Ирина Андросова - Заколка от Шанель
– В общем, так, – решительно произнесла подруга, подумав с минутку. – К нему мы сейчас и поедем. Дяде Вене как раз помощница по хозяйству требуется. А ты у нас девушка шустрая, так что перекладывать кирпичи с места на место у тебя очень даже здорово получится. Тем более что поселишься там всего на неделю, пока папашка обратно на Мальту не свалит. А там хоть навечно переберешься ко мне в «Зурбаган».
* * *Загадочная фраза про кирпичи не давала мне покоя всю дорогу. Но спросить было недосуг – терзали горькие воспоминания о Лешке-предателе. В душе теплилась слабая надежда, что Люська произнесла слово «кирпичи» не в прямом, так сказать, а в переносном смысле. Знаете, некоторые так книги толстые называют. Мол, такой кирпич прочел – умереть не встать. Ну а с книгами-то уж я привыкла управляться и в два счета разберусь хоть с целой библиотекой таких «кирпичей».
Мы миновали Садовое кольцо, свернули на Новый Арбат, а оттуда ушли в переулки. Поплутав впотьмах по арбатским задворкам, остановились у старинного четырехэтажного особняка с львиными головами на фасаде. Прямо около подъезда на потрескавшемся асфальте лежал ровный четырехугольник света. Несмотря на поздний час, в квартире на первом этаже не спали.
– Люсь, а это ничего, что мы ночью к твоему дяде Вене завалимся? – выдувая из жвачки пузырь размером с воздушный шар и хлопая им так, что заложило уши, уточнила я.
– Не дрейфь ты, он по ночам работает, – отмахнулась подруга, ловко паркуясь у бордюра.
И я тут же представила себе солидного седого джентльмена, который, разложив на бескрайнем письменном столе красного дерева правительственные бумаги, решает вопросы государственной важности. А может быть, низко склонившись над рукописью и торопливо царапая пером наполовину исписанный лист, строчит мировой бестселлер. Или, на худой конец, застыв перед мольбертом, наносит, откинув голову, последний мазок на гениальное по силе живописной техники и композиционному построению полотно. Но то, что я увидела, повергло меня в смятение. Однако не буду забегать вперед, а поведаю обо всем по порядку.
Люська крякнула сигнализацией, запирая машину, процокала каблуками к парадному, но заходить не стала, а, рискуя порвать капрон, вскарабкалась на выступ дома и глянула в освещенное окно. Удовлетворенно кивнув, подруга тут же спрыгнула на асфальт.
– Чего стоишь, пошли! – распорядилась она и, на ходу доставая ключи, первая двинулась в темный подъезд.
Я подхватила клетчатую торбу с барахлом и, путаясь в переметной суме, что охаживала меня по коленям, поспешила за Люськой. На лестничную площадку первого этажа вели три ступенечки. Справа располагалась добротная филенчатая дверь из массива красного дерева, слева – обшарпанная картонная дверка, лет двадцать назад крашенная коричневой масляной краской под дуб. Именно ее-то и принялась ковырять ключом подруга.
Порядком повозившись, но все же в конце концов отворив дверь, Люська деловито прошмыгнула в темное нутро квартиры. Я, сгибаясь и кренясь набок под тяжестью сумки с вещами, ввалилась следом за ней. И тут же налетела на что-то звонкое и металлическое, что впотьмах опрокинулось, покатилось и загудело, как медный колокол. И сразу же откуда-то сбоку на меня грохнулась какая-то палка – не то метла, не то лопата. Вспыхнул свет, и я смогла убедиться, что первое мое предположение, оказывается, было верным. Все-таки стукнуло меня по спине метелкой.
Пока я, согнувшись в три погибели, подбирала с пола и ставила обратно в угол ведра и метлы, вспыхнул свет и из ближайшей двери показался маленький кривоногий таджик в стеганом полосатом халате. Запустив в высоко запахнутый вырез халата пятерню, таджик с видимым удовольствием почесывал цыплячью безволосую грудь и отчаянно, во весь рот, зевал. Завидев Люську, замершую с испуганным лицом у стены коридора рядом с выключателем, дядька что-то пробормотал не по-русски и повернулся, чтобы уйти.
– Здравствуй, Равшан, – пролепетала Люська, улыбаясь натянутой улыбкой.
– И тебе, Люся-джан, здравствуй, – приветливо откликнулся маленький человечек, исчезая в своей комнате.
– Давай, давай, пошееел! – приглушенно донеслось откуда-то из конца коридора.
Орали нараспев густым басом. Такими басами обычно служат праздничные службы в кафедральных соборах и поют арии злодеев в оперных театрах.
– Дядя Веня, – прокомментировала услышанное подруга и припустила по длинному коридору на голос.
Я изо всех сил старалась не отставать, но предметы, украшавшие стены, оказались такими занимательными, что вынуждали меня то и дело притормаживать, чтобы получше все рассмотреть. Основное место занимали номера различных телефонов с подписями имен их обладателей, но встречались и вещи поистине удивительные. У самого входа каким-то немыслимым образом крепился к стене под потолком древний, как паровоз братьев Черепановых, велосипед с ржавой рамой и такими большими колесами, что казалось, будто их позаимствовали у парочки ветряных мельниц. Метрах в полутора от этого старинного средства передвижения висел на стене огромный котелок, именуемый, если мне не изменяет память, казан. Он был так велик, что свободно вместил бы в себя среднюю московскую семейку с не очень крупным папой.
Между ними, прибитый к стене, красовался допотопный телефонный аппарат из черной, как вороненая сталь, пластмассы. Помимо цифр, на белом фарфоровом диске его чернел ряд букв. Должно быть, в начале двадцатого века именно в такие вот приборы кричали большие начальники: «Але! Але!Ж-15-25! Барышня, дайте Кремль!» Тут же у стены стоял стул, такой же старинный и ветхий, как и телефонный аппарат над ним.
Разинув рот и заглядываясь по сторонам, я шла по скрипучему дубовому паркету, более полувека не знавшему мастики и щетки. Голова моя смотрела в одну сторону, ноги по инерции несли согбенное под тяжестью сумок с вещами тело в другую. И только неожиданное препятствие, на которое я довольно чувствительно налетела плечом, заставило части моего организма прийти в более или менее правильное расположение относительно друг друга. Брякнув сумки на пол, я крутанула головой на сто восемьдесят градусов и испуганно глянула вперед. И нос к носу столкнулась с заспанным молодым человеком, привалившимся спиной к косяку приоткрытой двери в самом центре коридора. Весь его вид – переплетенные на груди руки, поджатые тонкие губы и левая нога, выбивающая сердитую дробь, – выражал крайнюю степень раздражения и не сулил ничего хорошего мерзавцу, посмевшему нарушить его покой.
– И далеко мы направляемся? – перегораживая мне проход, полюбопытствовал он.
– Аркаш, это моя подруга, – тут же подскочила Люська, игриво улыбаясь и кокетливо заглядывая парню в глаза. – Она будет дяде Вене по хозяйству помогать...
– Час от часу не легче, – пробурчал парень, окидывая меня сердитым взглядом, и, скрывшись в комнате, так шарахнул дверью, что штукатурка легким снежком припорошила светлую Люськину голову.
Я схватила Криворучко за руку и тревожно зашептала:
– Люсь, кто эти люди? Таджик этот, Аркаша... Они что, живут здесь, что ли?
– Ну да, живут, а что здесь такого? – вскинула тоненькие бровки подруга.
– Так это что, коммуналка? – возмутилась я. – Ты что, меня в коммуналку на постой определить решила?
Люська мигом встала на дыбы, сделала свирепое лицо и яростно зашипела:
– Ну ты, Абрикосова, вааще даешь! В твоей ситуации и еще права качать! Если не нравится, могу отвезти обратно на лавочку у метро. Или в ночной клуб, куда ты так рвалась всего лишь пятнадцать минут назад. Там как раз обкуренные яппи все еще тусуются. Они будут тебе несказанно рады. Только не забудь нацепить маску Новодворской, и у тебя отбоя не будет от кавалеров. А самый невменяемый прихватит тебя, как диковинную зверушку, с собой на Рублевку. Поселит на медвежьей шкуре перед камином, будет кормить с рук самыми лакомыми кусочками со стола и показывать гостям – таким же обдолбанным идиотам, как и он сам. Но учти, это будет продолжаться до тех только пор, пока ты окончательно не упреешь под противогазной резиновой рожей. И когда ты сорвешь с себя маску демократки-экстремистки, в ту же секунду будешь с позором изгнана из этого своего рублевского рая. Тогда ко мне не приходи и не просись, как ты изволишь выражаться, к дяде Вене «на постой». Уяснила?
Как ни тяжело мне было это сделать, я вынуждена была признать Люськину правоту и согласиться с ее железобетонными доводами. Идти мне действительно было некуда. А потому я печально вздохнула и покладисто разрешила:
– Ладно уж, чего там, веди к дяде Вене.
Люська окинула меня придирчивым взглядом, как видно, прикидывая, подхожу ли я для того, чтобы быть представленной ее родственнику, с сомнением покачала головой, но все-таки ухватила меня за руку и двинулась вперед. Остановилась перед чуть приоткрытой дверью, толкнула створку в глубь комнаты и шагнула за порог. Встав на цыпочки и вытянув шею, я с любопытством выглядывала из-за плеча подруги. Дивная картина, больше всего напоминающая досуг в сумасшедшем доме, открылась моим глазам.
