Елена Логунова - Афродита размера XXL
«Похож на Лазарчука!» — согласился со мной внутренний голос.
Предполагаемый опер заметил мой интерес, но причину его понял неправильно. Одарив меня ответным оценивающим взглядом, парень расправил плечи и, откровенно красуясь, прошелся по площадке. Остановился перед вывешенным на стене списком пациентов отделения, поиграл мускулами, разминая плечи.
«Драться собирается, что ли?» — съязвил мой внутренний голос.
Игривый опер поднял голову, поехал взглядом по списку сверху вниз и остановился на среднем листе. Я встала на цыпочки, напрягла зрение, поверх мускулистого милицейского плеча заглянула в бумажку и сразу же нашла в длинном столбике знакомую фамилию: Торопов.
«Что и требовалось доказать! — сказал мой внутренний голос. — Не дремлет наша милиция, и Белов с Лазарчуком не дураки: сообразили, где поджидать Анютиного Сашку».
Похвалу умственным способностям лейтенанта и капитана я восприняла как вызов: теперь надо было показать, что и я не дура.
«Ну-ка, ну-ка!» — подбодрил меня внутренний голос.
План, который я быстренько сочинила, в целом был неплох, а в деталях продумать его я не успела. Лязгнул замок, и бронебойная дверь реанимации открылась, выпуская Сашку Торопова. Милицейский товарищ мгновенно сориентировался и шагнул к нему:
— Одну минуточку!
Опер стоял к Сашке ближе, чем я, зато у меня было немного места для разбега. Я вспомнила яркие моменты своей баскетбольной юности — прорыв под кольцо, прыжок для броска сверху — и применила незабытые приемы в новой игре:
— Васенька!
С выходом под воображаемое кольцо получилось не так изящно и мощно, как у Майкла Джордана, но тоже ничего. Опер отлетел в сторону, Сашка, на котором я повисла, как бешеная кошка на дубочке, закачался. Не знаю, что его сильнее подкосило — тяжесть моего тела или удивление. Уверена, до сих пор Анкиного сына никто не называл Васей.
— Э-э-э-э… — обалдело протянул Сашка.
Обалдение его меня вполне устраивало. Более того, я постаралась закрепить эффект, громко чмокнув «Васю» в щеку. Чем позже Сашка придет в себя, тем лучше, иначе он может ляпнуть что-нибудь не то. Я-то говорила самые правильные слова, хотя они и выглядели, как бред сумасшедшей:
— Вась, прости, я опоздала, а тут тетка дежурная такая злюка, она меня в отделение не пустила. Ну как там твоя бабушка?
— Бабушка, — тупо повторил замороченный Сашка.
Я спрыгнула с него, но не отцепилась, туго обхватила Анкиного великовозрастного оболтуса за талию и повлекла к лестнице, безостановочно лопоча и при этом как можно чаще упоминая имя «Вася» — чтобы самый тупой мент понял, что это никакой не Саша!
— Да, Вася, бабушка, как она? Что говорят врачи, Вась, какие прогнозы? Инсульт — дело серьезное, это не каждый переживет, а твоей, Вася, бабушке уже семьдесят восемь! Или семьдесят девять? Надо же, Вась, я забыла! Ах да, у нее же юбилей через месяц, значит, точно, семьдесят девять! Хоть бы дотянула старушка до своего праздника, а то как обидно будет, Вась, столько приготовлений, и все напрасно!
У бедного Сашки был такой вид, будто он тоже только что пережил инсульт, и даже не один. Уже вливаясь в поворот лестницы, я украдкой посмотрела на опера. Парень выглядел разочарованным. Мне хотелось думать, что разочарование его вызвано не тем очевидным фактом, что я увела Сашку, а тем, что я ушла с Васей. По-моему, я оперу приглянулась! Однако, к счастью, не настолько, чтобы меня преследовать.
Оживленно болтая про инсультную бабушку, я утащила покорного Сашку на четвертый этаж. Вход в тамошнее отделение был свободен (похоже, у пульмонологов в отличие от реаниматологов День открытых дверей), и мы не замедлили войти. Быстро-быстро — я шагом, оболваненный Сашка в вольном стиле «спотыкач» — прошествовали по коридору и вышли на боковую лестницу. Сделано это было, разумеется, не для того, чтобы в скоростном режиме насладиться картинами жизни и быта отделения, а с целью запутать следы.
На боковой лестнице я прекратила изображать из себя сладкую идиотку, отклеилась от Сашки и заговорила своим нормальным голосом, сохранив, правда, высокий темп речи:
— Спокойно, Саня, я не чокнулась, это было представление для того парня на лестнице — он из милиции, ждал тебя. Шевелись, будем отсюда убираться, у меня во дворе машина!
Не скажу, что эта информация вернула Сашке нормальный цвет лица, но притормаживать он перестал, так что минут через пять мы с ним уже сидели в машине и выезжали с больничного двора. Я сосредоточенно выкручивала руль, объезжая «Скорые», а Сашка держался за голову: выходили мы через цокольный этаж с низкими потолками, парень в спешке забыл пригнуться и крепко приложился лбом о притолоку.
— Паспорт с собой? — спросила я, оценив его бледность. — Если с собой, можем заехать в травм— пункт, а то вдруг у тебя сотрясение мозга. Давай? Только без паспорта не примут.
— Нет у меня ни паспорта, ни сотрясения, — нелюбезно ответил Сашка.
Я не стала настаивать. Приближался обеденный перерыв, на улицах было тесно от машин. Моторизированные офисные работники торопились к кормушкам, в нетерпении то и дело нарушая правила дорожного движения. Чтобы не попасть в ДТП, я была предельно внимательна и на разговоры не отвлекалась. Сашка тоже общаться не рвался, сидел тихо, смотрел в окошко и помалкивал. Я только удивлялась его выдержке: надо же, ни единого вопроса не задал!
С непроходимостью дорожного тракта боролись минут тридцать, пока не пробились на окраину. Там рулить стало полегче, и я первая не выдержала, нарушила затянувшееся молчание:
— Не хочешь узнать, куда мы едем?
Сашка нехотя повернул голову:
— Куда мы едем?
— За город, — ответила я. — Твоя мама просила увезти тебя из Екатеринодара, чтобы держать подальше от следствия по делу об убийстве Марии Петропавловской.
Сашка вздрогнул и снова отвернулся. Я с запоздалым раскаянием подумала, что тема гибели любимой женщины для парня наверняка очень мучительна, так что надо бы мне с ним поделикатнее…
— Есть предложения по поводу пункта назначения?
— Мне все равно, — глухо ответил Сашка.
Я сочувственно посмотрела на белобрысый затылок с трогательными мальчишескими вихрами. Бедный пацан, каково ему сейчас!
— Если все равно, то едем в станицу Верховецкую.
Сашка промолчал, но я уже разговорилась и не могла остановиться. Мне хотелось объяснить своему пассажиру, почему из сорока трех районов края я выбрала именно этот.
— Не спросишь, почему в Верховецкую?
— Почему в Верховецкую?
Спросил, но голос совершенно безразличный!
— Потому что именно туда ездила этим летом Маша со своим малышом.
Он даже не обернулся:
— И что?
— А то, что никто не знает, где сейчас этот малыш! — я начала сердиться. — Или ты знаешь?
— Не знаю, — в голосе по-прежнему ноль эмоций.
Это меня разозлило. Я все понимаю: Сашка молодой пацан, сам еще почти мальчишка, но раз уж сумел сделать ребенка — умей и ответственность за него нести!
— Не знаешь или не хочешь знать?
Прежде чем ответить, Сашка подумал. Это мне понравилось — все-таки примеряется парень к тяжести родительского долга.
— Хочу.
— Отлично, — с облегчением выдохнула я. — Тогда едем в Верховецкую.
На этом принципиальный разговор закончился. Минут через сорок Сашка предложил сменить меня за рулем, я согласилась, и за два часа пути мы не обменялись и тремя словами.
— М-му-у-у! — с трагическим надрывом проревел мне в ухо густой животный бас.
С перепугу я так дернулась, что только пристегнутый ремень безопасности удержал меня в кресле.
— Му!
В окошке рядом со мной маячила печальная коровья морда.
— Брысь отсюда! — воскликнула я и поспешно подняла стекло.
Буренка стояла бок о бок с нашей машиной, не позволяя мне открыть дверцу и выйти. С другой стороны «шестерки» осады не было, так что Сашка беспрепятственно вылез из автомобиля и курил на обочине, стоя спиной ко мне, лицом к народным массам. Упомянутые массы в большом количестве имелись в поле, где происходил сезонный апофигей крестьянской жизни — уборка картофеля силами какого-то детско-юношеского коллектива. Меньшая часть младых сборщиков плодов чужого труда рассредоточилась по полю, большая группировалась вокруг юноши с гитарой. В хрустальном воздухе болезненно звенели фальшивые аккорды и ломкие голоса певцов и певиц. Пара фигуристых барышень в тугих трикотажных штанах и коротеньких курточках лениво выплясывала вокруг перевернутого ведра. Юноши — и Сашка Торопов тоже — подбадривали красных девиц возгласами.
— Эй, добрый молодец! — позвала я. — Встань ко мне передом, к полю задом!
Сашка неохотно обернулся, и его свежее румяное лицо быстро утратило оживление.
— Почему не едем дальше? — строго спросила я.
