Инесса Ципоркина - Убийственные именины
Максим Максимыч, обращаясь ко всем разом, громогласно вещал, что носит исключительно часы марки "Максим", предпочитает гулять в ресторане "Максим", сына его звать, конечно же, Максимом и тому подобное. Ему, похоже, было приятно видеть мир отражением своей объемистой особы.
"Ты, наверное, и разъелся так, чтобы в обществе вес иметь, бегемотина", — усмехнулась про себя двоюродная сестра Варвары, Зинаида, сидевшая рядом с Вариным шефом, но продолжала слушать с натренированной любезностью деловой женщины. Она, единственная из всей семьи Изотовых, пошла в большой бизнес и теперь могла вытерпеть любого зануду. В "кузине Зине" сочетались цинизм и зоркость, мужская хватка и женская стервозность, но небезопасные черты характера на родных не распространяла. Со своими близкими Зина держалась ласково и спокойно — крупный хищник, которого добрые хозяева держат за ручного зверька.
А еще Зинаида была красива: Иосиф, видевший родственницу друга в первый раз, глядел на новую гостью во все глаза. Зине было сорок, но весь набор достижений косметологии, доступный богатой женщине, омолодил тетушку лет на десять, если не на все пятнадцать. Синие холодные глаза и серебристо-пепельные волосы делали ее похожей на подобревшую Снежную королеву — если бы та простила понесенный из-за Герды урон и даже зашла в гости к неблагодарному Каю. Ося предпочел бы сесть рядом с ней, а не с вялой Зоенькой, но Максимыч явно хотел того же, а потому дорогу Иосифу беззастенчиво перебежал.
Последний приглашенный пришел с опозданием. Ося его видел и раньше, но мельком: здорового молодого мужика под сорок, с повадками дамского любимчика и лицом, отмеченным печатью инфантилизма. Гость был другом Варвары, вероятно, очень личным ее другом, а заодно художником-неудачником, и вечно сидел без работы. Все звали его Алексис. Это прозвище стало исключением, подтверждающим правило: пристрастие Серафимы давать людям нелепые "болоночьи" клички впервые пришлось ко двору. Имечко прилипло намертво.
Сейчас Алексис, похожий некогда на перекормленного, заласканного котяру, был весь взъерошен, глаза его горели, подбородок дрожал и трясся, ноздри живописно подрагивали. Он кинулся прямо к хозяйке, словно дракон, испуская огонь и искры. Варвара вдруг побледнела, жалко улыбнулась и вжалась в кресло. Иосиф впервые увидел, как могучая Варвара Николаевна Изотова чего-то испугалась. Бывший шеф хихикнул в кулак. Но, увидев остолбенелые лица гостей, художник затормозил на скаку, сухо обронил несколько слов в качестве поздравления, развернулся и сел на свободное место. Фрекен Бок тут же вскочила и выбежала за столовым прибором для вновь прибывшего, а Павел Петрович заметно поморщился. Неловкая ситуация была уничтожена в зародыше, застолье продолжалось.
Осыпались цветы на подоконниках, издавая томный предсмертный аромат. Тарелки пустели, кружочки лимона от жары сворачивались, как лепестки огромного желтого цветка, лед в ведерке превратился в тепловатую водицу. Прошел час, второй, третий. Пироги, закуски и спиртное иссякли, и отягощенные выпитым и съеденным гости разошлись по дому и саду. Мужчины курили на веранде, слушая байки Максима Максимыча, всех клонило ко сну. Шеф Варвары Николаевны все еще рассказывал о корнях своего уникального имени, об удаче, которую оно приносит своим обладателям. Иосиф сонно размышлял над тем, как может мужчина так обожать себя и оставаться убежденным гетеросексуалом? Общую дремоту периодически нарушал Алексис: он рвался тоже что-то рассказать о себе любимом, но его попытки всякий раз терпели неудачу. Бывший шеф Варвары просто делал голос громче на полтона, заглушая "посторонние шумы". На сад опускались сумерки.
И вдруг "высокий гость" сам снисходительно обратился к художнику:
— А ты что, собственно, на Варю так накинулся? Повздорили?
— А это наше личное дело, — отрезал тот, и шевелюра его увеличилась — явно встала дыбом от ярости, а может, от страха, — Вас это не касается!
— Ошибаешься, дорогой, еще как касается. Варька тебя Нифонтову сватала? Сватала. А он мне позвонил, спросил, кто ты и с чем тебя едят. Я и сказал, что тебя не едят, потому что ты не еда, а… ну как бы противоположное совсем. Вот он и не взял тебя салон оформлять. Правильно? Ты уж не серчай, но мне после твоих фортелей в моей фирме видней, что ты такое. А Варьке надо быть умнее, не девочка уже.
В горле у Алексиса заклокотало, и он уставился на бывшего работодателя вылезшими на лоб глазами. Казалось, отвергнутый и осмеянный малый вот-вот взорвется и все вокруг забрызгает. Вся мужская компания многозначительно помалкивала и с деланным безразличием глазела по сторонам, но в молчании не было ни на йоту сочувствия. Похоже, презрение Максима Максимыча к Варвариному протеже разделялось большинством присутствующих.
Пока тесный мужской кружок добивал бесчувствием непризнанного гения, дамы ощущали некую незавершенность торжества: еда кончилась, а танцы так и не начались. Они бродили по дому, собираясь по двое — по трое, привычно сплетничая и жалуясь друг другу на жизнь, на здоровье, на неурожай и засуху. Вера Константиновна, соседка по участку, намертво приклеилась к имениннице, описывая особенности кармы у сильных, удачливых женщин, любящих матерей и хороших жен, подобных Варваре Николаевне.
Вера Константиновна, еще лет десять назад бывшая неглупой, здравомыслящей деревенской старушенцией, однажды свихнулась на учении йоги. В недобрый час у старушки забарахлила печень, впервые за шестьдесят лет. Вера Константиновна, мнительная, как все идеально здоровые люди, не знала, что делать, и страшно запаниковала после первой же колики. Наутро после бессонной ночи она кинулась на переговорный пункт — созывать любящих чад на предмет предсмертного благословения. Заботливые детки примчались по первому маминому зову, привезли "Лив-52", "Но-шпу" и книжку про здоровое питание. Неизвестно, что помогло, а что навредило, но больше Вера Константиновна никогда не ела мяса и не сказала в простоте ни слова. Астралы, чакры, сансары, гуру и шуньяты не сходили у нее с языка. Через пять минут разговора с ней появлялось желание кусаться, прыгать по столам, качаться на люстре и вообще превратиться в презренного бандерлога, лишь бы тебя оставили в покое.
Варвара не отказала "психической" от дома и даже в периоды острого буддизма привечала несчастненькую — хоть никогда ангелом милосердия и не была. Нетрудно сказать, какую чувствительную струну сумасшедшая йогиня затронула в своей соседке — конечно же, знаменитое изотовское честолюбие! Вера Константиновна искренне восхищалась Варенькиной красой (теперь уже бывшей) и почему-то нелегким ее характером, которому кротость йогов не была свойственна ни в какой форме. Варвара подсела на наркотик дифирамбов, приглашала старушку на все семейные торжества и просто погостить в любое время дня и ночи, благо ходить недалеко — их участки имели общий забор.
Вот и теперь "дура-Верка", как ее брюзгливо звал Варин муж, напевала "умнице-красавице-хозяюшке" про непременную награду за праведное житье и душевную просветленность — может, и в будущей жизни, зато наверняка. Соседка с другой стороны, Лидия Евсеевна, молчаливая сухопарая дама, вроде бы бывшая некогда судьей, а теперь кайфовавшая на пенсии, сидела тут же, иронически поглядывая на обеих.
Восхваляемая снисходительно слушала, любезно улыбаясь и чуть заметно кивая, а в это время ее внимательный голубой глаз чутко следил за манипуляциями Павла Петровича. Варварин супруг то и дело входил в комнату и с тоской смотрел на "шкапчик", где хранилась заветная бутылочка коньяка и еще графинчики с домашними настойками, вздыхал и под бдительным оком жены удалялся на веранду несолоно хлебавши. Словом, праздник удался.
Потом сели пить чай, и разговоры за столом заметно оживились. Маленькие негодяйки Даша и Настя принялись за свою любимую игру: безжалостное соперничество друг с другом. Младшая, Даша, разбойница пяти лет, заявила Иосифу, что намерена на нем "пожениться". На его вопрос: "Почему на мне?", она заявила: "У тебя волосы красивые!". Рыжий до красноты, веснушчатый, словно перепелиное яйцо, Ося тут же согласился: "Да, я красавец!", и спешно засунул в рот преизрядный кусок торта, давясь смехом и бисквитными крошками.
Даша тут же решила, что женишок согласен на ее брачные претензии и в приступе кокетства стала кидаться в суженого пробками от шампанского. Маленькие липкие снаряды попадали во всех подряд, кроме мишени обстрела. Старшая решила, что ей негоже уступать сестре и сразу же нашла и себе жениха по сердцу. Им стал почему-то не Даня, Осин друг, а его отчим, Георгий. Настя вихрем пронеслась по дому, сдернула в спальне с подушек нитяное, вязаное крючком покрывало, накинула его, как мантилью, себе на голову и в этом виде предстала перед гостями, после чего объявила о срочной своей помолвке с "Гошкой". Все захохотали, Георгий Всеволодович, подталкиваемый умирающей от смеха Симочкой, встал и церемонно подал Насте руку. Даша надулась — ее до слез обидело, что сестра, которой уже семь с половиной, может хоть сейчас под венец идти, вон, даже фату отыскала. Потом засидевшаяся девица набросилась на Иосифа, потребовав немедленно взять ее замуж, сию же минуту! Опешив от такого напора, тот стал уговаривать свою "невесту" подождать с брачной церемонией до ее десятилетия, потом снизил сроки до девяти, восьми, шести лет. Чтобы избежать пролития слезы невинного младенца, пришлось сойтись на пяти с половиной годах. До осени будущий супруг был отпущен под честное слово, порезвиться напоследок.
