Игорь Чубаха - Тайна Черного моря
Это был прекрасный план. Жаль, не обойтись без помощника. Синьор Ринальдо принялся искать глазами местного партийного функционера из какой-то там ЛДПР, одетого, как признал ушлый итальянец, в костюм от Ferretti. Но тот как сквозь землю провалился. Может быть, он уже снаружи? Однако и снаружи бойкий функционер замечен не был. Щурясь под дождем, синьор позволил толпе увлечь себя в бомбоубежище. И Санта-Лючия с ним, с синьором.
Было в лицах незваных инспекторов что-то от голодных, дождавшихся своего часа мурен.
Среди хаотично бегущих туристов господина Сумарокова не оказалось. Значит, наверху где-то господин Сумароков. Значит, в прятки решил поиграть. Давай-давай, кто не спрятался, я не виноват.
Боевые пловцы переглянулись. Тихомиров молча кивнул Запольскому на вахтерский стул. Тот безропотно проследовал за стойку. Сел, камбалообразно пошевелив задом, проверяя, насколько надежно ветхое сиденье, и отгородился от окружающего мира газетой с двумя проткнутыми пальцем дырочками. На запястье наколка — морской змей обвил подводную лодку. (По контурам рубки специалист узнал бы в лодке несколько устаревшую «Золотую рыбку».) Глаза сквозь газету — красные, настороженные глаза морского окуня.
А Тихомиров с Насибовым по носовым платочкам и художественным буклетам метнулись ступенями наверх.
Одна дверь — никого.
Вторая...
Вот он, голубчик, затаился возле экспозиции.
Брызнули осколки витрины, запульсировала сирена сигнализации и тут же заглохла, отключенная предусмотрительно оставшимся внизу сотоварищем. Это Андрюша по-молодецки кулаком разнес ближайшую витрину, хранящую старинное, позапрошлого времени оружие, схватил старинный шестопер [13] и кинулся на господина Сумарокова, меланхолично рассматривающего сокровища московских правителей; господина Сумарокова, поправляющего грубый серый с малиновой ниткой чесучевый галстук; наглого господина Сумарокова, не подозревающего, что его час настал.
А Сумароков, казалось, только и ждал нападения: схватил прямо с витрины — она почему-то оказалась незастекленной — саблю Пожарского, похожую на антикварный серебряный столовый ножик. И, проворно увернувшись, болезненно шлепнул плашмя по заду пролетевшего мимо убийцу.
Низкорослый Насибов жадно хохотнул, зажал в правой клевец [14] и нахлобучил на темя шлем Ярослава Всеволодовича. Вжимая голову в плечи, как морская черепаха, обошел принявшего боевую стойку бизнесмена по кругу. Тюкнул востроносым, напоминающим односторонний альпинистский молоток оружием в предпоследнее витринное стекло и, выгребя из острых осколков щит Мстиславского, занял боевую позицию рядом с командиром — полностью экипированный.
— Я добр, но отходчив, — по-щучьи оскалился Насибов жертве. В глазах боевого пловца запылал огонек жажды крови.
Княжеский шлем, частично увитый серебром, спереди, над заслоняющим переносицу серебряным «клювом», был украшен контуром какого-то архангела. Сей архангел не сулил супротивнику ничего хорошего. Кто на нас с мечом попрет...
Насибов держал клевец как саперную лопатку — за конец рукояти прямым хватом. Молодец, умеет. Так опытный воин сжимает томагавк. Вся сила сосредоточена в кольце, образованном безымянным пальцем и мизинцем. Он готовил несколько отвлекающих диагональных взмахов, чтобы внезапно нанести цепляющий горизонтальный удар, а если противник окажется сноровистым, то тут же перевести удар в другую плоскость, наколоть вражье колено или локоть — как сподручней окажется, — а затем перекинуть пальцы, меняя хват на обратный, и воткнуть острие в пах бизнесмена.
Анатолий Хутчиш любил подраться всерьез и надолго. Чтобы мышцы всласть поразмять, чтобы кровушку по жилам разогнать. Хотелось покружить, побегать по залам, заодно и экспозицию посмотреть — когда еще доведется! Но увидев, как эти варвары обходятся с сокровищами Родины, решил быть краток.
Двое кинулись в атаку. Навозной мухой у плеча Анатолия прожужжал шестопер. Тонко пискнула сабля, оставляя зарубку на древнем щите.
Сабля Анатолию нравилась. Испытывал он чисто воинское уважение к этой скромной, не похожей на прочие экспонаты ветеранше с обломанной гардой — выкованной персидским мастером Нури, сыном Арисера. И Анатолий берег боевую ветхую подругу, с плеча не рубил.
Тихомиров с Насибовым в сече вели себя иначе, к оружию пиетета не выказывали, как не испытывает землекоп любви к лопате: сломает — новую выдадут.
И пусть они держали в руках непривычное для себя оружие, но что-что, а воевать умели. И, что особенно важно, являли собой «сыгранный» коллектив. Каждый знал, кто отвлекает, а кто готовит коварный завершающий удар, кто заходит под правую руку, а кто слева, кто в «частик» должен подставиться (и не сдрейфить) — лишь бы господин Сумароков не уполз из княжеских палат живым.
И все бы у них получилось тютелька в тютельку, кабы не чересчур крепким орешком оказался «заказной» мясоторговец Сумароков, кинувший Папу. Зажатый между алчно вжикающими клевцом и шестопером, выписывающий своей (пардон, ополченца Пожарского) сабелькой невпечатляющие петли Нестерова, он, казалось, еще полсекунды — и нарезанной селедочкой осыплется на пол. Выставив открывшиеся на месте ударов щербатые мослы, пачкая музейный паркет своей маслянистой торгашеской кровью.
А не фига!
Из самого невероятного, крайне неудобного положения — ноги расставлены слишком широко, туловище к земле под сорок пять градусов, и нужно моментально перестроиться, ибо над головой уже занесен шестопер, — бизнесмен сумел отразить удар.
Вопреки всем правилам средневекового боя (если вооружен, никогда не норови повергнуть супостата голой конечностью: ударишь кулаком — взмахнут мечом, и нет кулака; ударишь ногой — и нет ноги), Анатолий вдруг подставил саблю под сыплющиеся на голову удары, закружил юлой и...
Получив пинок ногой в солнечное сплетение, Насибов отлетел в дальний конец зала. Раздавил спиной стекло последней витрины, погрузился в блестящий строй рыцарских доспехов. Где и успокоился. Не спасла княжеская амуниция.
И стальные истуканы принялись падать один за другим, издавая грохот, который напомнил теряющему сознание Насибову сцену из далекого детства: родной колхоз, ферма, шофер из кузова сбрасывает порожние, пахнущие чуть подкисшим молоком бидоны — только вернулся с молокозавода. Смачно потягиваются рослые загорелые доярки. Нестерпимо щебечут птицы...
Потеряв напарника, Тихомиров по-акульи плавно скользнул к двери и оглянулся в поисках дополнительного вооружения. Взгляд его упал на сплетенные из тысячи мелких колец кольчуги. Ну что ж, поиграем в Спартака. Вперед, спартаковцев смелый отряд!
Андрюша стал наступать, намотав край кольчуги на кисть левой руки, с каждым шагом хлеща с плеча стальной рубашкой, стараясь зацепить голову супротивника и одновременно намечая, в какое место достать шестопером.
Его учили, что бой холодным оружием не может длиться долго. Противники сошлись — кто-то ошибся, кто-то победил. Без лишних раундов. Его учили, что в таком бою нельзя ни пугаться, ни быть безрассудно храбрым. Его учили, что в таком бою нет морали и нет правил. Его учили...
Его недостаточно учили.
Коротка оказалась кольчужка. Или ворог оказался изворотливее.
Хутчиш выждал момент, перехватил саблю половчее и двинул навстречу, выписывая ею восьмерки. Заслепила-заворожила старинная сабля Тихомирова; прозевал Тихомиров финт. И вот стоял бизнесмен Сумароков с саблей в метре от него, а вот стоит лицом к лицу, глаза в глаза. И вот как шарахнул торговец говядиной подводного пловца лбом в лоб — словно морской скат хвостом достал. Потемнело в глазах у Андрюши Тихомирова. И как стоял, так и грохнулся он об пол. Из кармана сырой рубашки бабочками выпорхнули и уснули рядом с оглушенным телом три стодолларовые бумажки.
Анатолий потер лоб, недовольно окинул взглядом разгромленный зал, виновато вздохнул, шагнул к третьей витрине и бережно возложил на историческое место выручившую в трудную минуту сабельку. Сверху аккуратно опустил снятое загодя стекло.
По повадкам, по особенной манере вкладывать в удар силы больше, чем надо, он понял, что его противниками выступали боевые пловцы. А из этого следовало, что где-то у кремлевской стены схоронены гидрокостюмы, и теперь уйти от тысячи преследователей не составит труда.
Вот, вот зачем ему нужен был ливень. Вот зачем молился он на Гидрометцентр. Не будь дождя, что бы он делал, например, с парашютным шелком?..
Осталось нейтрализовать последнего пловца — того, кто с вахтерского пульта выключил сигнализацию.
Подобрав с пола две зеленые бумажки, а одну оставив на чай, Хутчиш одернул серый со стальным отливом, ничуть не помявшийся — что значит заморское сукно! — костюм, поправил галстук и пулей рванулся на выход. Не стал тратить время на бег по ступеням, спрыгнул сверху через перила и с выдохом ударил кулаком сквозь разложенную газету. Не успев даже дернуться, Запольский обмяк.