Дарья Донцова - Золушка в шоколаде
Однажды к Алевтине Петровне прибежала Фаина Пригова и попросила:
– Дай скорей валерьянки.
– Что случилось? – полюбопытствовала врач.
– Все! – стукнула кулаком по столу Фаина. – Я увольняюсь, не могу больше. Лучше опять в коровницы, чем в детдоме санитаркой.
– Успокойся, – стала уговаривать Фаину Алевтина, – сгоряча решения не принимай, подумай. На ферму надо в четыре тридцать утра прийти, работа тяжелая, ведрами да вилами ворочать, в грязи по уши стоять, из резиновых сапог и ватника даже на Новый год не вылезти. А в приюте! Смена начинается в восемь, тепло, на кухне еды полно, ну ребенка поднять, помыть, горшок вынести, эка трудность…
Фаина зашмыгала носом.
– Коровы живые, а эти ребята мертвые, глаза пустые. Есть, правда, несколько хороших, даже улыбаются, но все равно очень страшно. Знала бы ты, Алевтина, какая там жуть творится. И Дина, директриса, воровка. У детей постельного белья нет, одни гнилые матрасы. Да у нас в коровнике чистота, а в спальни я еле-еле вхожу, так там воняет. Знаешь, чего Динка удумала? Дырки в лежанках прорезала, под них горшки поставила, ребяток привязала, чтобы не ерзали. Во как! Чистая жуть!
– Ужас! – всплеснула руками Алевтина. – Но ведь в детдом регулярно комиссия приезжает!
Фаина скривилась.
– Тогда все тип-топ. Простынки, пододеяльники, на тумбочках по конфетке. Красотища! Только проверяющие за ворота – хлоп, ничегошеньки нету.
– Неужели дети правду не рассказывают? – с недоверием спросила Алевтина.
– Они, несчастные, ничего не понимают, – вздохнула Фаина. – Ты права, на кухне можно кофе попить со сгущенкой, хлеба с маслом да каши манной наесться. И мясо сиротам положено, и яблоки. Только ничего этого они не видят, бурдой бедняг кормят, водой с капустой. Няньки с медсестрами домой продукты прут, а я не могу. Лучше к коровам, а там, в приюте, жуть кромешная!
Алевтина Петровна призадумалась. До нее давно доходили слухи, что психиатрическая лечебница, где содержатся взрослые люди, напоминает концлагерь. Но все же в сумасшедшем доме не творился откровенный беспредел, шизофрения может начаться у человека из любой, даже самой дружной семьи. Родственники вынуждены поместить лишенного разума в стационар, но они не оставляют его, приезжают проведать и могут поднять скандал. А вот несчастные, никому не нужные, брошенные дети – легкий объект для обворовывания и издевательств.
Алевтина Петровна, в те годы молодой, только недавно закончивший институт специалист, пришла в негодование и отправилась в милицию. Да не к местному участковому, а в Москву. Она попала на прием к симпатичному лейтенанту Николаю Симонову, а тот рьяно начал проверять сигнал.
Результатом той поездки стала свадьба Алевтины с Николаем и арест директора детдома. Сменилось и руководство психиатрической клиники для взрослых, в Михайлово прибыл Иван Васильевич Каретников с женой Олимпиадой Михайловной и маленькой дочкой Ариной.
Жизнь в детдоме и психлечебнице начала меняться с калейдоскопической скоростью. Неизвестно как, но Иван Васильевич, хоть и молодой, да уже доктор наук, ухитрился объединить два заведения, детское и взрослое, в одно. В принципе подобное было невозможно, но Каретников непонятным образом пробил слияние. Более того, заведение получило статус научного центра, а это означало другие ставки для сотрудников и иное финансирование нужд больных.
Иван Васильевич был невероятным энтузиастом, Олимпиада Михайловна стала верной помощницей мужа. Она обладала даром убедить любого, даже самого неадекватного больного. Уж как это у нее получалось, не знал никто, но Липе не требовался шприц с успокаивающим лекарством. Медсестра просто подходила к разбуянившемуся пациенту, говорила ему несколько слов, и человек затихал.
Иван Васильевич увеличил число медперсонала, а еще он затеял стройку. При главвраче возвели отличный двухэтажный дом, можно сказать, элитное здание для городка, жители которого ютились по избушкам без удобств. В новостройке первый этаж был отдан под общежитие: ряд просторных комнат, общая кухня и пара санузлов. На втором располагались квартиры. В трехкомнатной обитал сам Иван Васильевич с семьей, остальные были «двушками», в них жили врачи.
Все Михайлово завидовало новоселам. Да и было чему! Горячая и холодная вода, газ, электричество, канализация, центральное отопление. А еще – вы не поверите! – в доме имелся телефон. Один аппарат стоял у Ивана Васильевича, второй помещался внизу, у входа. Это был телефон-автомат, работающий при помощи монеты. Но все равно телефон в подъезде в конце пятидесятых годов являлся показателем заоблачной элитности.
Под плавный рассказ Алевтины Петровны мы съездили на станцию, вернулись в барак, поднялись в небольшую квартирку и сели пить чай. Старуха приводила ненужные подробности, но я не прерывала ее. Похоже, ей хотелось выговориться, а слушателя рядом давно не было.
Супруг ее скончался давно, детей у них не получилось, а когда после смерти Ивана Васильевича закрыли местную поликлинику, Алевтина ушла на пенсию.
– Желтый дом до сих пор работает, – журчала бывшая докторша. – Уж и не знаю, что там творится после кончины Ивана Васильевича. Но пациенты есть, я их вижу.
– Вы ходите в клинику? Помогаете тамошним врачам? – слегка удивилась я несостыковке в рассказе Алевтины. Пару секунд назад старуха заявила: «Не знаю, что там творится».
Собеседница улыбнулась.
– Нет, теперь порядки строже, чем прежде, никого со стороны не впускают, даже охрану завели. Иди сюда!
Алевтина встала со стула и подвела меня к окну.
– Вот, смотри.
Я глянула вниз. С высоты второго этажа была хорошо видна территория за забором.
– Длинное здание желтого цвета – это психлечебница, – комментировала врач, – левее, из красного кирпича, приют, а вон то, зеленое, было поликлиникой.
– Дом в отличном состоянии, – констатировала я, – похоже, его недавно оштукатурили.
Алевтина скривилась:
– В жути теперь новые хозяева. В бывшей поликлинике сделали платное отделение. Не все люди сволочи, встречаются и нормальные, которые готовы содержать абсолютно неадекватного ребенка в комфортных условиях. Бизнесмены тут появились, ремонт произвели, во всяком случае – снаружи, табличку повесили «Счастливое детство» и деньги гребут.
– Наверное, дорого в клинике ребенка содержать? – предположила я.
– А что нынче дешево? Кое-кому и хлеб недоступен стал, – мрачно подвела итог Алевтина Петровна. – Впрочем, не буду злобствовать. Видишь площадку?
– Между корпусами? С лавочками? Да.
– Это место для прогулок, – пояснила Алевтина Петровна. – Днем взрослые воздухом дышат, а после пяти детей выводят. Я за ними часто наблюдаю. Тоскливо мне, после смерти мужа никак не очнусь. Телевизор не привлекает, книги читаю да в окно таращусь. Иногда ночью бессонница схватит, встану, в стекло лбом упрусь и молодость вспоминаю. Покойный Иван Васильевич так дом построил, чтобы из своей квартиры всегда клинику под наблюдением держать. Сотрудники знали: даже ночью «папа» может увидеть, где, в какой палате свет горел, и наутро допрос учинить. Всего из двух квартир такой обзор, из моей и главврача. Ладно, о чем это я говорила? Ах да! Вижу, как они прогуливаются, и должна сказать, что все выглядят очень даже прилично: пальто хорошие, ботинки крепкие, шапки, у неходячих коляски нормальные. Видно, дело в жути теперь нормально поставлено. Да только…
Алевтина резко захлопнула рот, потом улыбнулась.
– Лучше сядем, не след на скорбное место пялиться. Я уверена, что вид беды на психику плохо действует.
Глава 19
– Как же произошло превращение Олимпиады Михайловны в алкоголичку? – решила я подтолкнуть врача на нужную тему.
Алевтина Петровна протяжно вздохнула.
– Незаметно. Иван Васильевич-то враз умер, от инфаркта, утром на службу здоровым пошел, вечером в морг свезли. Липа при нем всю жизнь прослужила, они вроде со школьной скамьи вместе были, вот она и растерялась. На поминках она так напилась! Но тогда ее никто не осудил, наоборот, первое время Олимпиаду Михайловну жалели – осталась одна с непутевой дочкой.
Арина и впрямь получилась странной. Самая плохая ученица местной школы, она думала лишь о мальчиках. Даже Иван Васильевич, стойкий противник любого насилия, хватался за ремень.
Слушая визг Арины и вопль отца: «Маленькая пакостница, опять с парнями в лесу шаталась!» – Алевтина вздрагивала и думала, что отсутствие детей не всегда горе. Вот ведь родилась у главврача настоящая оторва и бестия. В доме всего полно – и еды, и игрушек, отец с матерью уважаемые люди, михайловская элита… Что мешает девчонке нормально учиться и достойно себя вести? Нет нужды в двенадцать лет искать работу, чтобы не сдохнуть от голода при родителях-алкоголиках, как у многих. Но Арина совершенно не желала открывать учебники. Правда, присутствие отца сдерживало хулиганку, а вот после кончины Ивана Васильевича Арина распоясалась окончательно. Она забеременела и в пятнадцать лет родила мальчика, Василия. От кого сыночек, школьница не сказала.
