Елизавета Абаринова-Кожухова - Месть призрака
Среди нераспечатанных пакетов готовой продукции, то есть творений известных кислоярских гениев-надомников, располагался письменный стол, за которым восседал сам редактор Петрович — импозантный мужчина с рыжей шевелюрой, окладистой бородой и густыми усами.
— Вы по какому делу, товарищ? — обратился к Наде Петрович высоким пронзительным голосом, который показался журналистке очень знакомым.
— Я — поэтесса, — с гордостью представилась Чаликова. — Хотела бы издать у вас свои стишки.
— Прекрасненько. — Губы Петровича тронула усмешка, которая тоже показалась Наде знакомой. "Содрать бы с него усы и парик", вдруг подумала журналистка. — Ну и что у вас за стишки? — спросил издатель. Надя приняла поэтическую позу и с завыванием зачитала:
— Я помню чудное мгновенье,
Передо мной явился ты.
Как мимолетное виденье,
Как гений чистой красоты…
— Дрянь, а не стихи, — поставил диагноз Петрович, когда Надя довыла стихотворение до конца. — Но издать можно. Тащите две тысячи «зелененьких», и я вас издам тысячным тиражом.
— Как? — изумилась поэтесса. — Я вам должна платить, а не вы мне?
— A за что вам платить — за эти бредовые стихи? — резко повернулся на стуле Петрович. — Если я буду всех наших виршеплетов бесплатно издавать, то скоро в трубу, понимаете, вылечу. Две тысячи, и весь разговор.
И тут вдруг что-то как бы ударило Чаликову, и она спокойно сказала:
— A Кассирову вы издали за тысячу пятьсот…
Издатель и бровью не повел:
— Во-первых, за тысячу восемьсот, а во-вторых Кассирова — это все-таки имя, а вас я, извините, первый раз вижу. Ладно, пятьдесят баксов скину, но это последняя цена!
— Я должна подумать, — с сомнением промолвила Надя.
— На то и голова, чтобы думать, — афористично ответил Петрович, углубляясь в какие-то бухгалтерские бумаги. Чаликова молча вышла из затхлого помещения.
— Ну, как успехи? — поинтересовался Василий Николаевич, когда Надя подсела к нему в автомобиль.
— Он согласен издать мои пушкинские стихи за 1950 долларов, — сообщила Надя.
— Ничего себе! — присвистнул Дубов.
— Нет, Вася, вы не поняли — платить должен автор, а не издатель. Так что господин Петрович вовсе не отмывает деньги мафии, а просто издает богатых графоманов за их счет. Я-то немного знаю издательское дело и в курсе, что издание небольшого сборника тысячным тиражом
Надя имела возможность увидеть его не сидящим за столом, а во весь рост. Глава «Буревестника» оказался человеком небольшого роста и к тому же с одной ногой — другую ему заменял деревянный костыль.
— Разбойников! — ахнула Надя. Между тем Петрович влез в коричневый «Мерседес» и немедленно укатил.
— Ну и ну! — только и мог сказать Дубов, который тоже без особого труда узнал Петровича. Собственно, Петровичем он был и на самом деле — то есть Александром Петровичем Разбойниковым, бывшим лидером местных коммунистов, вот уже год разыскиваемым после очередного побега из тюрьмы, куда его заточили за попытку государственного переворота, именуемого также путчем.
— Ну, Вася, что будем делать? — первой пришла в себя Надежда Чаликова.
— Сообщим в милицию! — решительно ответил Вася. — Это уже не какая-то графоманка Кассирова, обокравшая махинатора Грымзина — дело пахнет политическим заговором с целью свержения законной власти! Нужно срочно сообщить инспектору Лиственицыну. — И с этими словами Дубов резко рванул свой «Москвич» с места.
* * *— Да вы не горячитесь так, Василий Николаевич, — совершенно спокойно ответил инспектор Лиственицын, выслушав сенсационное сообщение частного детектива. — Мы давно в курсе, что издатель «Буревестника» — это Разбойников, и держим ситуацию под контролем.
— Почему же вы его не арестовываете? — удивился Дубов.
— Ну, арестуем мы его, и дальше что? Опять начнутся акции протеста, бабушки с плакатами забегают, коммунисты в парламенте будут наращивать себе политический капитал под лозунгом "Свободу Разбойникову!". Конечно, лучше всего, если бы он уехал подальше из Кислоярской Республики. Между нами говоря, наши спецслужбы время от времени подбрасывают ему якобы письма от Фиделя и Ким Чен Ира с приглашениями поселиться в стране победившего социализма, но он все никак не уезжает.
— Почему?
— Такое впечатление, что его обуяла самая примитивная жажда наживы, и он просто не может или не хочет бросить свой бизнес. Он даже с пролетарского поэта Феликса Алина хотел содрать две тысячи за издание его классовых виршей. И Феликса это так возмутило, что он написал на Петровича анонимку в стихах. — Инспектор вынул из стола машинописный листок и с выражением зачитал:
Петрович был примерным коммунистом,
Когда же из тюрьмы он убежал,
То стал и вовсе на руку нечистым
Издателем бульварных книжек стал.
В его конторе пылью, гнилью пахнет,
A наш народ от бедности чуть жив,
Но он, как царь Кощей, над златом чахнет,
O коммунизме напрочь позабыв.
И потому прошу без промедленья
Петровича отправить взад в тюрьму,
Чтоб вспомнил он былые устремленья,
Когда-то очень близкие ему.
— Ну хорошо, а если Петрович таки вспомнит "былые устремленья" и вновь займется подрывной деятельностью? — спросил Дубов. Инспектор небрежно кинул листок в шуфлятку:
— Ну, мы же за ним наблюдаем и прекрасно знаем, что он, как и все бизнесмены подобного пошиба, ведет двойную бухгалтерию и скрывает налоги. Так что у нас есть надежный способ нейтрализации Разбойникова, если он возобновит незаконную политическую деятельность. Это пока все, что я могу вам сказать.
* * *Оставив инспектору Лиственицыну и прочим государственным органам вести двойную игру с Петровичем, Надя и Василий решили сосредоточить все силы на "Деле ГРЫМЗЕКСа". C целью узнать о Жоржетте побольше Дубов отправился на Родниковую улицу, где в полуопустевшей квартире Мешковских проживал брат покойной Александр, а Чаликова, одевшись по возможности по-богемному, пошла на заседание литературной студии "Всемирная душа", чтобы разузнать что-нибудь о Софье Кассировой.
Заседание "Всемирной души" мало чем отличалось от других подобного рода тусовок — Надя немного опоздала, но быстро сообразила, что на сей раз председатель студии избрал темой разбор многогранного творчества недавно ушедшей из жизни поэтессы Жоржетты Мешковской. Чаликова уселась на один из многочисленных свободных стульев и внимательно оглядела присутствующих Кассировой не было.
— A что, Софья нынче не придет? — с видом бывалой литтусовщицы обратилась Надя к близ сидящей даме.
— Так она же готовится к презентации своей книжицы, — радостно оторвалась от скучной лекции соседка слева. И добавила с неподражаемым сарказмом: — Поэтесса!
— И как это ей удалось? — скрывая интерес, спросила Чаликова. — Я подходила к Петровичу в «Буревестник», а тот издает только за свой счет. Неужели Кассирова так богата?
— Ну, в свое время она много публиковалась в газетах, — вступил в беседу сосед с другой стороны. — Может быть, тогда и накопила?
Тут сзади раздался хрюкающий смех:
— Ну, вы уж скажете! — Обернувшись, Надя увидела потрепанного господина средних лет. — Какая газета станет ее публиковать?! Да она сама и платила за публикации. Уж я-то знаю, сам работал в газетах!
— Чем же она платила? — вырвалось у Нади.
— Денежками, — хихикнул газетчик. — Правда, нашему редактору она предложила заплатить, гм, собой, но тот предпочел взять деньгами.
— И откуда она взяла столько денег? — Этот вопрос Надя задала совершенно спокойно, не рискуя навлечь на себя подозрения, так как твердо знала, что любимое занятие доморощенных поэтов — считать деньги в карманах друг друга.
— Из ГИДа, — ответила соседка слева.
— Она что, работала экскурсоводом? — не поняла Надя.
— Да нет, ГИД — это Гражданско-иммиграционный департамент, — пояснила дама. — Когда Кислоярская республика обрела независимость, нужно было отделить истинных кислоярцев от неистинных. Вот Софья, когда там работала, раздавала гражданство направо и налево. Но, отдадим ей должное, брала по-божески, как раз столько, чтобы хватало на оплату публикаций своих стишков. Говорят, она самому Грымзину устроила гражданство, несмотря на его сомнительное происхождение…
"Так вот какую услугу оказала Грымзину Кассирова!", отметила про себя Надя.
— A ее моральный облик!.. — радостно заговорил сосед справа. Однако узнать о подробностях морального облика Софьи Кассировой журналистка не успела, так как в этот момент объявили перекур, и Надя решила им воспользоваться, чтобы незаметно покинуть собрание.
Но в гардеробе, надевая плащ и шляпку, Надя едва не вздрогнула, услышав позади себя вкрадчивый голосок:
