Юлия Климова - Вредная привычка жить
– Ячейки бывают разные, есть же еще камеры хранения.
– Возможно… – сказала я. – Где еще?
– Где-нибудь под боком, уж я бы с такими денежками надолго не расставалась! Дома жена, там он прятать не станет, значит, в гараже.
Я уважительно посмотрела на Сольку.
– Ты молодец, девчонка, – сказала я. – Альжбетка, купи ей мобильник подороже.
– Значит, начнем с гаража? – у Сольки даже уши запылали.
– Завтра, как стемнеет, мы туда и направимся. Вот только вопрос: где у Валентина Петровича гараж?.. Ну, это я узнаю как-нибудь.
– Я возьму у Славки инструменты, – сказала Солька.
– Зачем? – поинтересовалась Альжбетка.
– Затем, что, возможно, замок придется ломать.
– Не надо ничего ломать, – сказала я. – Солька, помнишь, мне в институте на двадцать лет подарили красивую коробочку со связкой отмычек, там еще написано было: «Чтобы ты могла открыть любое сердце».
– Конечно, помню, а где они сейчас?
– У моей мамы остались, где-то на антресолях пылятся, сходим и возьмем.
Солька сморщила нос.
– А может, не надо к твоей маме? – заныла она.
– Придется, тут уж ничего не поделаешь.
– Нас посадят, вот увидите, нас посадят! – забегала Альжбетка по комнате.
– Ты еще недавно говорила, что за миллион долларов на все пойдешь, – напомнила Солька подруге ее заверения.
Альжбетка остановилась, спокойно подошла к дивану, села и сказала:
– Думаю, заехать к Анькиной маме в восемь – будет в самый раз. Завтра попрошу без опозданий!
Глава 18
Вот она я… А вот они Потугины
День начался суматошно. Воронцов решил предстать перед сотрудниками фирмы, со всеми познакомиться и собрать небольшое совещание, дабы проконтролировать, кто как работает, и узнать, не собирается ли поезд под названием «Ланди» сойти с рельсов.
Я еще с утра хотела поговорить с Виктором Ивановичем по поводу трехдневных отгулов. Интуиция подсказывала, что надо торопиться, но совещание нарушило мои планы, и я терпеливо сидела за своим столом в ожидании конца этого затянувшегося мероприятия. К одиннадцати часам наконец-то все разошлись по своим кабинетам, а я, окрыленная, влетела в кабинет Воронцова.
– Мне нужно поговорить с вами, – сказала я, выпячивая на передний план свой бесподобный макияж.
Траур по прежнему начальнику я досрочно закончила вчера.
– Не сейчас, я уезжаю.
– Нет, именно сейчас, это вопрос жизни и смерти!
– Чьей?
– Моей!
– Тогда это подождет, я даже не знаю, что лучше – когда ты жива или мертва, мне надо подумать об этом. Я вернусь, и мы поговорим.
– А когда вы вернетесь?
– Через пару часов.
Я топнула ногой и отправилась в бухгалтерию. Воронцов наконец-то подписал приказы, и я потащила их на первый этаж.
Девчонки рассказывали последние сплетни, и я, тактично развесив уши, стала впитывать информацию.
– Мне Надька со склада сказала, что Гребчук новую машину покупает, в кредит, вроде бы Селезнев до своей кончины все бумаги подписал… – рассказывала Зиночка.
– А Крошкин вокруг директрисы круги нарезает, видели? Ань, что у них там? – спросила Лариска.
– Их сердца бьются в унисон, их глаза, встречаясь, преображаются, а обручальные кольца в соседнем магазине вздрагивают каждый раз, когда их руки сплетаются, и…
– Хватит, хватит этой пошлятины, – запротестовала Виктория Сергеевна, непонятно что делающая в бухгалтерии, – ты зачем пришла-то?
– Приказы Воронцов подписал.
– Давай их сюда.
Виктория Сергеевна протянула руку, и я увидела на ее запястье огромный синяк. Я отвела взгляд, чтобы мой интерес остался незамеченным. Через секунду рукав сполз вниз, и синяк вновь был благополучно спрятан под манжетой.
– Расскажи еще что-нибудь, – попросила Зинка. – Как там Воронцов-то, я бы, девчонки, с ним – ух…
– Что «ух», сиди и не лезь, Воронцов – не твоего полета птица, – сказала недовольная Лариска.
Ну никакого уважения у девчонки к памяти погибшего любовника, уже, небось, губы и на Воронцова раскатала.
– А он к тебе приставал? – спросила Зинка.
– Было дело…
– Я это слушать отказываюсь, – грозно сказала Виктория Сергеевна и вышла из кабинета.
– А ты? – не обращая внимания на уход Ломакиной, спросила Зинка.
Я пожала плечом, мысленно рассуждая – то ли наврать, что «все случилось», то ли сбрехнуть, что я была неприступной.
– А я пока в раздумьях, – ответила я нейтрально.
– Ты что, – возмутилась Лариска, – он такой мужик!
– Мне Носиков сказал, – затараторила Зиночка, – что у нашего нового начальника целая сеть фирм, занимающихся перевозками, и еще – что он раньше крутым бандитом был, у него на спине, на лопатке, татуировка – какая-то птица, разбивающаяся о камни, и он еще перстень носит в память о своей прошлой жизни.
– Что за перстень? – спросила Лариска.
– Не знаю, не видела… с черным камнем.
– Да не носит он никакого перстня, – вмешалась я в разговор. – А откуда Носиков все это знает?
– А Леонид Ефимович как-то в баню ходил с Селезневым, давно это было, а там вроде и Воронцов был.
Я вспомнила, что Крошкин вчера был приглашен Любовью Григорьевной на кофе, и поспешила к себе узнать, какие там новости на интимном фронте.
Любовь Григорьевна, оказывается, тоже жаждала разговора. Увидев мой светлый образ на пороге, она затолкала меня к себе в кабинет, прикрыла дверь и стала нервно перебирать бумаги на столе.
Затем она обернулась и спросила:
– А когда уже можно? Ну… когда уже прилично?
– Вы что имеете в виду? – поинтересовалась я, прекрасно понимая, о чем идет речь.
Просто я не могла отказать себе в удовольствии видеть смущение на лице влюбленной женщины. Это говорило мне о том, что Земля все еще вертится и на ней все еще случаются милые глупости.
– Мы выпили кофе, и потом наступила пауза, – нервно сказала Любовь Григорьевна.
– Надеюсь, вы медленно встали, покачивая бедрами, подошли к выключателю… Погас свет, вы расстегнули две верхние пуговицы и сели на колени к Илье Дмитриевичу…
Любовь Григорьевна побледнела и сказала:
– Нет, нет и еще раз нет, я женщина приличная и думаю, что сразу нельзя!
– Какое же это сразу? – возмутилась я. – Вы же в театр ходили?
– Ходили.
– В буфете там были?
– Были.
– Бутерброды ели?
– Ели.
– Ну так флаг вам в руки, пора уже детей рожать!
– Аня, я прошу, я тебя очень прошу, поговори со мной серьезно, хотя бы раз, для меня это все очень важно!
– Ладно, – сказала я, присаживаясь на стул, – только я закурю.
– Хорошо.
Любовь Григорьевна тоже села и протянула мне пустую баночку из-под орешков: это должно было стать моей пепельницей.
– Что там было после вашей паузы?
– Мы говорили… немного про погоду, потом, конечно, о делах фирмы, как об этом не говорить, когда такое творится… А вдруг я его разочаровала и он больше не захочет подвезти меня домой?
– Захочет, куда он денется, ваша неприступность только на пользу.
– А ты считаешь, что женщина, которая не соглашается в первый же вечер на… связь… она уже неприступная?
– Это не первый ваш вечер, – сказала я, потом вспомнила Лариску и сказала: – Вы все делаете правильно, нечего этих мужиков баловать.
– А что же делать?
– Я думаю, что в следующий раз можно намекнуть, а там пусть сам разбирается.
– А как намекнуть, я же не умею?
– Скажете, что у вас в спальне кран прорвало, не могли бы вы, так сказать, починить? Кстати, осуществите мечту всех женщин – это же почти секс с сантехником!
– Аня, Аня!!!
– Ладно, просто возьмите его за руку и загляните ему в глаза.
– А дальше?
– Дальше он сделает все сам, он же не барабанщик из пионерского отряда.
– Хорошо… это даже несложно…
Дверь открылась, и к нам заглянул Воронцов.
– Ты здесь, – сказал он мне, – я, как видишь, приехал, пошли разбираться с твоими жизненно важными вопросами.
Воронцов достал из шкафчика коньяк, налил себе немного и сказал:
– Слушаю тебя, затаив дыхание.
– Могли бы и мне предложить, – надулась я, поглядывая на коньяк.
– Алкоголь плохо влияет на детский головной мозг.
– Мне нужно три дня за свой счет, – решительно заявила я.
– Какова причина предполагаемого отсутствия? – поинтересовался Воронцов.
