Люся Лютикова - Мы все худели понемногу
— Ну-с, давайте сюда вашу находку, — без предисловий сказал Помидоркин и требовательно протянул руку.
В очередной раз поразившись его невоспитанности, Калерия Семеновна отдала бумаги. Профессор впился в них взглядом. Затем взял со стола лупу и принялся внимательно изучать строчки. Через полчаса та же участь постигла фотокарточку. Калерия Семеновна, так и не дождавшись приглашения, осторожно присела в вольтеровское кресло. Наконец, Помидоркин понюхал бумагу, странно хрюкнул и поднял на пенсионерку глаза. Пыкова заметила в них какой-то адский отблеск и поспешно отвела взгляд.
— Конечно, для окончательного вывода необходима графологическая экспертиза, — медленно сказал профессор, — но я на девяносто процентов уверен, что это подлинник. Знаете, сколько их прошло через мои руки? Да, скорей всего, письма настоящие.
Калерия Семеновна вскочила с места:
— Господи, радость-то какая!
Помидоркин посмотрел на нее тем же диким взглядом:
— Вы так думаете?
— Ну конечно! Еще одни факты из жизни великого поэта. Возможно, даже удастся сделать какое-нибудь открытие!
— А нужны ли они, эти открытия? — промолвил Юрий Львович и возбужденно зашагал из угла в угол комнаты. Он остановился около окна, откашлялся и хорошо поставленным голосом произнес: — Знаете ли вы, что принесли сюда бомбу?
Пыкова вздрогнула.
— Да-да, именно бомбу, которая взорвет все современное есениноведение. Вот это, — профессор потряс в воздухе бумагой, — неизвестные науке письма Есенина к поэту Анатолию Мариенгофу, его другу. А на фотографии, вероятно подаренной ему же, — четверостишие, датированное 1922 годом. Но до сих пор считалось, что это предсмертные стихи, которые Есенин, разрезав себе руку, написал кровью за день до своего самоубийства в гостинице «Англетер». И случилось это 27 декабря 1925 года. Правда, там было продолжение. — И Юрий Львович, закатив глаза к потолку, с чувством продекламировал:
До свиданья, друг мой, без руки и слова,
Не грусти и не печаль бровей, —
В этой жизни умирать не ново,
Но и жить, конечно, не новей.
Однако Калерии Семеновне не были понятны опасения профессора. Пенсионерка считала, что в голове у поэтов постоянно роятся разные строчки и целые четверостишия, которые могут годами ждать своего часа, чтобы вылиться в целое произведение. Подумаешь: начало написано в 1922 году, а окончание в 1925-м. Что же тут такого взрывоопасного? Примерно в этом духе она и высказалась.
— Вы не правы, — стал объяснять профессор. — В данном случае речь идет о предсмертном послании. Его человек обычно адресует тому, кто был ему особенно дорог при жизни. Раньше у литературоведов не было единого мнения относительно того, к кому обращался Сергей Есенин. Теперь, после вашей находки, становится ясно: он писал Анатолию Мариенгофу.
— Но ведь вы сами говорите, что он был его другом, возможно, лучшим. Кому же еще писать перед смертью? Это ведь естественно.
— Да? А вот это, по-вашему, естественно? — И Помидоркин зачитал отрывок из письма:
«Милый мой Рыжий!
Скучаю по тебе, и ты даже не представляешь как. Изадора прекраснейшая женщина, но даже она не может соперничать с тобой в нежности и любви. Как бы я хотел вырваться отсюда, мой Толенок, сесть с тобой рядышком, как это раньше бывало, и забыть обо всем остальном мире. Я знаю, что мои письма просматривают, поэтому ограничиваюсь лишь этими сухими строками, ни в малой мере не передающими всю мою тоску по тебе и нашим с тобой блаженным дням».
Похоже это на «сухие строки», обращенные к другу? — воскликнул профессор.
Даже Калерия Семеновна, не искушенная в человеческих страстях, заподозрила, что дело здесь не чисто. Юрий Львович подтвердил ее догадку:
— Уже после смерти Есенина Анатолий Мариенгоф в своей книге «Роман без вранья» недвусмысленно намекал на то, что их связывали любовные отношения, которые не прерывались в течение всей жизни. Естественно, все исследователи отмахивались от его признаний, бросающих тень на великого русского поэта. Но тогда это было просто сделать: не существовало других подтверждений, уже со стороны самого Есенина. Теперь, — профессор взмахнул письмом, — они есть. И не забывайте о том, что предсмертное послание поэта было адресовано Мариенгофу.
Помидоркин выдержал эффектную паузу и продолжил:
— Если эти сведения станут достоянием общественности, светлый образ Есенина будет запятнан. Обыватели не в состоянии отделить зерна от плевел и понять, что к поэтам надо подходить с особенной меркой. Вы представляете, какую мерзость из всего этого раздует желтая пресса? Истеричный наркоман и алкоголик, не сумевший пережить разрыв с любовником, кончает с собой в гостиничном номере, предварительно написав предмету своей страсти прощальное стихотворение. Репертуар всех «голубых» представителей нашей эстрады мгновенно пополнится песнями на стихи Есенина. Вы хотите, чтобы Боря Елисеев пел «Клен ты мой опавший»?
Уж насколько Калерия Семеновна была далека от современного шоу-бизнеса, но Борю Елисеева она знала. Старое морщинистое существо, предпочитающее выступать в шелковом женском белье. Пенсионерка представила, как из его порочного рта вылетают есенинские строки, и от ужаса у нее потемнело в глазах.
— Что же делать? Может быть, уничтожить находку? — в отчаянии предложила женщина.
— Потомки нам этого не простят, — назидательно сказал Помидоркин. — У меня есть другое решение.
У поэта, месяц не дожившего до тридцатилетия, родилось двое законнорожденных детей. Однако у Есенина были и побочные дети. Одного из таких сыновей судьба забросила в Америку. Там он обосновался в штате Иллинойс, женился и сам обзавелся потомством. Вот так и получилось, что в США проживает внук Есенина Питер, который владеет заводом по производству собачьих кормов и сказочно богат.
В Америке все граждане гордятся своими корнями. Питер Есенин знает, что его дед — известный русский поэт. Но сам Питер, американец до мозга костей, почти не говорит по-русски и, признаться, не любит приезжать в Россию. Зато ему очень хочется иметь дома какую-нибудь память о деде. Питер, зная Юрия Львовича Помидоркина как главного специалиста по Есенину, лет пятнадцать назад обращался к нему с просьбой найти что-нибудь, принадлежавшее предку. Но где? К сожалению, почти все исторические документы, имеющие отношение к Сергею Есенину, уже описаны и хранятся в музеях. Да и не очень-то профессору удалось бы при социализме скрыть наличие новой находки. Его, пожалуй, даже посадили бы за шпионаж или контрабанду.
Теперь, слава богу, времена другие. Граждане имеют право самостоятельно распоряжаться собственностью, найденной на чердаке. У Калерии Семеновны есть выбор: бесплатно отдать находку музею, чем вызвать смуту и переполох в обществе, — или продать ее внуку поэта. Решать ей. Но только пусть учтет, что Помидоркин поддерживает контакт с Питером Есениным, даже побывал в Америке за его счет, так что профессор уже сегодня может по электронной почте выслать наследнику письмо с радостным известием…
— А это правда, что собачьи корма в Америке делают из бездомных животных? — задала Калерия Семеновна вопрос, уже давно терзавший ее добрую душу.
— Не знаю, — растерялся профессор. — Но думаю, что это неправда. Общественность тут же подняла бы вой о правах братьев наших меньших. Да и нет там бездомных собак, уже давно всех отловили. Скорей всего, корма делают из генетически модифицированного мяса и разных искусственных наполнителей.
Этот ответ решил все. Действительно, пусть лучше документы вернутся в семью, рассуждала Калерия Семеновна, скандал вокруг имени великого поэта ни к чему. О размере вознаграждения пенсионерка тогда даже не думала. Честно говоря, ей казалось, что благодарный внук вышлет ей что-нибудь типа коробочки конфет или сувенир в виде миниатюрной статуи Свободы. Исключительно в знак симпатии. В конце концов, наживаться на национальном достоянии даже как-то неприлично…
Однако уже через неделю Помидоркин вручил Калерии Семеновне конверт с долларами.
— Я отправил Питеру письма и фотографию международной курьерской почтой, а он перевел деньги на банковский счет, — довольно потирая холеные руки, сказал профессор. — Здесь вся сумма за вычетом процентов, которые взял банк.
Пыкова засмущалась, конверт жег ей руку. Но не отказываться же от заслуженной платы? Чтобы скрыть неловкость, пенсионерка принялась разглядывать профессорский кабинет. На полу она заметила раскрытый чемодан.
— Уезжаете? — спросила она.
— Да, — неохотно подтвердил Помидоркин, — решил поехать в Италию и дописать там книгу в спокойной обстановке. Ну, не смею вас больше задерживать. Если найдете еще что-нибудь есенинское — сразу ко мне.
