Далия Трускиновская - Женщина четвертой категории
Вот лучшая для нас пора, –
пропел горестный бомж, а я насторожилась.
– Кирнем немножко
Перед дорожкой
И за душник возьмем бобра!
Мне стало не по себе, воспоминания поднялись со дна души, и перед глазами встала картина – накрытый стол, уставленный бутылками, хмельная и голосящая во всю глотку Фроська, суровые лица папанькиных корешей… сам папанька…
Не может быть!
Из тех, кто мог исполнять эту песню, в окрестностях я не встречала ни одной души. Иные померли не своей смертью, иные не вылазили с зоны, а которые завязали – убрались из Москвы туда, где их никто не знает.
– Решив с чертями
Тряхнуть костями,
Стригите быдло втихаря,
Марухам в грабки
Справляйте бабки,
Не ботайте по фене зря!
– пел бомж все громче и громче.
– И зырьте! И зырьте! – подхватила я. – И зырьте, нет ли где шныря!
Бомж вскочил и уставилася на меня, как на привидение. Потом протянул ко мне покрытые вековым слоем грязи лапы.
– Доча! – заорал он. – Мать-перемать, доча!
– Папанька!
Мы кинулись друг дружке на шею – но я вовремя опомнилась.
Наверно, я уже писала, что мы с Лягусиком чистоплотны до брезгливости. Правда, Лягусик не боится трогать руками бродячих кошек, собак, крыс и бомжей, а однажды притащила домой совсем запаршивевшую мартышку. К счастью, довольно скоро нашелся хозяин – моряк, решивший почему-то, что двухкомнатная холостяцкая квартира – лучшее место для обезьяны. Мы завернули отмытую мартышку в одеяло и понесли к моряку, но он не просто отказался нас впускать, но даже забаррикадировал дверь.
Как мы уже догадались, у этой твари не было ни малейшего понятия о гигиене. Кошку можно приучить к корытцу, собака понимает волшебное слово «гулять», но мартышка именно в этой области тупа, как пробка. А если учесть ее любовь к люстре… Нет, не ко мне, а к той люстре, которая обычно болтается под потолком, с рожками, абажурами и прочими затеями! В общем, моряка нетрудно было понять, но каждый мужчина должен отвечать за свои поступки. Мы переполошили весь дом, поставили под ружье всех старух и заставили этого мореплавателя впустить обратно свое сомнительное сокровище.
Первым делом мерзавец открыл окно, и сокровище смылось. Потом оно еще долго скакало по крышам и хозяйничало на чердаках, но с наступлением зимы куда-то пропало.
Когда у нас были проблемы с канализацией и присланная бригада шарилась по трубам, их там, внизу, вроде кто-то пугал, но была ли то мартышка или дед из двадцать первой квартиры, которому не первый год мерещится, будто он нечаянно спустил в унитаз партбилет, сказать не могу. И деда неоднократно извлекали из канализации, и обезьяна вполне могла туда забраться.
Так вот, больше всего на свете папанька был сейчас похож на ту мартышку.
– Кыш, кыш! – заорала я. – Ходют тут всякие, суки, падлы, козлы вонючие!
А по щекам у меня текли слезы умиления.
– Пошел, пошел! – приказала я рыдающему папаньке. – Да не туда, а к стенке!
И от полноты чувств вмазала ему метлой по заднице.
– Как это – к стенке? За что?! Начальник! – заорал папанька Партилен.
– Там кран торчит, мыть тебя буду, – мрачно пообещала я. И, тыча ему в спину палкой метлы, погнала на расправу.
Заскочив в подвал, я взяла большой кусок хозяйственного мыла и ведро с разведенной хлоркой. Папашка разделся за кустами, возле крана, я намылила метлу и взялась за работу. Он только взвизгивал. Примерно через два часа воду, которая с него текла, уже можно было условно считать чистой.
Ой, блин, подумала я, выкидывая на помойку вконец истрепавшуюся метлу, ведь у меня еще есть беглая маменька! Ну как и она тоже объявится? А если она успела нарожать мне братиков с сестричками? Подвал, конечно, не маленький, но куда же я всю эту бомжовую армию дену?
Потом я вынесла папашке простыню, он завернулся, и я отвела его в подвал, где уже закипал чайник, усадила за стол и дала бутерброд.
– Доча! – благостно повторял Партилен. – Доча! Вот, откинулся с зоны наконец. Дай, думаю, тебя найду, одна ты у меня, доча…
Я вытерла невольную слезу. Конечно, сомнительно, чтобы папанька встал на путь исправления. Хотя, глядя на его красные клешни, я засомневалась – с такими идти в щипачи нелепо, а ничего другого он вроде бы отродясь не умел. Ну, что же, пристрою его по дворницкой части, все-таки родная душа, хотя сперва за ним нужен будет глаз да глаз…
И тут я треснула кулаком по столу так, что посуда взлетела прямо под низкий потолок.
– Сука, падла, траханный карась, ты куда кресло девал, холера?!?
Глава восьмая
Все-таки чтение романов Яши Квасильевой способно даже из малообразованного дворника воспитать автора детективов. Вот я уже и главу закончила красиво, хотя еле удержалась от матерщины. На самом-то деле я много чего на папаньку понавешала и по всем кочкам его на хренах пронесла.
Но всякий раз я вспоминала о главном и проникновенно обращалась к родителю:
– Падла, куда кресло девал?!
Партилен отбрехивался – мол, он не по мебельной части, он – аристократ, золотые пальчики, и в доказательство демонстрировал свежеотмытые ярко-красные клешни. В конце концов он стал грузить все грехи на второго бомжа, которого упорно называл матерным словом, варьируя его примерно так: Хреновато, Охренито, Хренодрыго. Из чего я сделала вывод, что тот черномазый бомж, возможно, латиноамериканского происхождения. И очень даже просто – теперь в Москве такой вавилон, что вот тебе кхмеры, вот тебе шумеры, вот тебе пигмеи, вот тебе ассиро-вавилонцы, блин! Вспомнить хотя бы, как родственница Яши Квасильевой замуж выходила! Отыскала негра королевской крови – и не выезжая за пределы кольцевой!
В пользу гипотезы было и то, что парочка бомжей упорно не говорила по-русски.
Наконец я устала ругаться и объяснила бате ситуевину. Он крепко задумался.
– Мамай тебе ни хрена не скажет, она на этом деле до упора повязана, – рассудил он, – а скажет дура Юлька.
– Так она же!.. – выкрикнула я и заткнулась.
Я до сих пор не знала, жива Юлька или уже на том свете.
– Вот то-то! Чеши скорее в больницу! – радостно приказал Партилен. – Может, эта твоя Юлька видела, кто в нее стрелял. Дырка-то у нее где?
– Какая дырка?
– От пули! Если сзади – то она то ли видела, то ли нет, а если спереди, в грудях там или во лбу, – то, значит, точно видела!
Партилен был прав. Но своей правотой он настолько заморочил мне голову, что я совершенно забыла про кресло. А вспомнила, когда бежала к Агнессе Софокловне сделать несколько важных звонков.
Старушка прихворнула и куталась в халат, оставшийся от покойного супруга. Хпалат был мало того что бархатный, шириной метра в четыре, с поясом толщиной в мою руку и золотыми килограммовыми кистями, он еще имел воротник, поднимавшийся куда выше ушей бедной старушки. Я даже сперва не поняла, что там, внутри, – человек. Простояла минуту, хватая зубами воздух, и с трудом внушила себе, что самоходных халатов не бывает.
Я сбегала за лекарствами – бабульку прихватила банальная простуда, это в летнее время со многими случается, – и села на телефон. Первым делом я дозвонилась до «скорой» и после пятиминутного скандала выяснила, куда отвезли Юльку. Потом я связалась с больницей – и, к большому моему облегчению, оказалось, что Юлька жива, но к ней пока не пускают.
Тогда я позвонила в санэпидстанцию.
– Дворница я! Тут такое дело – тараканов стали травить, и жильцы на меня взъелись! Говорят, я им какого-то ценного таракана вусмерть отравила! Это что – значит, одних тараканов травить можно, а других – нельзя?! А справедливость где?! Вот при большевиках всех травили и ничего – жили, как люди! А теперь из-за паразита человек с работы вылетает!
Очевидно, я не первая выла в голос от этой проблемы. Мне объяснили, по какому адресу я могу приобрести за свой счет этого сверхценного таракана. Было в Москве несколько человек, выращивавших дома эксклюзивных, мать их за ногу, тараканов. Наверно, один прикормил санэпидстанцию, вот она к нему всех за товаром и посылала.
Затем я минут пять глядела на телефон, пытаясь вообразить себя Яшей Квасильевой. И не от мании величия, а для пользы дела – обычно Яша очень художественно врет по телефону и девяносто процентов информации добывает именно таким способом.
– Агнесса Софокловна, помните, я вам книжечку давала? – вдруг вспомнила я. – С одетой женщиной на обложке?
Еще совсем недавно на прилавках все обложки были с голыми женщинами, и желающие читать детективы или фантастику были вынуждены брать в нагрузку еще и это. Умница Яша запретила изображать себя в таком виде. И то – если женщине уже под пятьдесят… ой!..
Старушка отыскала и принесла «Привидение в бюстгальтере», один из ранних романов Яши Квасильевой. Я быстро нашла нужную страницу и, глядя в нее, набрала номер таракановода.
