Королевы бандитов - Шрофф Парини

Кредитный инспектор Варун пристроился на широких перилах веранды, рядом с ним стояла коробка для денег, а женщины уселись тесным полукругом на настиле, скрестив ноги. Варун открыл собрание, и все притихли.

Гита смяла в кулаке деньги своей группы, спохватилась и разгладила купюры. Она старалась не смотреть ни на Фарах, все еще носившую траурные одежды, ни на копа, но ее взгляд тянуло к обоим словно магнитом. Страх давил тяжелым ярмом. Офицер мог заподозрить ее вину уже по тому, как обильно она потела.

Тот факт, что все шесть маленьких групп заемщиц снова собрались вместе, напоминал о том, что пролетела неделя – всего лишь неделя, с тех пор как Фарах, робкая, с подбитым глазом, появилась у нее на пороге и, шмыгая носом, взмолилась о помощи. Но Гите казалось, что прошли месяцы. Та униженная, хнычущая Фарах представлялась ей неприятной и не вполне здоровой, но безобидной. Такой Фарах, какой она стала сейчас, Гита еще не видела. Новая Фарах, скромно сидевшая среди заемщиц, вид имела печальный, но сосредоточенный, синяки у нее на лице зажили, бинди красовалась точно по центру лба. Гита посмотрела на свои руки – она снова скомкала банкноты. Как такое может быть, что Фарах – наиболее виновная в преступлении из них двоих – не показывает ни малейших признаков страха или раскаяния?

Варун провел перекличку и подозвал к себе старост шести групп с еженедельным взносом. Первой подошла миссис Амин и, как всегда, принялась подначивать Варуна – мол, не пора ли увеличить размер предоставляемых кредитов. «Это вопрос не ко мне, а к шишкам покрупнее!» – привычно отозвался он. Инспектора тут все величали Варунбхаем, хотя он был младше большинства присутствовавших женщин. Вырос он в Дели и, говоря на гуджарати, порой запинался, подыскивая нужные слова, но, не будучи обделенным чувством юмора, всегда присоединялся к общему веселью, когда женщины хихикали над его произношением. У Салони этот молодой человек вызывал особый интерес – стоило ему приблизиться, она начинала хлопать ресницами на скорости реактивной турбины. Гита же обращала внимание не столько на него, сколько на его городские ботинки. В деревне все носили плетеные сандалии или кроссовки, а Варун всегда приезжал в черных лакированных туфлях, таких, какие носят с деловыми костюмами. Приезжал в отполированных до блеска, уезжал в запыленных.

Женщины сидели в тесноте, касаясь коленями друг друга, иначе все три десятка участниц не уместились бы на веранде. Заемщицам из группы Гиты достались места где попало: Фарах оказалась напротив нее, а Салони (как и ожидалось) отвоевала себе позицию поближе к Варуну. Близнецы Прити и Прия примостились рядом с Салони. Когда сестрам было по шестнадцать лет, отвергнутый жених Прии хотел плеснуть обидчице в лицо кислотой, но перепутал и попал не в ту сестру. Прити привели в порядок врачи из одной неправительственной организации, которая специализировалась на реабилитации жертв подобных нападений, но следы ожогов все равно остались темными пятнами на лице и шее, а одно ухо так сильно пострадало, что она не могла носить в нем сережки. Два года спустя с согласия родителей на Прити женился тот самый человек, который ее покалечил. А кто бы еще позвал ее замуж?

У Гиты в голове не укладывалось, как (и почему) они теперь все уживаются в одном доме: Прити, ее муж и абьюзер Даршан, а также непострадавшая сестра и зять. Всем на удивление, Даршан оказался бесконечно преданным и заботливым супругом – ходили слухи, что Прити крепко держит его и за яйца, и за кошелек.

Половина участниц собрания принесли с собой маленьких детей, и в тишине на веранде повсюду брякали погремушки. Гита наблюдала, как крошечный мальчик ожесточенно трясет пустой бронзовый колокольчик. Колокольчик не отзывался на эти усилия – он давно потерял язык, и бок у него проржавел до дыр. Ямочки на ручках малыша были очаровательными. При виде его Гита почему-то вспомнила о Раисе. И мысли эти были такими несвоевременными и уютными, что она не услышала свое имя, когда до нее дошла очередь в списке Варуна.

Она встрепенулась и покосилась на Салони, которая в изумлении таращилась на нее, даже челюсть отвесила.

– У нас у всех, вообще-то, дел полно, Гитабен, – сурово покачала головой Салони. – Отдай уже Варунбхаю наши денежки.

Близнецы захихикали, и Гита, встав, протянула инспектору скомканные купюры, собранные с участниц ее группы, под пристальным взглядом полицейского. У нее так сильно взмокли ладони, что пришлось вытереть их о сари, но они тотчас снова сделались потными.

– Простите, – пробормотала она, обращаясь к Варуну, и услышала, как Салони у нее за спиной презрительно фыркнула.

Варун, любезный, как всегда, ограничился словами благодарности. Он пересчитал влажные банкноты привычными скупыми движениями и аккуратно уложил их в жестяную коробку к остальным деньгам, сделав пометку в ведомости. А ведь когда-то Гита гордилась своей собранностью и деловитостью. Теперь же из-за Фарах и этого любопытного копа она превратилась в рассеянную и потеющую ходячую катастрофу.

Собрав взносы со всех шести групп заемщиц, Варун предложил им вместе произнести обязательства, которые они хором повторяли каждую неделю в конце собрания. Когда история с микрокредитами только началась, инспектор раздал женщинам листы бумаги с этой клятвой на гуджарати, и сейчас большинство заемщиц уже знали ее наизусть. У Гиты мелькнула бесполезная мысль о том, что безграмотная Фарах не смогла прочитать текст.

– «Мы здесь для того, чтобы помочь себе и своим сестрам», – хором проговорили все вслух первую строчку.

На второй – «Обязуемся вовремя платить проценты по кредиту» – Салони смерила неодобрительным взглядом Фарах, и Гита увидела, что вдова ответила ей безмятежной улыбкой.

Салони отвела глаза, чтобы прочитать третью строчку клятвы: «В тяжелые времена обязуемся помогать сестрам из нашей группы». Блузка под сари у Гиты пропиталась по́том насквозь. День был жаркий и безветренный, у всех женщин темнели мокрые пятна под мышками; даже безупречно отглаженная рубашка Варуна потеряла свою свежесть.

Собрание закончилось. Гите отчаянно хотелось броситься домой и спрятаться ото всех. Женщины столпились у тесного выхода с веранды, тридцать пар пяток затопали, влезая в сандалии. Все поглядывали на офицера полиции в униформе цвета хаки – редкое зрелище в их захолустной деревне. Расходились парочками и группами, беспардонно обсуждая копа, хотя он стоял в пределах слышимости. Гита увязалась за Прити и Прией, делая вид, что идет с ними.

– Он похож на Сунила Шетти [72], – театральным шепотом высказалась Прити.

– Нет-нет, – отозвалась Прия, – на Аджая Девгна [73].

– О, на комплимент это не тянет! – чересчур громко рассмеялась Гита, влезая в разговор. – Ну что, айда за покупками?

Прити с недоумением обернулась к ней:

– Чего? О чем это ты?..

Полицейский встал между Гитой и близнецами:

– Минуточку…

11

Гита остановилась. И ее сердце – тоже.

– Фарахбен? – спросил Гиту полицейский, и она чуть не задохнулась, издав нечто похожее на всхлип. Голова полицейского закрыла для нее солнце. Близнецы ретировались.

– Это я! – сказала стоявшая на веранде Фарах, затем неспешно отыскала свои сандалии и надела их.

Пока она спускалась по ступенькам, Гите показалось, что прошли века. Коп поздоровался с Фарах, соединив руки в приветствии так, что между ладонями у него оказался блокнот:

– Намаскар.

Фарах в ответ поднесла сложенную чашечкой ладонь ко лбу:

– Салам.

Коп взглянул на Гиту, потом в свой блокнот:

– А вы?..

– Гита. – Она тоже соединила на уровне груди мокрые ладони: – Рам-Рам.

– Джай Шри Кришна [74]. Вы одолжили Фарахбен и ее покойному мужу деньги, так? – спросил он, сверившись со своими записями.