Джек Ричи - Собственное мнение
— Ральф, — вывел я его из задумчивости, — а чем ты уничтожаешь вредителей? Обрызгиваешь? Часто?
Вопрос попал в точку. Он с воодушевлением поднялся.
— Следуй за мной, Уильям!
Я прихватил с собой свою чашку.
Ральф вывел меня на задний двор к гаражу, из внушительной связки ключей выбрал один и вставил его в скважину.
— Машину приходится парковать на улице. Здесь — не повернуться. — Он распахнул дверь и торжествующе отступил в сторону. — Вот, полюбуйся.
Взгляду открылось нечто среднее между магазином садового инвентаря и аптекой. Сенокосилка, трактор, всевозможные подвесные приспособления заполняли всё помещение. Одна стена была сплошь завешана полками, заставленными разномастными склянками, банками, пакетами и картонками. На другой — красовался богатый ассортимент ручных распылителей.
— И много ли у тебя земли, Ральф?
— Целая четверть акра.
Я пробежался взглядом по полкам и ткнул наугад.
— А что у тебя там, в маленькой красной банке?
— О, это самая убойная штука из всех, что тут есть, — гордо сказал он. — Прикончит кого хочешь. — И указал на противогаз и резиновый комбинезон на распялке. — Приходится облачаться, когда распыляю. Ни дюйма кожи нельзя оставить открытым.
Я уставился на банку:
— И этим ты опрыскиваешь свои яблони?!
— Да лучших яблок ты в жизни не видел! Ни пятнышка, ни червоточинки!
— А есть-то их можно?
— А как же! Химикат осыпается, смывается дождями. Кроме того, те, что ем, я всегда чищу.
Я допил свой кофе и протянул ему чашку.
— Послушай, дружище, не слишком большим нахальством будет попросить тебя принести мне ещё кофейку? А я бы пока осмотрелся.
Когда он ушёл, я поддел отвёрткой крышку красной банки. Внутри оказался омерзительно-жёлтый порошок. Я наполнил им загодя припасённый конверт, осторожно заклеил его и спрятал в карман.
Ральф вернулся с моей чашкой.
— А помнишь доброго старого Джимми Гаскинса?
— Нет. — Я взял у него чашку. — Скажи-ка лучше, что ты думаешь об органических методах плодоводства?
Он так и заледенел:
— В высшей степени ненаучный подход!
— У нас около сорока яблонь, — сообщил я. — Мы их никогда не опрыскиваем.
Он поджал губы:
— Чего только не бывает!
Мне показалось, он уже жалеет, что принёс мне кофе. Уходить на такой ноте не хотелось. Я порылся в памяти и щёлкнул пальцами.
— Помнишь доброго старого Кларенса? Ну, про которого говорили: чтобы постричься, ему довольно точилки для карандашей?
— Помню, — холодно посмотрел на меня Ральф. — Это мой брат.
Разумеется, я не собирался травить Генриетту прямо в собственном доме. Последовали бы неизбежное вскрытие и столь же неизбежный электрический стул.
Но один из наших разговоров натолкнул меня на благодатную мысль.
— Милый, — сказала она, — каждое лето я выкраиваю неделю-другую на полевые работы. Как ты думаешь, я могу поехать в этом году?
Я уже открыл было рот, чтобы высказаться в том смысле, что не возражаю, при условии, что она не рассчитывает на мою компанию, — как вдруг меня озарило.
— А куда ты собираешься?
— Это будет поход на каноэ, Уильям. По дебрям Миннесоты.
— И ты предпринимаешь такие путешествия в одиночку?
— Нет, обычно я беру с собой кого-нибудь из студентов. Однако на этот раз я надеялась, что… что мы могли бы поехать вдвоём. Если хочешь, можно взять проводника, но не думаю, что он нам понадобится, ведь мы не станем уходить далеко от стоянки, правда?
Идея подкормить собой москитов не казалась мне слишком заманчивой, но я, не раздумывая, улыбнулся.
— Ну, конечно, я не отпущу тебя одну! И, разумеется, проводник нам без надобности.
Таким образом, проблема была решена. Мы заберёмся в глушь. Я просто убью её и зарою, поглубже. Потом сообщу властям, что моя жена ушла в лес и пропала. Поднимется суматоха, будут организованы поиски, мы прочешем всё вдоль и поперёк, но Генриетта исчезнет бесследно. Аминь.
Возвратившись от Ральфа Уинклера, я крепко-накрепко запер конверт с отравой у себя в кабинете.
Вечером, как обычно, Генриетта принесла в гостиную свои бумаги и справочники и продолжила работу над статьёй для «Ботанического вестника». Я включил проигрыватель и устроился под торшером, чтобы углубиться в счета. Через некоторое время я повернулся к жене.
— Тут имеется один пункт, Генриетта, который возникает из месяца в месяц. Ты регулярно снимаешь с одного из своих банковских счетов по две тысячи долларов, которые потом словно испаряются. По крайней мере, я не вижу здесь документов, оправдывающих этот расход.
Генриетта ответила не сразу.
— Боюсь, что это шантаж, милый.
— Шантаж?! — Кажется, я её недооценил. — Да что ж ты такого натворила?
— Ничего, милый. Эго из-за профессора Генриха. Видишь ли, они с женой взяли приёмного ребёнка, только не официальным путём, а, как они это называют, через «чёрный рынок». И всё шло прекрасно, как вдруг через год заявляется к ним какой-то мужчина и утверждает, что он отец этого ребёнка, размахивает документами и требует ребёнка назад, если…
— … если профессор не заплатит.
— Да. Сначала это была сотня долларов в месяц, но мало-помалу дошло до пятисот. Профессор и его жена просто не потянули, их сбережения кончились, и, в конце концов, профессор пришёл ко мне занять денег. Ну, и, в общем, не удержался и рассказал всю историю. Так что я взяла эти платежи на себя.
— Ты?! Неужели Генрих позволил тебе это?
— Но, милый, он же не знает! Я сказала, что хочу только переговорить со Смитом — так зовут шантажиста, а потом сообщила, что сумела напугать его тем, что обращусь в полицию.
— Но, конечно, не сделала этого.
— Нет. Я всё обдумала и поняла, что настоящих доказательств того, что Смит вымогает, у нас нет. Он всегда настаивал на выплате наличными. Если я не сумею доказать в полиции, что Смит — мошенник, он может рассердиться и отнять ребёнка. Мне показалось, что деньги — самый безболезненный способ решить проблему.
— Так, значит, сначала пятьсот долларов, потом всё больше и больше, и, наконец, сегодня это уже две тысячи в месяц?
— Да, милый.
Я потёр глаза:
— А ты понимаешь, что со временем его аппетит разгорится, и он потребует три тысячи? Четыре? Пять?
— Нет, — покачала она головой, — две тысячи — это предел. Я сказала об этом Смиту, когда он потребовал прибавить ещё пятьсот. Поначалу он выглядел разочарованным, но потом, видимо, смирился. — Она улыбнулась. — О, я умею быть твёрдой, когда захочу.
Язык отказывался мне повиноваться:
— И сколько же всего перепало этому наглому проходимцу?
— Не могу сказать с точностью, но, думаю, что-нибудь около пятидесяти тысяч.
— Пятьдесят тысяч долларов моих… наших денег? Тунеядцу, который не сеет, не жнёт?!
Она кивнула.
— Кстати, Уильям, у тебя будет только три часа в день. Эти семинары — для аспирантов, которые работают над диссертацией, и перегружать их никто не собирается. А ты не хотел бы получить степень магистра?
— Когда у тебя очередная встреча со Смитом?
— Он приходит сюда в первый понедельник каждого месяца. Он очень пунктуален и всегда звонит в воскресенье. Напомнить, чтобы я зашла в банк снять наличные.
Я потянулся к бару налить себе чего-нибудь покрепче.
— Когда позвонит в следующий раз, позволь мне самому с ним побеседовать.
В воскресенье вечером Генриетта подозвала меня к телефону.
— Ты не обидишься, если я попрошу тебя выйти? — спросил я. — Мне будет неловко отчитывать его в твоём присутствии.
Когда она закрыла за собой дверь, я произнёс в трубку:
— Всё, паразит несчастный, ты получил свою последнюю подачку.
— А ты-то кто будешь?
Я объяснил, как мог:
— Каждый цент, выпархивающий из этого дома, находится у меня под контролем, понял? Ты больше не подпадаешь под нашу благотворительность.
— Ну, в таком разе пусть ваш профессор простится с моим ребёнком.
— Не думаю, что дойдёт до этого. Твоя репутация оставляет желать лучшего, и мы с женой, так же как профессор Генрих с супругой, охотно засвидетельствуем это перед судом.
— Ладно, мистер. Я ещё смогу попортить вам кровь. Ждите неприятностей.
— Ах, как страшно! — Но тут мне пришло в голову, что особь, внезапно лишившаяся двух тысяч ежемесячного довольствия, может повести себя непредсказуемо. Вдруг этому типу вздумается следить за мной? Что, если после исчезновения Генриетты он сумеет сделать самые элементарные выкладки? Шантажисты известны своим чутьём. Что, если он примется за меня? Я, разумеется, платить за его молчание не стану, и тогда он позаботится о том, чтобы у меня и впрямь возникли проблемы. Намекнёт, к примеру, в полиции, что хорошо бы возобновить поиски тела Генриетты, перерыв поглубже окрестности нашей последней стоянки..
