Дональд Уэстлейк - Лазутчик в цветнике
От водителя я так и не дождался никакого ответа, но получил его из другого источника. Упомянутые мною позолоченные двери отворились, и я увидел три вспышки карманного фонарика.
— Благодарю, — сказал я водителю, сам толком не зная, шучу или нет, и выбрался из машины. Она тотчас рванула с места и скрылась за углом.
Район этот отличался от вотчины Джека Армстронга примерно так же, как Джек-потрошитель от Братца Кролика. Неопрятные груды мусора, казалось, кишели крысами, ниши под лестницами в подъездах — наркоманами, крыши — насильниками, приступочки перед домами — половыми извращенцами, а темные закутки — душителями и головорезами. Я вошел в это азиатское святилище, церковь, мечеть, храм или как там оно у них именуется. По чести сказать, вошел только потому, что это здание показалось мне самым безопасным местом в округе.
Ступени были сложены из сланца. За открытыми позолоченными дверьми царила кромешная тьма. Я переступил порог, и двери за мной закрылись. Казалось, мрак сгустился еще больше.
Мое правое запястье обхватила чья-то рука с тонкими пальцами, похожая на паучью лапу, и над ухом раздался шепот с присвистом: казалось, я слышу голос Питера Лорра в роли ликующего маньяка: «Пжалссста, сссюда-а-а…»
И паучья лапа куда-то потянула меня.
Я последовал за своим предводителем и пересек площадку, которая, судя по гулкому отголоску, была вымощена камнем. Меня провели чуть дальше вперед, потом потащили направо, и вскоре мы остановились. Паучья лапа отпустила мое запястье, я тихонько прикрыл руками два-три места, которые считал жизненно важными точками тела, и принялся моргать.
Тоненькая ниточка света прямо впереди сделалась шире, потом еще шире и превратилась в полоску, которая пробивалась из щели открывающейся двери. Какая-то маленькая тщедушная фигурка, судя по всему, мужская, возникла на пороге и знаком велела мне войти в освещенное помещение. Я вошел. Мой поводырь последовал за мной и прикрыл дверь. Я очутился в маленькой каморке, убранной на восточный лад; на стенах висели тканые циновки, а пол украшала какая-то мозаичная картина. Мой проводник, маленький тощий босоногий человечек восточного обличья и неопределенного возраста, облаченный в черную робу без пояса и такие же черные штаны, повернулся ко мне и сказал:
— Снимите обувь.
— Что? — не понял я.
— Это совершенно необходимо, — ответил он, и в целом свете не хватило бы букв «с», чтобы передать, как этот азиат произнес слово «совершенно». — Здесь оссвящщщенное месссто, — просвистел он в заключение.
— Священное место, — эхом откликнулся я, чувствуя, как зудит левое запястье под часами. Зуд не прекращался, и в конце концов я поднес зудящую конечность к уху. Из часов донесся тоненький металлический голосок: «Не разувайтесь. Не разувайтесь. Не разувайтесь».
— Придурки, — злобно процедил я.
Мой загадочный проводник, похоже, подумал, что я имею в виду его, и тотчас ощетинился.
— Туфли надобно ссснять. Не ссснимете по сссвоей воле, позову на помощщщь, и вассс разуют насссильно.
Он плевался этими «с» и «щ», будто пулемет системы Флита.
— Ну ладно, — согласился я. — А мне их вернут?
— Несссомненно. А пока можете обутьссся вот в эти сссандалии.
Сандалии, которые он сунул мне под нос, были сплетены то ли из соломы, то ли из тростника, то ли из ивовых прутьев. Ну, вы представляете себе, что они были такое. Нечто подобное летом продают на пляжах.
Я сменил мои дивные электронные башмаки на пару жалких плетеных сандалий и увидел, как мой новоиспеченный приятель аккуратно ставит туфли на пол в уголке, где, как он заверил меня, ничего с ними не случится до моего возвращения.
Запястье сразу перестало зудеть.
— Сссюда, — сказал мне проводник, открывая дверь в дальней стене комнаты. Я зашаркал своими новенькими сандалиями и последовал за ним.
(Вы когда-нибудь замечали, какое важное место в сказках про волшебство занимает обувь? Возьмите, к примеру, Дороти из «Волшебника страны Оз». Злая колдунья не может причинить девочке сколько-нибудь серьезного вреда, пока та ходит в красных башмачках, подаренных ей доброй волшебницей. Нечто похожее можно встретить в детских сказках всех народов мира, а в сказках этих заключена великая мудрость, о чем вам с напыщенным видом заявит любой ученый муж. Вот я и провел несколько минут, размышляя о предостережениях, содержащихся в народном творчестве и связанных с волшебной и защитной обувью, и о том, к каким плачевным последствиям может привести отторжение героя этой сказки от его прекрасных башмаков.)
Но это — реплика в сторону, высоконаучное отступление от темы, и впредь я постараюсь не растекаться мыслью по древу.
Итак, вернемся к нашим делам.
Как я уже говорил, мой спутник провел меня в другую дверь, за которой оказался длинный пустой коридор, выдержанный в бежевых тонах. В нем не было никаких дверей. Мы прошли уже довольно большое расстояние, и тут коридор вдруг повернул налево. Повернули и мы. Наш путь освещали маленькие тусклые плафоны, укрепленные на потолке через равные промежутки.
В конце коридора дорогу нам преградила широкая и тяжелая стальная дверь. Мой проводник изрядно поднатужился и толкнул ее. Дверь ответила на его кряхтение таким же натужным скрежетом и умолкла, лишь когда плюгавый азиат распахнул ее настежь и перестал кряхтеть. Он взмахом руки пригласил меня пройти в другой коридор, ничем не отличающийся от первого.
— Ссступайте вон туда, — велел он, указывая направление, и с натугой закрыл за собой железную дверь.
Я остался в одиночестве и пробы ради сказал:
— Алло?
При этом я поднес часы к уху, и они затикали на меня. Теперь я и впрямь был один. Вот ведь дурень.
Оставалось только одно: идти дальше. Я прошагал до конца коридора и обнаружил, что он делает левый поворот и заканчивается у каменной лестницы, ведущей вниз. Свет теперь давали редкие голые лампочки, висевшие на проводе, который тянулся вдоль правой стены на высоте человеческого роста. Стены были сложены из выщербленных камней. В воздухе витал горьковато-солоноватый запах, чем-то напоминающий аромат моря.
От подножия лестницы вправо вел извилистый коридорчик, стиснутый стенами из грубых каменных глыб. Где-то капала вода. Лампочки теперь висели так далеко друг от друга, что некоторые участки этого кривого лаза оставались и вовсе не освещенными.
Наконец я добрался до другой лестницы. Эта была деревянной и вела наверх. Электричества здесь не было; путь мой освещали факелы, вставленные в кольца на стене и источавшие смолистый дух.
На верхней площадке деревянной лестницы была похожая на арку дверь, которая вела к узкому стальному карнизу, уходящему в темноту и нависающему над гулкой черной бездной. В дальнем конце карниза виднелась еще одна освещенная дверь. Я с опаской ступил на железный настил.
Слева и справа тянулись ржавые поручни. Металл под ногами был мокрый и скользкий. У меня возникло такое чувство, будто внизу бездонная пропасть: разглядеть что-либо в такой тьме я, разумеется, не мог. Кроме того, я чувствовал, что где-то высоко-высоко над головой нависает то ли сводчатый, то ли куполообразный потолок, но и это ощущение, ясное дело, ничем не подтверждалось.
За дверью я увидел уютную теплую комнату, убранную тяжелыми гардинами и ткаными циновками густых темных тонов. На полу тут и там лежали толстые ковры, по две-три штуки один на другом. Потолок был черный. Единственной мебелью здесь были маленькие столики, а единственным источником света — горящие на них свечи. Повсюду валялись пухлые оранжевые и красные подушки.
Вдруг какая-то пестрая тень отделилась от скрадывавшего ее фона и воплотилась в образе прекрасной и чувственной девушки восточного обличья. Она была облачена в какой-то замысловатый национальный наряд, окутавший ее с головы до пят. Девушка поклонилась мне, ее волосы цвета воронова крыла тускло блеснули в свете свечей, миндалевидные глаза сверкнули. Она молча поманила меня за собой.
О, Боже! Идти за ней? Но ведь у меня есть Анджела, и это чревато всеми возможными…
Эх! Мы прошли по длинному и широкому коридору, убранному коврами, мимо многочисленных закрытых дверей, из-за которых доносились музыка, взрывы смеха и иные шумы, сопутствующие всевозможным удовольствиям, и наконец девушка остановилась возле одной из дверей в левой стене коридора. Она тихонько постучала, поклонилась мне и отправилась в обратный путь.
Мучимый страстным желанием, я смотрел ей вслед, пока дверь не открылась. Глазам моим предстала еще одна восточная физиономия. Я тотчас узнал эту морду. Она принадлежала участнику учредительного собрания Лиги новых начинаний! Кажется, я не рассказывал о нем федикам. Но вот увидел и мигом вспомнил. Он возглавлял какую-то мелкую коммунистическую группировку, название которой, равно как и имя ее вожака, улетучилось из моей памяти.
