Людмила Милевская - Пусти козла в огород
И дорогая творит. Видели бы, что она вытворяет — чистит кисти о холст, называя это вдохновением. Захламила мазней мастерскую! Зато теперь все вокруг говорят, что у Германа жена художница.
С этими мыслями я подкатила к дому Алисы, с ними же вошла в подъезд, нервно перекладывая объемистую сумку из одной руки в другую. Загрузилась в лифт. Едва Алиса открыла мне дверь, в нос ударил запах красок. Бросив на пол сумку, я помчалась распахивать окна.
— Ну-у, дорогая, — воскликнула я, когда во всей квартире распахнутым оказалось все, что возможно, — головная боль и сухость во рту — цветочки. Так и токсикоманкой недолго стать.
— Думаешь, дело в красках? В красках?
— А в чем же еще? Здесь же газовая камера! Как только Герман такое терпит?
— Герман в Мексике, в Мексике, — напомнила Алиса.
Сама там недавно была, страшенный роман поимела, но никакого Германа не заметила. Впрочем, Мексика большая, да дело и не в том.
Я наконец пригляделась к Алисе. Она действительно выглядела кое-как. Ее пастельно-бронзовый загар, с которым она не расстается круглый год, поблек, кожа посерела. Яркие синие глаза угасли, потеряли лазурность. Даже волосы, роскошные волосы цвета спелой пшеницы потускнели и стали похожи на солому.
— Ну? — спросила я, выразительно глядя в сторону лестницы, ведущей под крышу к мастерской. — До чего ты себя довела? Куда это годится?
Алиса метнулась к зеркалу. Я поспешила стать рядом, чего неделю назад сделать не посмела бы.
— Боже, до чего бледна! — ужаснулась Алиса, сравнивая меня с собой.
«А мои румяна очень удачно легли», — мысленно отметила я, радуясь своей свежести.
Любая женщина меня поймет: приятно выглядеть на десять лет моложе ровесницы-подруги. Вдвойне приятней, если подруга перед этим лет десять раздражала тебя излишней свежестью. Но радость сейчас же на задний план отойдет, как подумаешь, что завтра и с тобой такая же беда может приключиться. Поневоле начнешь искать истоки этой напасти. Слава богу, я их сразу нашла и закричала:
— Так вот, пока я здесь — ты в мастерскую ни ногой! Выбросишь все краски и заживешь по-старому!
С этими словами я легко взлетела по ступеням, ворвалась в мастерскую и ахнула:
— Какой бедлам!
Шеренги раскрытых банок источали невообразимые миазмы. Нюхнувший такое счел бы газовую камеру курортом. И после этого Алиса жалуется на сухость во рту и головную боль?!
Кстати сказать, Алиса имеет еще одну страсть: она с детства обожает цветы. Раньше вынуждена была ограничиваться одними подоконниками, теперь же, с появлением новой квартиры, страсть ее потеряла всякий контроль. Высота потолка и размеры мастерской позволили устроить там и оранжерею на ярусе, которую Алиса в рекордные сроки наполнила сумасшедшим количеством цветов. Размахнулась так, что растения постепенно выползли на крышу, на узкий балкончик, потом снова опустились в мастерскую и с угрожающей скоростью начали распространяться вниз, в жилую часть квартиры. Цветы росли даже в ванной и в туалете. Герман постоянно оказывался браним за очередной разбитый горшочек. Марго, соседка Алисы, за приличную плату мужественно старалась справиться с нашествием цветов. Она добросовестно и трудолюбиво поливала их, поворачивала к солнцу, что-то стригла, что-то рыхлила, где-то меняла землю, но все время оказывалось, что тот или иной цветочек зачах от недостатка внимания.
Поднявшись в оранжерею, я обнаружила, что теперь зачахло почти все. Лишь невзрачные фиалки, высаженные в красивые ящички-бочонки, кое-как влачили безрадостное существование, рядом с ними болезненно жались друг к другу драцены, бегонии и филодендроны. Я изумленно воззрилась на Алису:
— В чем дело, дорогая? Не жалеешь себя, пожалей хотя бы свои цветы!
— Думаешь, они тоже чахнут от краски, от краски? — поразилась Алиса.
— Чахнут? Загибаются! — воскликнула я и, не находя слов, лишь воздела руки к небу, благо оно смотрело на меня сквозь окна.
Мы спустились в мастерскую. Туда уже прибыла Марго. С ведром, полным удобрений, она готовилась к восхождению в оранжерею. Увидев меня, Марго обрадовалась и закричала:
— Ужас!
— Еще бы, — ответила я, кивая на картины Алисы.
— Ничего не помогает, — кивая на удобрения, согласилась со мной Марго и со вздохом отправилась в оранжерею.
Алиса кинулась собирать свои банки. Выбрасывать их она не стала, но спрятала подальше в ящик, клятвенно заверив меня, что будет чаще гулять на воздухе и реже околачиваться в мастерской.
— Сухость во рту и головную боль как рукой снимет, — пообещала я и не ошиблась.
Алиса свежела прямо на глазах и уже к вечеру была так же хороша, как и прежде. Мы отправились к Финскому заливу, благо дом Алисы рядом. Гуляли по берегу так называемой Маркизовой Лужи и сплетничали, сплетничали о своих мужьях.
— Ах, поверить не могу, что Евгений женился на Юле! Женился на Юле! — прижимая руки к груди и наивно хлопая длинными пушистыми ресницами, восклицала Алиса.
В лучах заходящего солнца ее бронзовая кожа казалась золотой, синие глаза приобрели особую прозрачность, волосы сияли; я залюбовалась ею и подумала: «Конечно, легко ей быть счастливой: ест что хочет и не полнеет. Когда долго сидишь на диете, неизбежно портится характер».
— Сама виновата, — ответила я. — Точнее, виноват мой язык. Знала же, что у Женьки с Юлькой обошлось без романа, так нет же, не удержалась. Когда я ревную, меня несет — говорю что ни попадя. Поругались, и я умчалась в Мексику. Конечно же, не одна. Назло Евгению. Он как-то узнал.
Алиса испугалась:
— Умчалась в Мексику? И там ему изменила? Мне стало смешно:
— Почему — там?
— Еще здесь изменила?! — Алиса всплеснула руками, в ее лазурных глазах отразился настоящий ужас.
— Ни там, ни здесь. Ты меня знаешь, нигде толком не изменила. Одни разговоры. С моей стороны. Он — да! Мой поклонник страшно влюблен и готов хоть сейчас жениться, но…
Я поиграла глазами, предоставляя Алисе возможность догадываться самой. И зря. Она не правильно поняла:
— Поклонник женат?
Мне почему-то расхотелось откровенничать. Никакой фантазии, одна глупость.
— Не в этом дело, — отмахнулась я. — Мы вернулись в Россию, а здесь все по-другому. Знаешь, курортный роман тем и хорош, что о нем легко можно забыть. Я так и сделала, а вот Женька нет. Он собрал свои шмотки и отправился… к Юльке. До сих пор не пойму, почему к Юльке? Он же терпеть ее не мог! Ну разве можно верить мужчинам?
— Моему Герману можно, — с гордостью заявила Алиса.
Я поступила так, как поступила бы на моем месте любая разумная женщина: снисходительно улыбнулась и промолчала. Почему-то Алису это задело.
— Ты не согласна? — с вызовом воскликнула она. — Не согласна? Он звонит мне каждый день! Признается в любви! Шлет телеграммы!
— Дорогая, — ответила я, — теперь, когда, погуляв на свежем воздухе, ты ожила и готова к ссоре, я, пожалуй, отправлюсь домой.
Алиса тем и мила, что, дожив до сорока лет, сохранила непосредственность ребенка. Не устаю повторять: глупость — главное украшение женщины!
— Как? Что? — заливаясь слезами, закричала Алиса. — Ты хочешь уехать? И не останешься у меня ночевать? У меня ночевать?
Она сорвала с куста ветку, сломала ее пополам и с непередаваемой обидой выбросила в Маркизову Лужу. Надув губки, Алиса больше не кричала, лишь сопела и пускала слезу. Эта чертовка, если захочет вызвать жалость к, себе, каким-то непостижимым образом умеет часами держать в глазах слезы.
«Бедный Герман, — подумала я. — Даже меня этим можно пронять, из него же Алиска просто вьет веревки».
Мы вернулись в ее квартиру. Я с удовлетворением отметила, что воздух почти очистился. Краской все еще пахло, но это, похоже, надолго, о чем я тут же и сообщила Алисе. Чтобы я не ругалась, она поспешно заказала столик в ресторане. Вынужденная выбирать подходящий наряд, я успокоилась.
Ужинать с Алисой одно расстройство. Глядя, с каким аппетитом лопает она, я забыла про диету и сильно повредила фигуре.
— Ничего, — успокоила меня Алиса, — будем долго гулять по ночному городу и сплетничать, сплетничать.
— Это всегда пожалуйста, — обрадовалась я. Так мы и поступили. Домой вернулись глубокой ночью и, ни на секунду не прекращая беседы, еще раз поужинали, приняли душ, почистили зубы и улеглись спать. Но и лежа в постели продолжали болтать, болтать, болтать…
Когда встречаются две подруги, которых объединяют и детство, и юность, им всегда найдется о чем потолковать. Конечно же, мы проговорили до утра. Алиса оказалась слабее меня, часам к семи прямо на полуслове заснула. Несмотря на бессонную ночь, она снова была свежа. Я успокоилась, поцеловала ее в нежную щечку, оделась, схватила сумку и тихонечко выскользнула из квартиры. Едва подошла к лифту, как двери раскрылись и передо мной предстала Марго с ведром, наполненным пакетиками удобрений.
