Дарья Донцова - Дантисты тоже плачут
– Наверное, расстроилась, бедняга!
– Ничуть, скорей обрадовалась, что больше не будет беременеть. Даже Роза изумилась. Мы здесь всякого навидались, многие малообеспеченные ликуют, когда наконец становятся бесплодными. Их можно понять: денег нет, а на руках, как правило, уже есть двое, а то и трое. Но чтобы стерильности обрадовалась молодая, хорошо обеспеченная замужняя женщина…
– Кто это – Роза?
– Медсестра, работала со мной одно время, потом ушла в 7-ю больницу.
– Помните ее фамилию и местожительство?
– Роза Седых, а адреса не знаю. Где-то записывал номер телефона, но скорей всего я его давно выкинул. А теперь придется оплатить и счет за коммунальные услуги.
– Вот уж нет, получили вполне достаточно за скудные сведения, не надо нагличать.
Носорог ухмыльнулся:
– Девушка, вы не из милиции!
– Почему такая ерунда пришла вам в голову?
– Слава богу, не первый год живу на свете. Во-первых, ни один милиционер не станет пить при исполнении служебных обязанностей. Во-вторых, всегда сразу показывают документы и называют фамилию. В-третьих, страшно неохотно расстаются с деньгами. И потом, где вы видели милиционеров в эксклюзивных вещах от фирмы «Шанель» и с сумочками из крокодиловой кожи? Мне все равно, зачем вам понадобились сведения о Нелли Резниченко и Маргарите Онофриенко, но, если не хотите, чтобы сюда прибыли настоящие сотрудники МВД, оплатите счет.
Я вздохнула и полезла за кошельком.
Глава 24
Свадьба Казика праздновалась с размахом. В костел явилась почти вся польская община, десятки знакомых Новицкого. В толпе ядовито злословили по поводу возраста невесты и ее бедности. Но все примолкли разом, когда появилась свадебная процессия.
Полностью поставленная Казиком, она выглядела грандиозно. Продуманы были мельчайшие детали.
Впереди торжественно шли жених и невеста. На Соньке переливалось жемчужно-серое платье, на фоне которого потрясающе смотрелись огненно-рыжие волосы. Платье оказалось длинным, сзади волочился шлейф. Его поддерживали две подружки невесты: Маня и Ева в одинаковых розовых костюмах и шляпках. В свободной руке они держали по букету кроваво-красных роз. По левую руку от Казика шел шафер. На Александра Михайловича натянули узкий черный костюм и ослепительно белую рубашку с бабочкой. Ворот рубашки немилосердно натирал толстую шею полковника, и он все время дергал головой. В петлице его костюма торчала белая бутоньерка. Галстук украшала старомодная булавка с жемчугом, доставшаяся, очевидно, от дедушки. Выглядел полковник необычно и, по-моему, ужасно. Около Соньки вышагивала Кока в розовом платье, со шляпкой, в руках – розы.
В арьергарде держались Зайка с Аркадием и Наташкой. Зайка и Наташка в костюмах цвета лососины, Аркадий в черной пиджачной паре. Завершали шествие я и Марта Игоревна. Нечего и говорить, что мне приказали натянуть идиотское платье цвета взбесившегося поросенка. Казик настаивал, чтобы все дамы были в розовом. Исключение сделали только для Марты Игоревны. Вдову обрядили в костюм песочного оттенка, зато в руках она несла пятнадцать нежно-розовых орхидей.
По ковровой дорожке участники прошли в костел, где под звуки органа и началась церемония. Марта Игоревна без конца вздыхала и подносила к глазам кружевной платочек.
– Вам плохо? – спросила я.
– Ах, детка, – томно простонала вдова, – будешь выдавать замуж дочь, поймешь, какие волнительные минуты переживает мать, вручая невинное существо постороннему мужчине.
Мой рот невольно открылся. Конечно, Сонька прекрасно выглядит, лет на тридцать пять, не больше. Но можно ли считать ее невинной после двадцати лет брака с Левчиком? Однако Марту Игоревну не смущали подобные мелочи.
– Вот еще Кокочку в надежные руки пристрою, – размечталась она. – Вдруг удастся, как думаешь?
Я посмотрела на кислую физиономию младшей дочери вдовы и вздохнула. По-моему, у Коки нет ни одного шанса.
После обильного праздничного ужина мы еле-еле добрались до дома. Александр Михайлович плюхнулся в гостиной на диван и моментально содрал галстук-бабочку.
– Больше ни за что не надену эту удавку.
– Ты прекрасно выглядел, посмотрим завтра, как получишься на снимках.
– На каких снимках?
– Разве не заметил корреспондентов? Свадьба Новицкого – лакомый кусочек для светской хроники. Бьюсь об заклад, утром многие газеты опубликуют фото.
Но я ошиблась. Фотографии попали уже в вечерние выпуски. Сообщили о бракосочетании и в выпуске новостей по московскому каналу. Мы как раз включили телевизор.
– Одним завидным женихом стало сегодня меньше в Москве, – бодро вещала хорошенькая репортерша отдела искусства. – Известный портретист Казимир Новицкий сочетался браком с никому не известной Софьей Арцеуловой, эмигранткой из Украины. Госпожа Арцеулова старше своего жениха, и это для нее второй брак.
На экране возникла свадебная церемония. Камера медленно показывала лица. Александр Михайлович схватился за голову.
– Завтра вся работа будет надо мной потешаться. Я похож на престарелого бультерьера.
Наташка и Зайка захихикали, я осталась спокойной. Посмотрим, старичок, как будет исходить смехом твоя контора, когда я поймаю убийцу Нелли Резниченко.
На следующий день решила разыскать Розу Седых, работавшую когда-то у Носорога. Седьмая больница – гигантское сооружение, целый комплекс. Я пошла искать административный корпус. Двухэтажное здание, где находился местный отдел кадров, стояло в отдалении от остальных помещений.
Молоденькая служащая, ведавшая компьютером с картотекой медсестер, страшно растрогалась услышанной историей. Оказывается, у Розы Седых были родственники в Америке, вполне состоятельные люди. Недавно они скончались, оставив женщине большое наследство. Но, к сожалению, адресом Розы завещатели не располагали, знали только, что племянница – медсестра в больнице № 7.
Инспекторша, горя желанием помочь, бодро защелкала мышью, и я с изумлением узнала, что Роза Седых до сих пор работает в гинекологическом отделении. Нашелся и домашний адрес.
Потратив минут пятнадцать на поиски нужного отделения, я поднялась на седьмой этаж необъятного корпуса. На посту раскладывала лекарства пожилая женщина с добрым лицом.
– Можно увидеть Розу Седых?
– Она уволилась несколько недель тому назад.
– Как уволилась? В администрации ничего не говорили про то, что Роза бросила работу.
Пожилая медсестра улыбнулась:
– Так у них теперь везде компьютеры. Пока информацию загрузят, пока обработают. Раньше удобней было, придешь сама и заявляешь служащим об отпуске, отметят в карточке, и гуляй. А сейчас с одного компьютера на другой сведения передают и вечно половину теряют.
Решив не расстраиваться, я поехала к Розе домой. Дорога казалась странно знакомой. Когда увидела дом, сразу вспомнила – здесь на первом этаже жила найденная на свалке девушка. Роза Седых была ее соседкой. Дверь открыл Никита, жених покойной Кристины. Он удивился:
– Вы? Опять у Алевтины были?
Я удивилась не меньше.
– Скажи, Никита, Роза Седых кем тебе приходится?
– Мамой, а что?
– Можно с ней поговорить?
– Она на работе.
– Ты знаешь, что мама уволилась из госпиталя?
– Конечно, она теперь служит няней у Владимира Петровича Резниченко, он живет на улице Усиевича.
В моей голове что-то щелкнуло, из разных кусочков сложилась целая картинка: красивая шатенка из книжного магазина, мать Никиты, няня Юры – это все Роза Седых. Следовало думать, под каким предлогом напроситься в гости к Владимиру, чтобы познакомиться с дамой поближе.
Дома я застала невероятное оживление. Маня демонстрировала собравшимся новую работу. Большой темно-синий кувшин с пронзительно желтыми нарциссами. Невероятной яркости букет стоит на столе, покрытом скатертью в красно-белую клетку. За букетом на стене висят часы с кукушкой – «ходики», как называла их бабушка. Чуть поодаль, на углу стола, спит трехцветная кошка с несуразно короткими лапами и невероятно толстым хвостом. При первом взгляде на произведение кажется, что его создал художник с дефектом зрения – настолько искажены все пропорции. Даже кошка гляделась угловатой, что вообще-то несвойственно этим тварям. Называлась композиция «Воспоминания о лете».
– А где же тут лето? – спросил практичный Аркадий.
– Трудно объяснить смысл картины человеку, не понимающему живопись, – сообщила Маня. – Это кошка вспоминает о лете, грезит о теплых солнечных деньках и питательных мышках.
Мы переглянулись.
– Это никому не понравится, – не успокаивался Кеша, – и потом, что за дикое сочетание синего, желтого и красного цветов?
Маня передернула плечами. Но, наверное, Аркашка и правда плохо разбирался в живописи. Картина продалась через час после того, как оказалась в галерее, и принесла Манюне три тысячи долларов.
