Лиза Лутц - Семья Спеллман расследует…
– Обычно люди хотят знать ответы.
– Я получила все ответы. Эндрю теперь в другом, лучшем месте.
Тут уж не поспоришь. Любое место лучше, чем этот стерильный дом. Я взяла руками еще одно печенье из середины тарелки, просто чтобы испытать хозяйкино терпение.
– Дорогая, нужно брать печенье щипцами и с краю.
– Простите, – вежливо ответила я. – Должно быть, я пропустила уроки по поеданию печенья в школе этикета.
– Полагаю, вы пропустили не только их, – сказала она.
Странно, это оскорбление прозвучало из ее уст столь естественно, как будто с чужими людьми так и принято разговаривать. Я бы с удовольствием помучила миссис Сноу остроумными репликами о современных приличиях, но о работе забывать было нельзя.
– Понимаю, как вам трудно, миссис Сноу, и даже представить не могу, что вы пережили, – продолжала я самым проникновенным голосом, – но я буду вам очень признательна, если вы ответите на несколько моих вопросов.
– Ну не зря же вы ехали. На несколько вопросов я отвечу.
– Спасибо. Можно узнать, где мистер Сноу?
– Он играет в гольф.
– Мне бы хотелось поговорить и с ним.
– Зачем? – спросила она.
Я услышала в ее тоне раздражение.
– Разные люди видят ситуацию по-разному, – ответила я. – Иногда один человек помнит то, что не помнит другой.
– Уверяю, наши с мужем воспоминания совершенно одинаковы.
– Как удобно, – сказала я, ожидая как минимум удара молнии в ответ. Было в этой женщине нечто ужасающее. Не могу выразить это словами, но во мне сразу проснулось подозрение.
– Это все, мисс Спеллман? – Абигейл смахнула крошки от печенья поближе к моей чашке.
– Кем стал Мартин?
– Мартин?
– Да, ваш второй сын.
– Он адвокат в какой-то природоохранной организации, – сказала миссис Сноу, закатив глаза.
– Вы, наверное, гордитесь им, – предположила я, чтобы поглубже воткнуть нож.
– Мы столько денег потратили на его образование! И зачем? Чтобы он устроился на такую низкооплачиваемую работу? Если бы я знала, что сто тысяч долларов уйдет на спасение деревьев, то заставила бы его взять студенческий кредит.
– Можно его адрес и телефон?
– Вы хотите с ним поговорить?
– Если не возражаете.
– Это его дело, – ответила Абигейл. – Мартин уже взрослый.
Ее фальшивая улыбка заметно поблекла. Она быстро подвела нашу беседу к концу, и мне пришлось буквально вытягивать из нее остатки сведений. Я взяла еще одно печенье из центра, хотя и щипцами.
– Ой! – воскликнула я, кинув его обратно. – Совсем забыла!
Потом схватила руками печенье с краю и вернула щипцы миссис Сноу.
– Должно быть, вы были трудным ребенком.
– Даже не представляете каким! – То ли печенье на пустой желудок смешалось с душным запахом попурри, то ли нрав хозяйки мне пришелся не по вкусу, но меня вдруг замутило. Пора было заканчивать интервью. – А ваши сыновья часто ходили вместе в поход?
– Не слишком, но иногда ходили.
– Вдвоем или с друзьями?
– Обычно с Грегом.
– Грег Ларсон. Я видела это имя в материалах следствия. Но в тот день его не было на озере, верно?
– Нет, в те выходные он не поехал.
– А во все остальные ездил?
– Наверное. Я не особо следила.
– Вы не подскажете, как мне связаться с Грегом Ларсоном?
– У меня нет его номера, но он шериф округа Мэрин.
– Шериф?
– Да. – Миссис Сноу встала. – Что ж, если это все, то я, пожалуй, примусь за уборку.
Я оглядела комнату и не увидела ни пылинки – видно, у миссис Сноу уже галлюцинации. Но тут мне стало так нехорошо, что я заторопилась на улицу.
Выкуп. ПродолжениеКогда я ехала по мосту обратно в город, дядя Рэй сидел на скамейке в центре Музея восковых фигур, рядом с Тайной вечерей. Красочная религиозная экспозиция ничуть его не трогала. Дядя глубоко, медитативно дышал и читал спортивную газету, периодически напоминая себе, что скоро этот кошмар закончится и он получит рубашку.
К нему подошел очередной подросток и передал записку:
«Будка на пересечении Оушен и Хайд. Десять минут».
Рэй, пыхтя, пробежал все три квартала до телефона-автомата.
– Между прочим, у меня есть мобильный! – заорал он в трубку.
– А я люблю разнообразие. Лови такси…
– Я голоден! Я даже не позавтракал. У меня сахар в крови понижается, – проявил смекалку дядя.
– И что ты хочешь?
– Я бы с удовольствием съел суп из моллюсков в хлебной миске.
– Можешь поесть супа, но к часу тебе надо быть возле бассейна «Сатро-Бас», – ответил голос, который все больше и больше походил на голос четырнадцатилетней девочки.
– Пожалуйста, давай в час тридцать. Мне вредно торопить пищеварение.
Голос немного помедлил, прежде чем ответить. Нельзя быть слишком жесткой – рискуешь потерять авторитет и уважение. Пауза была достаточно длинной, чтобы дать понять: остальные просьбы останутся без ответа.
– Хорошо, полвторого. Не опаздывай.
Дядя Рэй съел сливочную похлебку с моллюсками в миске из хлеба и удивился, почему не делал этого чаще – в смысле, не ел похлебку, а не бегал от автомата к автомату по приказу девочки-подростка. Потом мимо прошла группа хохочущих туристов, несколько ссорящихся парочек, в пасмурном небе засияли прожекторы, загрохотала музыка, и Рэй вспомнил, почему избегает этого места, хотя здесь и подают его любимейшее блюдо из пяти.
Он запрыгнул в такси и приехал к разрушенному бассейну в час, то есть за полчаса до назначенного времени. Сел на лавку и полюбовался видом, потирая руки, чтобы согреться. Дядя Рэй даже подумывал плюнуть на рубашку. Неужели эта старая поношенная тряпка может притягивать удачу? Разве это не взрослый аналог «безопасного» одеяла? Не пора ли понять, что он остался жив не благодаря рубашке, а просто так? Тут Рэй вспомнил Софи Ли. Однажды она велела ему выбросить счастливую рубашку – не могла больше жить с человеком, который так привязан к клочку ткани. Софи объявила ультиматум: либо тряпка, либо она. Рэй делал для жены все, что мог, и пожертвовал бы ради нее чем угодно. Но не рубашкой. Он так и не выбросил ее, просто убрал подальше и не доставал два года. Когда рак и Софи ушли, Рэй поклялся, что никогда не расстанется с рубашкой. Он ее очень любил и плевать хотел на здравый смысл.
К дяде подошла юная туристка и вручила ему конверт:
«Мост Голден-Гейт. Через час».
Он подумал, что неплохо будет размять ноги и пройтись пешком, поэтому опоздал. Рэй нетерпеливо каталась на велосипеде по кругу. К четырем сестричке надо было вернуться домой, иначе ей грозили очередной домашний арест и сокращение прогулок.
Дядя шел медленной, тяжелой походкой. Годы работы в полиции научили его вести переговоры. Спешка может легко все испортить. Он подождал, пока заговорит племянница.
– Деньги у тебя?
– Да. Рубашка?
– У меня.
– Давай сюда. Утомился я сегодня.
Они обменялись пакетами. Рэй тут же натянул рубашку поверх своей, разгладил складочки, поправил воротник и только потом с великим облегчением вздохнул.
Сестра посчитала деньги.
– Шестьдесят три бакса? Я велела принести сотку.
– Автобусы. Музей. Такси. Похлебка из моллюсков. Все это я вычел.
– Ладно, сойдет, – расщедрилась Рэй, подумав, что отобрать у дяди рубашку никак не получится.
– Это все? – спросил тот.
– Все.
Дядя Рэй развернулся и пошел прочь. У сестрички давно вертелся на языке один вопрос, и она крикнула ему вдогонку:
– Почему? Почему ты приехал?
Дядя немного помедлил. Племянница не заслуживала честного ответа, но он не солгал:
– Мне стало одиноко.
Удивительно, как легко и быстро Рэй и дядя Рэй уладили этот конфликт. Сестра не знала, что такое одиночество, но прекрасно поняла, каким невыносимым оно может быть. Она упрекнула себя в жестокости и сразу прекратила войну. Через какое-то время дядя Рэй объявил, что враждовать с ней было легче, чем дружить. Он еще никогда не был так прав.
В тот день я вернулась домой и заново просмотрела материалы по делу Сноу. Изучила снимки Эндрю и Мартина. В отличие от фотографий в доме Абигейл эти сделали незадолго до исчезновения Эндрю, когда ему было семнадцать. Братья были похожи: оба кареглазые и темноволосые, но благодаря мужественным чертам Мартин казался намного старше. Эндрю был худощавей, милее, мягче. Интересно, как бы он выглядел сейчас? Как выглядит Мартин, я вскоре узнала.
Мама зашла в контору и принюхалась.
– Ты что, надушилась?
– Нет! – отрезала я, зная, что от меня до сих пор несет попурри.
– Откуда тогда запах? – как бы невзначай спросила мама, явно издеваясь.
– Не строй из себя идиотку.
– Ах да! – воскликнула она, словно до нее только что дошло. – Абигейл любит мертвые цветы, верно?
