Дарья Донцова - Диета для трех поросят
Риэлтор была очень мила со мной, а я, получается, поступила некрасиво, обнадежила ее, пообещала хороший куш, и в результате Наталья ничего не получит. С другой стороны, мне ведь нужно было побывать в «Изумрудном», и поездка оказалась полезной, – вон сколько разной информации выползло на свет…
Анекдотическая улица выглядела по-деревенски. Я, коренная москвичка, удивилась при виде покосившихся сельских избушек. Хорошево-Мневники был не из самых дальних районов столицы, через него пролегает дорога в Крылатское, я неоднократно ездила туда и на троллейбусе, и на маршрутке. Это удобно: садишься у метро «Сокол» и далее по прямой докатываешь до Рублевского шоссе. Но я даже и предположить не могла, что в паре шагов от шумной магистрали темнеют срубы и квохчут куры. Хотя стоп, про несушек я придумала, тут стоит странная для обитаемого места тишина.
Дверь сараюшки, в которой был прописан дед Пихто, держалась на одной петле. Я осторожно толкнула створку, та, жалобно заскрипев, приоткрылась, в нос ударил запах сырости и – опять же нежилого помещения.
– Есть тут кто? – заорала я, уже понимая, что не услышу ответа. – Борис Гурьевич, вы здесь?
– Ищешь кого-то? – прохрипели сзади.
От неожиданности я дернулась и стукнулась головой о стену.
– Не пугайся, – закашляли за спиной, – ничего плохого я тебе не сделаю.
Я обернулась и увидела существо непонятного пола, одетое в мешковатый плащ и некогда белую, а теперь серую от грязи панаму.
– Ищешь кого? – повторил вопрос человек.
– Да, – отмерла я, – Мне Пихто нужен.
– Ну, хватилась! – засмеялся незнакомец. – Он уж лет пять как помер. В месяц, когда меня на пенсию вытурили.
– Вы точно знаете?
– Мы в соседях ходили, – пояснила странная личность, – целую жизнь бок о бок, рядышком. Только я намного моложе, Борис Гурьевич совсем старенький был. Сколько раз он мне говорил: Машка…
Прервав речь, существо похлопало себя по карманам. Я вздрогнула: неужели передо мной женщина?
– Говорил: Машка твоя, Серега, полная дура, – продолжал человек, выуживая из недр одеяния дешевые сигареты, – хлебнешь ты с нею лиха.
Я не удержала тяжелого вздоха. Все-таки иногда интуиция меня подводит, я беседую сейчас с мужчиной.
– Умный был дедушка, – говорил он, – мудрый даже, на все вопросы имел ответы!
Да, это замечательное качество. А вот у меня одни вопросы и полнейшая неясность в мозгах.
– Скажите, у Бориса Гурьевича были дети? – перебила я незнакомца.
– Своих нет, – загадочно ответил собеседник.
– Это значит, что он воспитывал приемных? – насторожилась я.
Мужичок закашлял, потом вытер рот рукавом.
– Тут раньше красота была, – горько сказал он. – За мостом еще дома стояли, школа на пригорке. Вроде Москва, а тихо, лес шумит, река течет… Ну ни с чем не сравнить! Мы жили как в раю. С троллейбуса спрыгнешь, чуть пройдешь – и вместо столицы природа. Уникальный район. Да только теперь от него вот эти покосюхи остались, а из жителей я один – улицу уничтожают. Соседи… вот ведь глупцы… обрадовались, прямо опрометью в бетонную башню кинулись. Как же – горячая вода, канализация, отопление. Да только в шабаш угодили! А я не съезжаю, хоть и предлагают теперь на одного аж двухкомнатные хоромы. Конечно, Сергей Вошов строителям сейчас как бельмо в глазу, но я все равно никуда не уберусь. Доступно объясняю или повторить для усвоения материала?
– Поняла, поняла, – закивала я. – Вы, наверное, в школе преподавали?
– В училище, – заулыбался пенсионер, – оно вон там, на горке, стояло, готовили медсестер и медбратьев. Девочек больше было, в основном из неблагополучных семей. Пил народ здесь в темную голову! Второго и шестнадцатого числа все влежку по улицам, да-с… Трезвых только двое и было, я да Борис Гурьевич. Он директорствовал в училище и очень переживал, когда его закрыли. Вот вы про детей спрашивали… Они к Пихто гурьбой ходили… Кое-кто из корыстных целей – поесть, чаю с зефиром попить, дома-то им родители-алкоголики конфет не покупали. Но находились и искренние ребята, хотели профессию получить. Слава Кротов в мединститут потом поступил, теперь он профессор. Включаю тут намедни телевизор, идет программа «Здоровье», и вижу – на экране Вячеслав рассказывает, как свое открытие сделал. Я не очень понял, о чем речь, сам-то не медик, преподавал химию, а Слава занимается глазами. Так он, оказывается, изобрел особые капли, которые многим помогают, получил за них премию. Помнится, мне даже обидно стало. Смотрю на кабана сытого с золотыми часами, в костюме за большие тысячи и думаю: что ж ты Борису Гурьевичу не помог, а? Тот на одну пенсию выживал! Получит жалкие рублики и на тридцать кучек разложит, чтобы каждый день батон с кефиром покупать. А ведь мог Пихто на старость насобирать, если бы с людьми всю жизнь не делился. Или еще в пятом доме Софья Сергеевна жила, Мамонтова ей фамилия, тоже в нашем училище с указкой стояла. Вот ушлая баба! Все себе под живот сгребала, золото покупала и в чемодан складывала, никому крошки хлеба не дала, зато сама в ажуре, и дочь ее Гамавердия институт закончила, тоже медик. Так эта Гамавердия у Бориса Гурьевича все время паслась, он ее родной считал. И что? Где благодарность? Бросили старика!
– Странное имя – Гамавердия, – перебила я. – Никогда не встречала подобное.
– Отец ее из кавказцев, – с легким презрением ответил собеседник. – Но кто точно, не скажу. На рынке он торговал, с мандаринами стоял. Софья-то с молодости расчетлива была, она его в девушках заприметила и сообразила: Пат богатый.
– Кто?
– Пат, – охотно повторил бывший учитель, – имя такое, национальное. А ведь могла выйти замуж за приличного человека. За меня, например. Так нет, выскочила за мандаринника, променяла интеллигентность на золото. Двадцать лет она с ним прожила, затем вдовой стала. Ну, я выждал год для приличия и пришел с предложением: «Здравствуй, Соня, дочь у тебя взрослая, в институте учится, я холостой, детей не имею, чем мы не пара?» И что она мне ответила?
– Теряюсь в догадках.
– Даже в дом не пустила! – с непрошедшей за долгие годы обидой заявил пенсионер. – Засмеялась и дверь захлопнула. Наверное, к ней уже тогда болезнь подкралась, раз от меня отказалась. Ведь не каждый день в дом вдовы мужчины с предложением руки и сердца являются. Точно ей психушка светила. Через год она в нее угодила и не вышла оттуда. Осталась Гамка одна.
– Кто? – я снова потеряла нить беседы.
– А повтори-ка имечко Гамавердия… – рассмеялся собеседник, – язык сломаешь! Вот наши и сократили его до Гамы. Видишь на той стороне элитное здание?
Я покосилась на самую обычную грязно-серую блочную московскую девятиэтажку. Ничего выдающегося в доме нет, затрапезное жилье, мы с Гри обитаем точь-в-точь в таком же. Только у нас лоджии застеклены на один манер (некогда обитатели квартир договорились между собой и сообща вызвали мастеров). Постройка же, на которую указывал дед Сергей, смотрела на мир разномастными балконами, отчего казалась еще страшнее, чем была.
– Кооператив «Гиппократ», одни врачи в нем живут, – пояснил абориген. – Квартиры там и по прежним годам были дорогущие, а сейчас и вовсе золотые. Софья Сергеевна трешку на свое богатство приобрела, но въехать не успела, хоть ремонт забацала, мебель раздобыла и даже люстры с занавесками повесила. Гамка соседкам хвасталась, рассказывала, как мать апартаменты обставила. Счастливый номер подобрала – семьдесят семь. Да только жить Софье там не довелось. Накануне переезда Мамонтову в психушку сволокли. Гама к Борису Гурьевичу побежала. Тот все устроил: и клинику хорошую, и консультацию профессора, у него куча знакомств имелась. Поддержал девчонку не только морально, но и кормил, поил и одевал ее, пока она училась в институте. Потом Гама получила диплом, переехала в новую квартиру и исчезла из жизни Пихто. А когда его парализовало, я Гамку отыскал. Но она заявила: «Денег у меня нет! Ничем помочь не могу. Нужных знакомств не имею». Я попытался нахалку усовестить, да только она заорала: «В наши отношения не лезьте! Борис Гурьевич у моей мамы в долг брал, вернуть не смог, вот и отрабатывал!» Ну я и ушел. А еще его паспорт куда-то делся!
– Что? Пихто потерял паспорт? – обрадовалась я, услышав в потоке болтовни крупицу полезной информации.
– Прямо беда была! – закивал словоохотливый пенсионер. – Я еле-еле уломал главврача больницы, чтобы Бориса Гурьевича госпитализировали, а бумаг нету. Я весь дом перерыл! Партбилет нашел, он его в железной коробочке хранил. Квитанции по коммунальным платежам аккуратно рядом лежали, а главный гражданский документ исчез.
Я лишь горько вздохнула. Борис Гурьевич был очень пожилым человеком, а многие старики, боясь, что потеряют на улице сознание, не выходят из дома без удостоверения личности. Пихто попросту посеял паспорт. И дальше что? То есть что мне это дает? Почему клиентка «Прикола» Вера Петровна сняла дом по паспорту местного дедушки?
