Алена Смирнова - Подруга мента
— Станет невтерпеж меня слушать, заткни, прекрати словоблудие.
А он мне:
— Лишь бы от скуки телом не блудила, я ревнив. А мыслью и чувством ты вольна.
— Так ведь я частенько пристаю с разговорами.
— На то тебе и дана речь. Я тебя выслушаю. Если к тому же ты дашь слово вставить, еще и благодарен буду. Мне редко удается посидеть дома в кресле и пообщаться на отвлеченные от убийста темы.
Я люблю его.
Но куда это меня от Лизы увело? Впрочем, ничего удивительного. Об Измайлове думать приятнее. Стоит вспомнить о нем, как все просто и ясно становится со всякими Лизами. Сколько их, анаконд. А Измайлов один.
Разница между мной и Лизой принципиальная. Я, прежде чем написать, пусть даже о средстве от тараканов, маюсь в поисках идеи, а она — нет. Обзвонит Лиза предпринимателей, предложит газетную рекламу, они, бывает, клюнут. Далее в редакции система отработана до тошнотворного однообразия. Если рекламу удается накропать самой Лизе, значит, порядок. Если фокус не удался, ее заказывают штатным сотрудникам. Гонорар-то никому не мешает. А уж если и творческий коллектив в полном составе опростоволосился, зовут меня. И достается мне заказчик раздосадованный, жаждущий вернуть свой аванс. Но и еще не обработанный дустом журналистских штампов владелец фирмы — не сахар. Беда в том, что звонит мне Лиза накануне сдачи номера. И я за сутки должна провернуть то, что им всем за неделю не удалось. Почему должна? Потому что по неопытности заключила с редакцией не слишком удобный договор. Потому что сначала мне было интересно — сумею или нет. Я не артачилась, и Лиза привыкла к моей безотказности. И еще потому, что деньги нужны. Муж приучил меня не кочевряжиться до срока. «Лежебокой денег не наживешь, — разглагольствовал. — Все службы одинаково противные, потому что помимо дела есть в них пакостная триада: начальник, сослуживцы и зарплата, которая всегда кажется маленькой. Ты в любых условиях работай так, чтобы без тебя не смогли обойтись. Потом или требуй адекватного отношения и вознаграждения, или найди что-нибудь покруче и брось их на камни, уйдя к конкурентам». Судя по тому, какое состояние он «нажил» себе, пренебрегать наукой не стоило. Интриганствовать я не хотела, но качественно пахать всегда и везде старалась. Даже «под Лизой». Газета же, неплохо задуманная вовсе не ею, а подмятым под ее норов интеллигентным редактором, хирела. Я, наверное, окончательно чокнулась, но иногда могу голову дать на отсечение, что люди в сексе больше разглагольствуют, чем осуществляют намерения. Иначе почему они на работе занимаются только тем, что моделируют групповуху, которой никогда не суждено состояться?
Я снова отвлеклась. Редакция начинала с обещаний «мягкой рекламы», увлекательных и ненавязчивых представлений читателю всего подряд в небольших статьях. И обманула сама себя. Потому что мягкая реклама не есть школьное сочинение. Лиза шуровала свои тексты по его канонам. А я в своих удовлетворяла главную человеческую потребность — в забавной сплетне о тех, кто купил или воспользовался услугами. И еще в отличие от Лизы я полагала, что заказчика на халтуре не проведешь, но и стелиться перед ним нечего. Надо доказывать, что каждая твоя буква не только во славу фирмы, но и к ее прибылям. Надо рекламировать свой товар — рекламу. Лиза этого не умела в силу туповатости — сестрички амбициозности. Если ее нетленка не прошла с первого захода, а от перестановки слов в предложениях заказчик совсем озверел, значит, он осёл и нужно найти рекламщика ему под стать. Рекламодатель же просто человек с собственными проблемами. И прежде чем совать на визирование свой опус, надо создать ему приемлемое настроение. Я их насквозь вижу. Они мне расписывают, как упорно процветают, а по количеству машин возле офиса и людей в офисе, по обрывкам телефонных разговоров, лицам и обуви — особенно обуви — сотрудников легко заключить, что прогорают. С трудом наскребли на крохотную газетную рекламу, в ее действенность уже не верят, вот и капризничают, и вредничают. С действительно процветающими работать — наслаждение. И Лиза выкладывалась на том, чтобы никому этого наслаждения не уступить. Только все равно при таком подходе вместо мягкой рекламы страницы все чаще полнились перечислением товаров и услуг на фоне случайной картинки. Но что я могла поделать, их газета.
И с Лизой я ничего не могла поделать. Чем лучше я ладила с трудными заказчиками, тем хуже она ко мне относилась. Чем чаще люди просили, чтобы рекламу им делала именно я, тем яростней она старалась доказать, вернее, показать, что ничего особенного я не сотворила, что материал мой устроил заказчика лишь с натяжкой и что она, Лиза, замучилась его переделывать. После чего я находила в номере свою непотревоженную даже элементарной правкой статью. Когда Лиза с изумлением обнаружила, что меня ее выходки скорее веселят, чем расстраивают, она вдобавок начала меня не поймешь в чем подозревать. Но сегодня все резвящиеся между нами кошки спали в укромных уголках. Несколько дней назад я сдала ей рекламу экологически чистой родниковой воды, заказчик был доволен… Что ей могло понадобиться? Пришлось тащиться в редакцию в субботу, и придумала от скверности характера испортить мне выходной?
— Если эта стерва привяжется с какой-нибудь запятой в рекламе, на ура прошедшей у фирмачей, разорву контракт, — пригрозила я вслух.
— С возвращением, Поленька, — живо обернулся ко мне Измайлов.
Я обнаружила, что мы приехали и машина стоит у высоких железных ворот с узкой, уютной калиткой.
— Давно мы здесь? — спросила я.
— Минут пять, — засмеялся Сева. — Дали тебе додумать думу, чтобы ты по пути в зоопарк не отключалась.
— Извините, ребята, — заныла я. — Обещаю больше ни-ни в смысле отключки.
— Беги, милая, — напутствовал меня Измайлов. — И постарайся сгоряча никого не пришибить. Мысленно мы с тобой и за тебя.
Редакция располагалась в неповторимом старом дворе. Когда-то он был огромной заасфальтированной площадью, которую обрамляли яблонево-вишневые сады чудом сохранившихся частных домиков, выходивших окнами на другую улицу. Теперь к садам примыкали три симпатичных особняка частных компаний, все разные, немного вычурные. Но в их сочетании было какое-то очарование. Даже ставших недоступными деревьев видеть не хотелось, а это кое-что. Субботний день не располагал бизнесменов к труду: последнее тепло ценнее первого, сентябрьские пикники увлекательнее майских. Особняки, словно декорации отснятого фильма, казались обреченными на разборку. А пятиэтажное здание, перепичканное государственными учреждениями средней значимости, на их фоне представлялось настоящим и нерушимым. Все-таки приучены мы к крупногабаритности и гладкостенности. Все красивое и компактное воспринимаем как игрушечное. В этом-то здании, на первом этаже, и снимала редакция две несмежные комнаты. Одна, как положено, была очень просторной, пока не отгородили закуток главному редактору и не забили оставшееся пространство столами, компьютерами, книжными стеллажами и стульями для сотрудников и посетителей. Непосвященный человек, попадая в редакции, всегда теряется. Предположить, что в таком шуме-гаме и тесноте можно работать, он бывает не в силах. Вторая комната, гораздо меньшая по размеру, приютила столы Лизы и бухгалтера. Они соседствовали до неприличия тесно, но кто из газетчиков обращает внимание на нехватку места вокруг, когда главное в судьбе — место печатное.
Полная одышливая вахтерша колдовала в своей застекленной будке над чашкой с кипятком, пытаясь растворить в ней нечто съедобное, но, безусловно, опасное для здоровья. Потому что оно совсем не имело запаха.
— Здравствуйте, — жалобно сказала я. — В редакции есть кто-нибудь?
— Есть, есть, в маленькой комнате, — закивала она и принялась остервенело взбалтывать свое сложное химическое соединение.
Поднявшийся над посудиной пар наконец запах. Я подождала минуту, чтобы увидеть, как вахтерша с отвращением выплеснет содержимое. Но она отхлебнула! Нет, я не любительница ужастиков. Повернувшись спиной к зрелищу добровольного отравления, я почти бросилась под дверь Лизы. Постучала. Она в своей худшей манере не отозвалась. Сейчас войду, скорчит удивленную гримасу, хотя и не глухая. Как ей не надоедает обыденность с подлецой? И я вошла. Разумеется, все еще хуже — ее не было. Я вернулась в коридор и, не приближаясь к питающейся вахтерше, уточнила:
— Дама вышла надолго?
— Говорю же, у себя она, — отмахнулась женщина, не прерывая своей кошмарной трапезы.
Собственно, будка была с видом на вход с улицы и лестницу. Вправо отходил длинный и темный коридор. Но слева-то маячили лишь четыре двери: одна мужского туалета, одна бдительно запираемой здешним плотником подсобки и две редакции. Миновать сторожиху Лиза не могла, куда бы ни отправилась. Разве что зная, что никого, кроме них с вахтершей, в здании нет, она решила воспользоваться уборной? В любом случае, сидеть в бесхозном кабинете неприлично. Я неприкаянно потопталась в коридоре и заглянула в себя — больше некуда было. Там бесновалась вьюга возмущения: дрянная баба, сорвала человека в выходной, так хоть предупреди, куда и надолго ли смываешься. Вик с Севой в машине измучились. Хватит сносить ее выверты. Сейчас напишу записку, дескать, была, не застала. И — к тиграм, слону и обезьянам!
