так сложилось. Есть прирожденные лидеры, есть безнадежные аутсайдеры, и у психологов всегда будет шанс заработать кусок хлеба, потому что надежда перекроить себя по более совершенному лекалу неизбывна в человеке. Но я лично знаю очень мало людей, которым удалось на руинах прежней личности соорудить что-то более-менее жизнеспособное. А если уж совсем честно, то Денис Привольный — единственный и неповторимый экземпляр. Ему удалось.
Я его вспомнила. Еще в ту роковую ночь я отчаянно пыталась понять, где видела этого человека. Но память молчала. А тут вдруг как озарение. Ну конечно, это же Деня! Милый трогательный юноша, который учился на три курса старше меня и был любимчиком всех девушек института. Ничего пошлого, только чистый материнский инстинкт. Самое беззащитное и самое нелепое создание, которое только можно вообразить.
Несмотря на свой катастрофический лишний вес, Деня казался очень хрупким. Да он и был таким. Его ранила любая несправедливость, с которой он сталкивался; он не мог спокойно спать, пока голодали дети в Африке; его карманы было вечно сальными, потому что он таскал в них котлеты для бездомных собак и кошек. Деня не в состоянии был произнести слово “задница”, он никогда никому не перечил. Он, точно Алешенька Карамазов, прощал миру все его несовершенство, но при этом мучительно от такового несовершенства страдал. Деню не обижали даже самые отпетые циники нашего вуза. Обидеть его было все равно что пнуть ногой слепого щенка, и он как-то тихо просуществовал рядом с нами все годы учебы. Мы были уверены: путь Дени лежит в монастырь.
Сама я мало с ним сталкивалась. В каких-то полуприятельских отношениях с ним была Санька, и через нее я узнавала, что в очередной раз учудил этот увалень, какому бомжу отдал свою очередную стипендию, какой бабушке помог перейти дорогу, а заодно оформить пенсию по инвалидности, приготовить обед, сделать ремонт. Санька порой возмущалась: ну до чего наглые встречаются люди! Неужели не видят, что имеют дело с убогим, отчего без зазрения совести пользуются его помощью? Но сама запросто звонила ему, как только нужно было писать курсовую или сдавать особенно заковыристый зачет. И он с радостью спешил на выручку, хотя Санька совершенно точно не была его идеалом женской красоты. Было доподлинно известно, что Деня втайне вздыхает по нашей преподавательнице Елене Викторовне, яркой высокой блондинке. В этом смысле он был довольно консервативным. Стоит ли говорить, что Деня был девственником без всякого шанса стать мужчиной. Представить его за процессом продолжения рода было просто кощунственно. Да он и сам, видимо, этого не представлял.
Несмотря на невероятную толщину, он был очень привлекательным. Лицо парня лучилось особым светом. И если отбросить все его вторые и третьи подбородки и хомячьи щеки, то было в нем что-то от Давида работы Микеланджело. Сравнение на тот момент очень смелое, ибо для того чтобы увидеть в Дене первоначальный природный замысел, нужна была недюжинная фантазия, как у скульптора, отсекающего от камня все ненужное.
Но прошло время, и замысел проявился во всей красе. Денис Привольный стал красавцем, которого не стыдно поместить на обложку самого стильного журнала. А поставь его в один ряд с Брэдом Питом, Киану Ривзом и Томом Крузом, артисты умрут от стыда за свое уродство. От прежнего Дени в нем остались разве что высокий, чуть упрямый лоб и привычка особым жестом поправлять очки. Он сначала сводил глаза в кучку, потом брал очки за поперечную дужку и, приподняв, снова бросал их на переносицу. Теперь он это делал очень быстро, чтобы никто не видел. Пожалуй, это то немногое, что давало основание положительно ответить на вопрос: “А был ли мальчик?”
— Меня уже допрашивали, муторно вспоминать все это по второму кругу. Фредди очень жаль, и я искренне желаю, чтобы убийцу нашли. Но не могли бы вы закончить наш разговор как можно быстрее?
Денис слегка покачивался в кресле и был так ослепительно элегантен, так светски безукоризнен, что мне хотелось немедленно опрокинуть кофе на его светло-серые брюки. Прямо дрожь пробирала от всей этой красоты. Но как это ему удалось?!
— Да, — сухо кивнула я, — постараюсь вас не задерживать. Меня интересуют, пожалуй, только три вопроса. Давайте я их в свободном порядке вам изложу. А вы в свободном порядке ответите.
— Хорошо, — он склонил голову набок, — я слушаю.
— Почему вы приняли приглашение Федора, хотя всей тусовке известно, что вы дважды в категоричной форме отказывались с ним работать, невзирая ни на какие деньги? Что вы делали в минуты перед убийством? И, наконец: Деня, как тебе удалось так похудеть?
Денис щелкнул челюстью и во все глаза уставился на меня.
— Э-э-э… Похудеть? Собственно, в каком смысле?
— Так и знала, что этот вопрос покажется тебе самым интересным. Случайно вспомнила тебя. Со времен нашей учебы ты сильно изменился.
Зря я затеяла эти воспоминания. Собеседник, вместо того чтобы вдумчиво и обстоятельно отвечать на поставленные вопросы, заерзал в кресле, краснея и потея от неловкости. Впрочем, продолжалось это всего лишь несколько секунд. Прежний Деня, так некстати выглянувший из-за шикарного занавеса, тут же спрятался снова. Передо мной снова сидел породистый светский лев, лишь легкая дрожь кончика дорогого кожаного ботинка выдавала некоторое его смятение.
— Да, я тебя тоже вспомнил, — просто ответил он. — Надо сказать, что и тебе время пошло на пользу. Ты была такой серой-серой мышкой, очень стеснительной и неуклюжей. А сейчас ничего, выправилась.
Я икнула от досады. Один — один.
— Что же касается твоих вопросов, то начну с последнего, — продолжал Денис, — про похудение там и прочее, не имеющее к делу никакого отношения. И вот что я скажу. Мы не очень точно видим окружающих и часто обманываемся в них. Однокашники видели меня одним, я был другой, стал третьим. А если разобраться, то метаморфозы заложены в нас изначально. И уже тогда во мне было больше меня сегодняшнего, чем тебе может казаться. Не удивляйся. Что же касается похудения — способ один. Надо меньше жрать.
— Спасибо, — улыбнулась я, беря из вазочки пятое печенье.
— Теперь остальные вопросы. Что я делал?.. Мы с Ольгой уже успели немного выпить, нам было весело. И мы играли в одну игру. Суть ее проста. Среди гостей надо выбрать кого-то одного и непрерывно за ним наблюдать. Только незаметно. Поверь, в многолюдной компании люди часто ведут себя довольно свободно и порой уморительно. Это что-то вроде психологического эксперимента. Надо только быть осторожными, маскироваться, делать рассеянный вид.
