Дарья Донцова - Мыльная сказка Шахерезады
- Страшно как-то, - поежилась я, - выкладывать посторонним людям собственные секреты не хочется. Вдруг они воспользуются моей откровенностью, начнут меня шантажировать.
- Таков метод, - пожала плечами дама. - Если вы реально мечтаете излечиться, согласитесь на любую терапию.
- Егор Владимирович дорого берет? - продолжала я пытать Эмму Генриховну.
Дама понизила голос:
- Вот на сей вопрос не отвечу, бухгалтерия не в моей компетенции. Лишь намекну: психотерапия не дешевое удовольствие. Извините за бестактность, но вы не похожи на человека с материальными проблемами.
- Я вполне прилично зарабатываю, - кивнула я, - и понимаю: сама судьба привела меня к вам, дает шанс изменить жизнь.
- Ничего не бывает случайным! - менторски провозгласила собеседница. - Во всем есть свой смысл. Например, вы споткнулись, упали, разорвали чулок, вынуждены были вернуться домой переодеться, кипели от злости, опоздали на работу. И очень хорошо!
Я решила подыграть Эмме Генриховне, которая за годы работы при Булгакове тоже стала считать себя душеведом.
- Ерунда! Не вижу ни малейшего повода для радости в дурацком происшествии.
Дама снисходительно улыбнулась.
- Потому что вы не способны увидеть ситуацию со всех сторон. Но вечером включите телевизор, а там в новостях расскажут о взрыве в метро. И тут вы сообразите: не упади вы утром, не вернись домой приводить себя в порядок, лежать бы вам сейчас в морге, потому что вы спешили как раз на тот поезд, в котором взорвалась бомба. Надо научиться видеть знаки судьбы. Сережа в музей не зря попал, некто рассчитал, что мальчик расскажет вам об экспозиции, вы приедете полюбоваться на библиотеку, узнаете о театротерапии, пройдете курс лечения и избавитесь от трудоголизма. Вот вам вся цепочка.
- Боюсь, - снова поежилась я.
- Право, смешно, - снисходительно улыбнулась Эмма. - Поверьте, это совсем не больно, ни уколов, ни операций Егор не делает, даже таблеток не выписывает.
Я потупилась.
- Меня пугает откровенность, на которую придется пойти. Предположим, я расскажу вслух о своих проблемах, а кто-нибудь начнет меня шантажировать. Наверное, Булгаков делает записи?
- Да, исключительно для себя, они недоступны другим людям, и я ни разу не слышала, чтобы у него возникли неприятности из-за несоблюдения врачебной тайны, - успокоила меня дама.
Дверь в комнатушку распахнулась, вошел стройный седой мужчина.
- Не следует швыряться камнями, если живешь в стеклянном доме, - не поздоровавшись, сказал он, - у каждого в группе своя проблема. Просто скучающих или празднолюбопытствующих у нас нет, я беру лишь тех, кто реально нуждается в помощи. Предположим, вы рассказываете, что убили мужа. А ваш сосед признается, что убил жену. Ну и кто кого будет шантажировать? Обоюдоострая ситуация получается.
На всякий случай я сказала:
- Я давно в разводе и не собираюсь ни с кем идти под венец.
Егор Владимирович улыбнулся.
- Ради примера я сгустил краски.
- Допустим, я мучаюсь совестью из-за совершенного мною тяжкого преступления, - медленно произнесла я, - а у другого члена группы булимия. Его болезнь ерунда по сравнению с моей бедой.
- Совершенно исключено, чтобы в группе произошло нечто подобное! - воскликнул Егор Владимирович. - Коллектив подбирается по принципу одинаковости проблем. Я заумно высказался?
- Нет, вполне понятно, - успокоила я психолога. - Тогда следующий вопрос!
Занимательную беседу прервал звонок в дверь, Эмма Генриховна подскочила.
- Экскурсия! Группа работников книжных магазинов из провинции.
Егор Владимирович встал и предложил мне:
- Хотите поговорить? Первая консультация бесплатная, многим хватает одной беседы, чтобы обрести равновесие.
- Нашу гостью зовут Даша, - прокудахтала Эмма, выходя в коридор. - Она преподаватель французского языка.
Булгаков придержал дверь рукой, мы с ним тоже очутились в коридоре, Егор сделал несколько шагов, распахнул другую дверь и сказал:
- К сожалению, мой французский далек от совершенства, практики не хватает. Устраивайтесь поудобнее, вон то кресло самое уютное. Так какой еще вопрос?
Я опустилась на сиденье и поняла, что оно слишком мягкое.
- Неужели есть люди, которые, убив кого-то, остались безнаказанными и пришли к вам, чтобы избавиться от мук совести? И неужели участие в «Гамлете» может им помочь?
Булгаков рассмеялся.
- Каюсь, грешен, я занимаюсь плагиатом. Беру, допустим, «Отелло» и переделываю на нужный лад. Ну согласитесь, маловероятно, что ко мне на прием явится чернокожий высокопоставленный военный, который задушил молодую жену, блондинку, оклеветанную другим мужчиной. Я с таким случаем пока не сталкивался. Значит, я сделаю Отелло европейцем, а Дездемона, возможно, будет его сестрой, а не супругой. И поймите, главное - не совершить преступление в реальности, а желать его совершить, планировать, вынашивать идею. Подавляющая масса моих подопечных - это те, кто готов преступить черту и мечтает, чтобы его остановили. Хотя бывают и спецгруппы. В них те, кто перешел Рубикон и оказался по ту сторону закона. Теперь о сохранении тайны. Я никогда ничего никому не сообщаю о своих клиентах.
- Рукописи не горят, - сказала я, - истории болезней тоже.
Егор Владимирович бросил быстрый взгляд на компьютер, стоявший на столе.
- Давайте договоримся. Я гарантирую вам сохранение тайны. Ни один мой пациент до сих пор не пожалел, что прошел через групповую терапию.
- Можно с кем-нибудь побеседовать? - заканючила я. - Ну, с теми, кто сюда постоянно ходит.
- Нет, - решительно отрезал Булгаков, - я не разглашаю имен. И, как вы выразились, «постоянно» сюда никто не ходит. Курс рассчитан на срок от полугода до двенадцати месяцев. Потом я вам стану не нужен. К сожалению, у психотерапии, как у любого метода, есть отрицательная сторона. Попадаются пациенты, которые начинают испытывать зависимость от сеансов. Врач для них, словно наркотик. Я всегда жестко предупреждаю людей: «Мы изживаем проблему, и все». Она решена? Мы расстаемся. Постоянно заниматься в театре нельзя.
- А если возникнет новая? - воскликнула я. - Допустим, я вылечилась от тяги к убийству, а через пять лет подцепила аэрофобию? Тогда вы меня возьмете?
Егор Владимирович улыбнулся.
- Нет ответа. Каждый случай уникален. Простите, звонок.
Булгаков взял со столешницы трубку с мигающим экраном и сказал:
- Слушаю, Костя. Да, да, конечно, уже выезжаю, не беспокойся.
Потом он вернул мобильный на прежнее место и сказал:
- Извините, ваш визит не планировался заранее. Обычно первая консультация занимает около двух часов. Я не могу сегодня уделить вам столько времени. Если хотите, запишитесь, я буду готов к продолжительной беседе. Сегодня мы просто пообщались по-дружески. Не сочтите меня человеком, который не желает вникнуть в ваши проблемы, но я обещал Константину Грекову поучаствовать в его программе «Неспящие в Москве».
- Я знаю о ней! - обрадовалась я. - Ведущий, психолог Греков, отвечает на звонки людей, тех, кто не спит после полуночи, а приглашенный гость комментирует происходящее. Странно, что вы, серьезный специалист, согласились прийти на это шоу.
Егор Владимирович встал:
- Константин мой ближайший друг. Его отец Павел Иванович теснейшим образом работал с моим папой, был его личным помощником. Сколько помню себя, столько знаю Костю, у нас с ним практически все воспоминания общие. После кончины Павла Ивановича мой батюшка взял его сына под свое крыло. Костя тоже закончил психфак, у него обширная практика. Греков экстраверт, ему необходима публичность, а я интраверт, недолюбливаю телевидение, но отказать ему не могу. Еще раз прошу простить за скомканный разговор.
Я тоже поднялась.
- Это я должна извиниться, свалилась к вам на голову, как сосулька с крыши. Спасибо за ваше долготерпение. У кого мне записаться на консультацию?
Глава 20
Полковник Дегтярев любит устраивать собрания сотрудников.
- Не забываем о мотиве, - торжественно объявляет Александр Михайлович в начале очередного совещания, - рассуждения типа: «Его убили из-за синих туфель» - принимаются лишь в том случае, если далее следует объяснение, почему эти синие туфли так важны для преступника. Фразы «чует мое сердце» слышать не желаю. Я понимаю, «чуйка» хорошая вещь, но нам нужны факты, а не бла-бла!
А я сейчас, торопясь в Ложкино, занимаюсь как раз тем, что полковник называет «бла-бла». Строю версию, опираясь исключительно на собственную фантазию. Хотя нет, кое-какие факты все же есть. Сворачивая на финишную прямую к воротам поселка, я уже сочинила складную историю.
Ирина Соловьева, преступница-рецидивистка, непонятным образом вышла на свободу, не отсидев весь срок за убийство. Вероятно, она попала под амнистию по беременности. Правда, в ее документах нет никаких упоминаний о ребенке, но будем считать, что это элементарный косяк. Иногда отлаженная бюрократическая машина дает сбой. К тому же если вспомнить, что Ирина была последний раз осуждена в тысяча девятьсот девяносто первом году, то ничего удивительного в этом нет. Страна разваливалась на части, система исполнения наказаний тоже трещала по швам, начальники исправительных структур сменялись с калейдоскопической скоростью, на зонах царил беспорядок, стоит ли удивляться, что документы Соловьевой не оформили должным образом? Ирина забеременела в лагере скорее всего от охранника, или, может, постарался кто-то из местных начальников. Он же поспособствовал освобождению женщины. Любовник Иры женат, скандал ему не нужен. Но он оказался порядочным человеком, не бросил Иру, дает ей деньги. Судя по тому, как хорошо живет сейчас Соловьева, отец Кати сделал успешную карьеру, может, он теперь богатый бизнесмен, и ему по-прежнему не нужен шум.
