Инесса Ципоркина - Убийственные именины
— Кто-то выпотрошил их, потом сложил таблетки в ладошку и любезно угостил ими Лариску! — решил Данила, — Два вопроса: кто это был, такой галантный; и как он заставил Ларку его послушаться? — и оба хором заорали:
— Алексис!!!
Пока его друг разыгрывал следопыта, Иосиф блаженствовал на озере в Зинаидином обществе. Он уже чувствовал, как иссякает запас дозволенных удовольствий: оба они успели пару раз искупаться и позагорать, все вкусности были съедены, а разговор хромал, как опоенная лошадь. Ося понимал, что ухаживание теряет напор и яркость. Жизнь в деревне и прогулки на природе способствуют неторопливым отношениям, мыслям, словам… Желание побыстрее одержать верх, взять первый приз и сразу лететь на поиски новой победы бледнеет, из жокея превращаешься в шахматиста.
Иосиф сидел на берегу и глядел на воду — не знал, стоит ли форсировать события, да и как их форсировать? Зинаида лежала на траве, полузакрыв глаза, и улыбалась.
— Смеешься? — удивленно спросил Ося.
— Смеюсь, конечно, — ответила Зина и посмотрела на него с иронией, — У тебя очень смешное выражение лица.
— Почему это? — недоуменно поинтересовался Иосиф, — Я что, похож на роденовскую статую в Алексисовом исполнении?
— Тебя бедный папа Карло раздражает? — усмехнулась Зинаида, — А он ведь изо всех своих силенок хочет быть милым и общительным. Просто не знает, как это делается. С бабами он только и умеет, что бразильский сериал крутить! С мужиками — пить, курить и о бабах говорить. На 31 декабря еще можно сходить в баню. Вот так и живет: ни работать толком не умеет, ни думать, ни любить, — и Зина внимательно посмотрела на заскучавшего Осю.
— Слушай, я вовсе и не об этом лобзике с глазками думал! Тебе, наверное, скучно со мной. Сейчас ты еще позагораешь, а через час начнешь томиться…
— Я свое в юности уже оттомилась, дожидаясь новогодней ночи и выпускного бала. Сейчас я уже взрослая девочка и гедонистка, а с тобой просто душой отдыхаю, — тут Зинаида рассмеялась, — Если бы мы встретились в годы моей юности… То есть, если бы ты встретил меня, какой я тогда была… В общем, я запуталась, но ты понял.
— И что бы случилось?
— Ничего! Ты бы меня просто не заметил. Вот и говори о преимуществах молодости перед… зрелостью. Я в свои двадцать лет была блеклая, неинтересная, задумчивая девица…
— Ты такой была? Это больше на Зою похоже, — рассмеялся Ося, — То есть, ту Зою, которую мы все знали… до смерти Варвары.
— Да я потому ей и сочувствую, — кивнула Зина, — Для меня Зоя — родственная душа, а не "мы с тобой одной крови". Мне самой в ее годы никто не попытался жизнь облегчить, вот я и исправляю упущенное, — пожала плечами Зинаида.
— Зин, а ты часто вспоминаешь, как… — Ося запнулся, не зная, как спросить про предательство родни, не причиняя боли.
— Как я оказалась никому, в сущности, не нужна? — не дрогнув лицом, закончила его вопрос Зинаида, — Да, вспоминаю часто. Меня это взбадривает. В такой момент всегда думаю: если уж я из болота, где родилась и полжизни провела, вылезла, то из финансовой передряги точно выберусь. И еще парочку партнеров спасу. А теперь смотрю на Зою и понимаю: если б лет двадцать назад у меня тоже опора появилась! Ладно, не хочу больше! Теперь тебе стало томительно скучно? — Зина улыбалась, но глаза ее напоминали нетающие полярные льды.
— Не грусти, — тихо сказал Иосиф и взял ее за руку, — Ты удивительная женщина. И очень красивая. И потом… человеку за все приходится расплачиваться: и за счастливое детство, когда тебя на руках носят, и за тяжелое, без любви и помощи. Для баловня любая опасность — магнит, а инстинкт самосохранения у него работает плохо. А если рос один, как Маугли, могут мучить дурные сны. Надо просто не зацикливаться. Ты же сама говорила, что гедонистка… — и осторожно поцеловал ее ладонь.
Зина посмотрела на его рыжий затылок, потом вдруг вскинула тонкую руку и обняла Иосифа за шею. Зинины полуоткрытые губы произнесли его имя, кожа ее пахла солнцем и речной водой, а глаза оттаяли и стали похожи на синие живые цветы. Сначала они приблизились к самому Осиному лицу, а потом медленно закрылись, точно погасли. Им было хорошо. Допрос первой степени откладывался на неопределенное время.
Обе влюбленные пары — Лариса с Русланом и Зина с Иосифом — вернулись домой лишь вечером, когда в лесу стало совсем темно, и комары устремлялись к любому человеческому телу, как полуночные байкеры — к придорожному бару. Данила сидел на веранде и смотрел в темный сад, на коленях у него лежала раскрытая книга. Иосиф подошел к приятелю:
— Ну, ты как?
— Сам ты "как"! — буркнул Даня в ответ, — Ты спросил Зину хоть о чем-нибудь, кроме любовной лирики, соловушка ты мой подмосковный? О том, сколько таблеток у нее оставалось, сколько она дала Ларисе? Мог кто-нибудь забрать у нее оставшиеся? И почему она носит с собой по три десятка колес?
— Каюсь, ничего не узнал, не до того было!
— Тогда иди и хотя бы разузнай у Лариски, что ей наливал в стакан Алексис! А я пока покемарю тут с книжечкой, — и Даня ехидно показал приятелю длинный розовый язык.
— Теперь ты будешь Ниро Вульф, а я Арчи Гудвин? Ладно, иду, — согласился Иосиф и не ушел, а прямо-таки упорхнул, а в его душе звенели неумолкающие птичьи трели.
Ларису он застал на кухне, роющейся в холодильнике с шумом и интенсивностью снегоуборочной машины. Лариска после бегства с любовного фронта папы Карло и триумфальной победы над беглецом верного Руслана, похоже, плюнула на изящество форм и предалась физическому укреплению организма. Вот опять что-то жевала, даже не захлопнув дверцу рычащего от возмущения агрегата. Ося сразу приступил к делу:
— Лара, признайся мне сразу и откровенно: что тебе налил Алексис, чтобы ты успокоилась? Стакан из-под этой дряни стоял на твоей тумбочке!
— А я и жабыла, — промямлила Лариса, что-то спешно заглатывая, — Мы ссорились, я его по-всякому обзывала, а он вдруг проявил благородство, и говорит: ты чересчур разволновалась, это очень вредно. Потом принес какой-то отвар из трав, успокоительный, и заставил выпить залпом. Такая мерзость! Потом я захотела спать и прогнала его. А ну его к черту! — Лариска лихо прищелкнула пальцами, — Я совершенно от него освободилась. Заживу, как королева, сама себе хозяйка!
Ося растроганно смотрел на пританцовывающую перед холодильником Ларису и думал, что в ней совсем немного Фрекен Бок, а в сущности она неплохая и веселая баба. Потом, опомнившись, бегом вернулся к Даниле на веранду. Сев рядом с другом в кресло, он выпалил все разом:
— Это Алексис! Он напоил ее раствором лекарства под видом травяного отвара. Заботу проявил! Лара и выпила, поскольку все вы, Изотовы, в душе ипохондрики.
— Так и есть! — воскликнул Данила, пропустив мимо ушей оскорбление насчет ипохондрии, — Мы с Зоей нашли обе упаковки в ведре, значит, Алексис смешивал отраву на кухне, а потом отнес Ларке!
— Вы что, в помойке рылись? — поморщился Ося, — Ну, ты дошел, старичок! А теперь мы куда, на ночь глядя? Поедем осматривать местную свалку? Или отстойники местной канализации?
— Нет, сейчас будем ужинать и предаваться разврату. Но завтра… завтра мы поедем в морг. Узнавать подробности Варькиной смерти. А потом — в Москву, брать живьем папу Карло, пока он не заперся намертво… золотым ключиком. Ясно?
— Конечно, шеф, — вздохнул Иосиф, обреченно глядя на вдохновленного свежими уликами Данилу, — Сказали: "В морг!", значит, в морг. Можно мне в увольнение сходить?
— Валяй! И чтобы к утру был как штык. Но только при одном условии: узнай, зачем Зина возит с собой по три упаковки барбитуратов, — предупредил Даня, понимая, что ведет себя с другом ничуть не деликатнее, чем сам Ося в детстве поступал со стрекозами, упивавшимися своей насекомой любовью.
Иосиф отправился искать Зинаиду, а Данила продолжал смотреть в темноту. Стало сыро, но он никак не мог уйти с веранды, перекладывая мотивы, ходы, людей, улики, точно карты пасьянса. Марьяж не сходился, мешали "побочные подозреваемые": Зинаида и Зоя, путались под ногами Павел Петрович и даже соседки с Максимычем, дурацкий отравитель, покушавшийся поочередно то на них с Оськой, то на Лариску. На каждого что-нибудь, да указывало, но больше остальных казался подозрительным недоумок Алексис, смертельно перепуганный бесталанный художник и неудачливый альфонс.
"Если поработать над этим вариантом", — размышлял Даня, — "то, с одной стороны, намного легче… не надо искать среди родни потенциального преступника. С другой стороны, Алексиса тоже жалко. Первое убийство в состоянии аффекта совершил, а покушение на Лариску — в состоянии паники. Бестолковая Фрекен Бок сразу на него с утешениями насела — он и решил, что Лариска его видела и отныне будет шантажировать, как мамочка. На предмет доставления пикантных удовольствий. Да, такой от скромности не умрет, и даже насморком не заболеет!" — усмехнулся Данила про себя, — "Какая, однако, уверенность в себе у этого Алексиса! Уверен, что ради его, гм, достоинств можно родную мать продать, лишь бы не потерять это сокровище неоценимое, Железного (местами) Дровосека!" Он устало потянулся и прошел в дом. Наступила ночь.
