Жан-Кристиан Птифис - Железная маска: между историей и легендой
Предложение Сен-Мара, с его точки зрения, отнюдь не было удивительно. Фуке, Лозен и Данже представляли собой маленькое сообщество обреченных на пожизненное заключение. Он даже уточнил, что двое слуг Фуке должны получить освобождение «разве что через смерть».[182] Не лучше ли будет организовать службу в соответствии с компетенцией каждого? Не следует ли надлежащим образом одеть этого профессионального слугу и в последний раз дать ему все необходимые наставления? Покинув свою камеру, в которой он был обречен на одиночество и молчание, он должен почувствовать, что его участь переменилась к лучшему. К сожалению, ответ Лувуа на письмо Сен-Мара утрачен, известно лишь, что последовал категорический отказ. Подобного рода предложение шло вразрез с предшествующими предписаниями относительно строгой изоляции.
8 сентября 1674 года Шампань, слуга Фуке, умер на руках своего хозяина. В распоряжении бывшего королевского министра остался лишь один слуга, Ла Ривьер, который часто болел. Что делать? В Пинероле невозможно было найти нового слугу. Решением проблемы могла быть доставка слуги из Парижа, однако Лувуа возражал и против этого, полагая, что, как говорил он, «вполне может статься, что его заранее подкупят». И тогда Сен-Map вторично предложил использовать Данже. Может быть, то, что оказалось неприемлемым для Лозена, сгодится для Фуке? Мы имеем в своем распоряжении ответ министра, датированный 30 января 1675 года: «Его Величество одобряет ваше предложение дать мсье Фуке в качестве слуги заключенного, которого доставил вам господин де Воруа, однако ни при каких обстоятельствах вы не должны допускать его встречи с мсье де Лозеном, впрочем, как и вообще ни с кем кроме мсье Фуке».[183]
Теперь мы вообще ничего не понимаем! Человека арестовали при таинственных обстоятельствах, с соблюдением всех мыслимых мер предосторожности препроводили в Пинероль, где никто, кроме господина де Сен-Мара, не должен был знать о его существовании, устроили для него камеру с такими дверями, через которые даже стража не могла услышать что-либо, пригрозили ему смертью, если он осмелится говорить о чем-нибудь другом, кроме собственных материальных потребностей, в часовне принимались меры предосторожности, чтобы он во время мессы не мог видеть бывшего министра финансов — и вдруг теперь он должен покинуть свою строго изолированную от внешнего мира камеру и жить в комнате, примыкающей к апартаментам Фуке, в обществе с другим слугой! Это письмо противоречит всем предшествующим предписаниям. Может быть, секрет Данже частично утратил свою актуальность? Лувуа уточняет, что то, что приемлемо для Фуке, недопустимо ни для Лозена, ни для кого бы то ни было из других заключенных. По какой причине? Не потому ли, что, как были уверены, Фуке, приговоренный к пожизненному заключению, ничего не сможет рассказать, тогда как Лозен, известный своим опасным умонастроением, в один прекрасный день получит надежду на освобождение? А может быть, потому, что Фуке уже знал Данже или его секрет? Эта история со слугой до того занимала министра, что он собственной рукой сделал к письму, написанному каллиграфическим почерком секретаря, следующую приписку: «Таким образом, вы можете дать упомянутого заключенного в услужение мсье Фуке, если его собственный слуга не сможет исполнять свои обязанности, но никому другому».[184] Уточнение, ограничивающее значение полученного разрешения. Спустя пять недель Лувуа возвращается к этому вопросу, который, казалось, уже был решен. «Если вы сможете найти слугу, пригодного для услужения мсье де Лозену, — пишет он Сен-Мару 11 марта, — вы можете дать его ему, однако ни в коем случае вы не должны предоставлять ему в качестве слуги заключенного, которого доставил вам господин де Воруа и который в случае необходимости может прислуживать только господину Фуке, как я уже сообщал вам».[185]
Мы не знаем, когда именно Данже был переведен из своей камеры в апартаменты Фуке. Вполне вероятно, что это произошло в ближайшие после получения процитированного выше письма дни или недели, поскольку Ла Ривьер пребывал отнюдь не в лучшем здравии. Для самого Эсташа это явилось, несомненно, переменой к лучшему. Он вышел из мрака забвения, который, казалось, навсегда поглотил его.
Тем временем Людовик XIV решил улучшить положение Фуке и Лозена. 1 ноября 1677 года Лувуа разрешил им через день и порознь прогуливаться внутри крепостных стен по два часа. Во время этих прогулок им разрешалось разговаривать и развлекаться с офицерами цитадели. Король уже не испытывал прежнего недоброжелательства по отношению к Фуке. Что касается Лозена, то и ему решили облегчить условия тюремного заключения, поскольку государь с мадам де Монтеспан очень хотели заполучить для герцога дю Мэн, родившегося в 1670 году, обширные владения королевской кузины. Эти меры распространились и на слуг, которым с 27 ноября по распоряжению Лувуа разрешалось сопровождать на прогулках своих хозяев.[186] Разумеется, Фуке и его слугам запрещалось выходить за узкие пределы крепостной стены, разумеется, Сен-Мару приказано было лично, во главе вооруженного эскорта, сопровождать заключенных, однако в жизни Эсташа произошла важная перемена. Министр доверил тюремщику самостоятельно определять характер этих прогулок.[187]
Этот режим сохранялся более года, пока не воспоследовали новые меры по его либерализации. 23 декабря 1678 года Лувуа направил Сен-Мару следующую любопытную депешу: «Посылаю вам мое письмо для мсье Фуке, которое, как было угодно королю, вы должны передать адресату в запечатанном виде, в каком и получите его; отныне вы должны будете доставлять в комнату Фуке чернила, бумагу, печатку и испанский воск, чтобы он мог по собственному усмотрению писать письма, которые вы будете пересылать мне в запечатанном виде. Поскольку (зачеркнуты слова: я, возможно, напишу еще ему касательно данного вопроса…) королю угодно было, чтобы он впредь писал мне, как только пожелает, вы должны давать ему столько бумаги, чернил и испанского воска, сколько он потребует. Вы должны оставить ему печать, которой он воспользуется, чтобы написать мне в первый раз. Всегда, когда он будет давать вам письма, запечатанные или открытые, предназначенные для меня, вы должны будете пересылать их мне в том виде, в каком он передаст их вам». Перед подписью Лувуа добавил своей рукой: «Таково намерение короля».[188]
Что еще за новая тайна? К счастью, до наших дней сохранилось секретное письмо, адресованное Фуке и датированное тем же числом, содержание которого Сен-Мар, должно быть, не знал: «Мсье, с большим удовольствием исполняю распоряжение, полученное мною от короля, и сообщаю вам, что Его Величеству угодно в самое ближайшее время существенно облегчить условия вашего тюремного содержания, однако, поскольку он хотел бы сначала узнать, не рассказывал ли упомянутый Эсташ, которого вам дали в услужение, другому вашему слуге о том, для него он употреблялся до того, как попасть в Пинероль, Его Величество велел мне спросить об этом у вас и сообщить вам, что он ожидает, что вы без малейшего колебания передадите мне всю правду, касающуюся вышесказанного, с тем, чтобы он мог принять меры, какие сочтет необходимыми, в отношении упомянутого Эсташа в зависимости от того, что тот рассказал своему товарищу о собственном прошлом. Его Величество надеется, что вы частным образом ответите на это письмо, не уведомляя о его содержании мсье де Сен-Мара, которому я передал, что королю угодно, чтобы вам давали столько бумаги и чернил, сколько вы пожелаете, чтобы иметь полную возможность частным образом писать мне все, что вы сочтете нужным; прошу вас передавать ему все ваши письма в запечатанном виде, для чего вы можете оставить при себе печать, которую я велел передать вам. Искренне разделяю с вами радость, которую должно доставить вам сообщение, содержащееся в начале письма…»[189]
Странная процедура, диковинная скрытность! Из процитированного письма следует, что оказанная милость предполагает со стороны заключенного лояльное сотрудничество. Министр желает знать, не говорил ли «упомянутый Эсташ» чего-либо «о том, для чего он употреблялся» прежде. Деликатным образом он допытывается, не сообщал ли ему заключенный частным образом что-либо о своем деле? Во всяком случае, самому Фуке, который и без того являлся обладателем многих государственных тайн, Лувуа доверяет, однако у него вызывает беспокойство другой слуга, Ла Ривьер. Знает ли он что-нибудь? В XVII веке не любили маленьких людей, знавших слишком много! Считалось, что они более болтливы и неразумны, чем люди, занимающие высокое положение в обществе. Честность и порядочность, как полагали, дает происхождение. Лувуа обращается к Фуке как к равному: он просит его ответить со всей откровенностью, сколько и чего успел рассказать Данже. Бывшему министру Фуке можно говорить все и причем так, чтобы не знал Сен-Мар. Это, может быть, и есть самое удивительное в данном деле: создается впечатление, что нынешний королевский министр и министр бывший, ныне заключенный, действуют заодно.
