Дональд Уэстлейк - Спокойной ночи
– Кто же из вас? – прошептал Дентон. Борясь с болью, он наклонился вперед, словно требовал от них ответа. И они заговорили.
– Когда ты умрешь, – сказала Нэнси, – я смогу выйти за Херба.
– Когда ты умрешь, – сказал Эдди, – программа будет называться “Варьете-шоу Эдди Блейка”.
– Когда ты умрешь, – сказал Херб, – с тобой уйдет и черный список.
– Когда ты умрешь, – сказал Морри, – с тобой умрут и долговые расписки. И я смогу заработать кучу денег с Лизой Лайл.
Кто из вас? Кто из вас?
Фигуры растворились в тумане. Усилием воли он заставил себя вернуться к тому темному силуэту в дверях, освещенному лишь сзади. Ему позарез требовалось узнать, кто же это был.
Припоминая каждую линию, он пытался отыскать какие-нибудь характерные признаки, по которым он мог бы опознать убийцу, – очертания головы, шеи, ушей, воротник пальто...
Уши.
Он прищурился в попытке увидеть, вспомнить – да, уши были видны. Из четверых остались трое: у Нэнси были длинные светлые волосы, закрывавшие уши. Это не могла быть Нэнси.
Трое. Оставалось трое: Херб, Эдди и Морри. Кто из них?
Рост. Вот это может помочь, если он снова представит себе фигуру и соотнесет ее с дверным проемом, рост... Эдди и Херб – оба высокие, Морри – низкорослый. Возможно, Эдди кажется выше, чем есть на самом деле, поскольку он худой. Но в действительности он был...
Дентон заставил себя вернуться к реальности. Мысли его мешались, но он не мог отпустить свой разум в блаженное забытье до тех пор, пока не узнает.
Снова в тумане возникла фигура, потом он вписал ее в дверной проем, и тут он увидел ясно, что фигура высокая.
Высокий.
Эдди или Херб. Херб либо Эдди.
Теперь их было двое: либо один, либо другой. Он попробовал наложить реальные фигуры каждого на силуэт, но мешало пальто. Было невозможно отличить их одного от другого.
А смерть подходила все ближе, окутывала его словно туман, поднявшись от ног к животу. Уже скоро.
Он попытался представить все снова, воссоздать каждый миг в деталях. Дверь отворилась, темная фигура застыла, сверкнула вспышка...
Справа от фигуры!
– Херб! – вскричал он.
Это не мог быть Эдди. У Эдди не работала правая рука: он не сумел бы ею ни поднять оружие, ни спустить курок. Это был Херб.
Вместе с его криком – криком шепотом – туман развеялся, и фигура исчезла. Вновь вернулись изображение и звук, и он услышал песню Лизы Лайл. Это был последний номер программы. Уже почти девять – он сидит здесь раненый почти час.
Лиза Лайл закончила, раздались слишком громкие аплодисменты, и он увидел себя целого и невредимого, улыбающегося и машущего публике в студии и этому Дону Дентону, лежащему дома в кресле.
Он смотрел на свое изображение. Это был он! Он в шесть часов, за два часа до выстрела, – и он мог еще все изменить, задержать, предотвратить.
Мечта и реальность, желание и факт, необходимость и правда причудливо мешались в его голове. Он сам уже был почти нереален, от него оставался лишь этот экранный двойник.
И этого двойника следовало предостеречь.
– Это Херб! – взывал Дентон. – Это Херб! Окружающий мир гас, а он из последних сил шептал:
– Будь осторожен! Это Херб!
"На этом шоу заканчивается, ребята”, – ответил двойник.
– Не ходи домой! Послушай! Это Херб! “Надеюсь, вы получили удовольствие”, – продолжал двойник, улыбаясь ему.
– Постой! – прохрипел Дентон.
Двойник беззаботно махнул рукой, словно призывая Дентона не глупить и ни о чем не беспокоиться.
«Пока!»
Он должен был выкарабкаться, он должен был жить, он должен был предупредить сам себя, что нельзя приходить вечером домой. Там, на телеэкране, был настоящий Дон Дентон, а рядом с телевизором стоял телефон.
– Помоги! – вскрикнул Дентон. – Позвони! Позвони! Помоги!
Ему показалось таким естественным, что тот настоящий Дон Дентон сейчас возьмет трубку и вызовет врача.
Но вместо этого он лишь махнул рукой и прокричал:
«Спокойной ночи!»
Глупый и ничего не ведающий двойник посылал с экрана воздушный поцелуй умирающему в кресле человеку.
– Помоги! – прохрипел Дентон, но слова эти утонули в потоке крови, хлынувшей у него изо рта.
Двойник таял, становясь все меньше и меньше по мере того, как отъезжала камера.
«Люблю тебя! Люблю тебя! – кричал крошечный исчезающий человечек мертвецу в кресле. – Спокойной ночи! Спокойной ночи!»
