Иоанна Хмелевская - Бычки в томате
— Я бы на твоем месте им позвонила. Чем ты рискуешь? Вот телефон.
— А если это не они писали? Глупо получится. Одно дело, что ты в курсе, а другое всех вокруг поставить в известность, что я письма теряю и вообще по жизни раззява.
От столь неожиданного признания я поначалу впала в ступор, потом оторвала копчик от кресла, плюхнулась назад, потом (на автомате) хлопнула рюмку коньяку и тут же (по-прежнему на автомате) наполнила себе ее снова.
— Ты что, серьезно думаешь, что для кого-то на свете это тайна? Боже мой, откуда эта наивность? Мне просто страшно за тебя становится!
— Вечно ты все преувеличиваешь, — одернула меня Алиция, сохраняя при этом полное спокойствие. - Они могут думать, что угодно, например, что это глюки. В любом случае я предпочитаю вычислить автора путем дедукции. Тебе же нравится дедукция?
Я с отвращением взглянула на коньяк, которого никогда не любила, встала, нашла теплую минералку, холодной не было, и снова уселась за стол.
— Ты мне тут кончай выкаблучиваться и не спорь из принципа, — потребовала я сурово. — Ты это письмо целиком в руках держала, а значит, и прочла больше. Что-то тебя в нем тронуло. Может, оно с самого начала у тебя ассоциировалось с Ханей? Я говорю — может, а ты засохни! Я к глупым чувствам отношусь с пониманием и в этой области в сто раз рациональнее тебя буду.
Тут Алиция выкинула такое, что бывает только в дурной американской комедии. Она вдруг заржала с присвистом, как простуженная лошадь, состроила жуткую рожу, подкинула вверх упаковку с салфетками, смахнула с полки банку с кофе, к счастью закрытую, нагнулась, чтобы ее поднять, и врубилась головой в тумбочку, на которой стояло ведро с компостом, вернулась в кресло и снова заржала. Мне удалось вставить слово, только когда она сделала паузу, чтобы хлопнуть очередную рюмку.
— Ну ладно, теоретически рациональнее! — буркнула я обиженно. — Не о практике идет речь, а о теории. Моя рациональность тут ни при чем, выкинь меня из головы. Короче! У тебя вышло, что одна баба влюблена в кого-то и понимает другую бабу, которая еще сильнее влюблена в другого типа, и та первая просит тебя помочь второй!
— Незачем было так вопить, — осадила меня подруга. — Раз уж тебя можно выкинуть из головы, потерплю до этого счастливого момента.
Я с облегчением вздохнула и пустилась в объяснения:
— Все просто: долбануло тебя. Если бы речь шла о глухоте, расстройствах всяких нервных, болезнях позвоночника, тебе все было бы нипочем, но тут чувства вклинились-взыграли. А вдруг, дескать, она в депрессию впала из-за любви? Тут я упрощаю, не дергайся, короче, вот почему тебя зацепило по полной. Ну, что скажешь?
— Похоже, ты умнее, чем кажешься, — призналась Алиция после секунды размышлений. — Но я все равно никак в толк не возьму, о ком идет речь и кто написал письмо. Ханя, я согласна, в первых рядах подозреваемых, но заметь, мы совсем твоего мужа из виду упустили.
— Ничего, муж никуда не денется, влюбится и женится. Уж он точно этого письма не писал. Если хочешь, я могу Хане позвонить, скажу, что у тебя пустила корни, и в разговоре тема сама собой проявится. А не проявится, значит, не она.
Алиция немного подумала и согласилась.
***
Я позвонила Хане.
— Ой, ты правда у Алиции? Вот здорово! — обрадовалась та. — Слушай, я ей письмо послала, ты случайно не знаешь, она его прочитала?
— Прочитала, — на голубом глазу заверила я Ханю без малейших угрызений совести, донельзя восхищенная нашим точным попаданием в яблочко. — У нас даже дискуссия по этому поводу завязалась, вернее, не совсем по этому, а так, вообще, за жизнь.
— Ой, дорогуша, я знаю, что вы иногда сплетничаете, ты же понимаешь, она такая приличная женщина, и такое с ней несчастье...
— С Алицией? — ахнула я прежде, чем осознала собственный идиотизм.
— Да нет же, с Юлией!
— Ну да, конечно. Так она Юлия? Разумеется, а какое несчастье?
— Как, я разве не написала?
Может, и написала, но скорее всего на первой странице письма, которая так и осталась непрочитанной. Но объясняться по этому поводу не имело смысла.
— Написала, но без подробностей. Как это случилось?
— Ой, просто жуть! Две машины, она совсем не виновата, в нее врезались. Вся была переломана, просто вся! Ребра, таз, ноги, просто чудо, что верхняя часть цела, руки, голова... И позвоночник, просто чудо, что позвоночник не задет, и теперь ясно, что паралич ей не грозит. Но долго не было ясности, жуть, сколько мучений, полгода все срасталось, исправлять пришлось, столько по больницам моталась, потом санаторий, теперь уже может ходить, но не известно, сможет ли иметь детей, это все из-за таза, а они так детей хотели, а она так его любит, и он ее тоже, но теперь она боится, что он ее может разлюбить.
— Кто это он? — безжалостно перебила я Ханю.
— Чудесный человек, чудесный, очень красивый, пользуется бешеным успехом, очень образованный, гуманитарий, поэт, критику пишет и рецензии, такая популярность...
Судя по возне, Збышек завладел трубкой, потому что в ней послышался его голос
— Иоанна. Приветствую. Мегаломан, мифоман и фанфарон...
Ханя отняла у мужа трубку.
— Господи, какие слова говорит! Ты его не слушай, у него другим голова забита, а то можно подумать, что он ревнует. А может, и в самом деле ревнует?
— Тебя любой бы ревновал, — дипломатично заявила я, почти не напрягая совести.
— Спасибо, дорогуша, он мою идею раскритиковал, а мне казалось, что она и правда уже опять работает, но ее возможности ограничены, а его нет, и как раз сейчас заключает просто чудесный контракт, а она себя золушкой чувствует, ты же сама знаешь, как сейчас с загранпоездками, а если бы он через нее и благодаря ей мог бы пожить в Дании, они никогда в Дании не были, она сразу бы почувствовала свою важность и ей стало бы лучше, ты же понимаешь, а у него таких знакомств нет, хотя это его министерство им паспорта сделало.
Збышек опять отнял трубку у жены:
— Ерунда. Не через нее, а через Ханю.
Но Ханя оказалась настойчивее и снова выиграла битву за телефон:
— А вот этого им говорить не надо ни в коем случае! Ей уже гораздо лучше, нас, правда, не было, и мы последних новостей не знаем, но наверняка лучше. Ей по лестницам нельзя бегать и тяжести поднимать, вот я сразу об Алиции и подумала, ни лестниц, ни тяжестей, а уж мы как-нибудь переживем, пусть они вместо нас погостят...
Я оборвала ее от имени Алиции:
— Ханя, окститесь вы оба! Алиция вас уже несколько лет дожидается и речи быть не может о рокировке! Просто приезжайте попозже, все равно сейчас вам и так не до этого, раз вы только что откуда-то там вернулись. Одно другому не мешает, а она и без того, сама прекрасно знаешь, всех принимает, особенно потерпевших. Она сказала, что на все согласна
— Ой, правда? Я так и думала, она прелесть, просто прелесть...
Трубка перешла к Збышеку:
— Ты учти, все, что слышала, это благие пожелания моей жены, а у меня — куча сомнений. Предупреди Алицию. Я только что вернулся, но это моя епархия, я проверю...
На связь снова вышла Ханя:
— Они на машине приедут, мы согласуем все дела с датской визой, но главное, у Алиции есть для них место. Я, наверное, еще успею вам еще раз позвонить. А Збышека ты не слушай, спасибо вам, огромное спасибо...
— Он Водолей! — гаркнул напоследок в трубку Збышек. — Предупреди Алицию!
Мне не пришлось пересказывать наш разговор Алиции, поскольку она как раз в этот момент возникла в дверях салона с трубкой переносною телефона руке. Положив ее на стол, она задумалась.
— Могла бы явиться сюда и хотя бы гримасы мне корчить, — тоном обвинителя заявила я.
— Да в общем-то, не было необходимости, но какая-то неясность, согласись, осталась. Чего-то мне не хватает. Кофе будешь?
— Лучше чай. Сама заварю. Включи чайник.
Пребывая по-прежнему в раздумьях, она отправилась в кухню, включила чайник, уселась за стол и закурила, уставившись на сад за окном. Мне тоже чего-то не хватало, что-то в разговоре было упущено, может, по моей вине. В рамках программы искупления грехов я произвела все тяжелые работы на кухне, а именно: налила воду в маленькую чашку и чай в чашку, втрое большую по размерам. Окончив дела свои скорбные, я уселась напротив Алиции, что заставило ее перевести взгляд с садового участка на меня.
— Ты случайно не знаешь, как мне их положить? Вместе или отдельно? На две кровати или на одну? Как вообще кладут человека ломаного-переломаного и только-только сросшегося?
— Правильно ставишь вопрос! — согласилась я. — Надо было у Хани выяснить, я тоже не знаю. Что-то меня все время грызло, только я никак не могла сообразить, что именно, а теперь понятно... И словно камень с печени!
— Рада, что тебе полегчало, только что мы с этого имеем? Озарения будем ждать, как ясновидицы?
