Дарья Донцова - Фиговый листочек от кутюр
– Язычище синий! – взвизгнула Роза Константиновна.
– От воды отказалась, – дополнила картину Кара. – Я говорю ей: «Мама, глотни «Боржоми», а она как отпихнет стакан! Теперь сидит и тяжело дышит!
Доктор обвел нас взглядом.
– И давно с ней такое?
– Ну, минут сорок уже! – ответили мы хором.
– На бешенство это не похоже, ведите к больной!
Ситуация в столовой изменилась. Галина Михайловна нашла в себе силы лечь на диван. Рот ее был закрыт, а лицо приобрело почти нормальное выражение, если не считать зелено-синего цвета кожи. Врач бодрым шагом подошел к ней и фальшиво-участливым, «докторским» голосом осведомился:
– Нуте-с, что у вас болит?
– Ничего, – тихо ответила Галина Михайловна.
– Так, хорошо, а до этого?
– Тоже ничего.
– Да? – вздернул брови терапевт. – А вот ваши домашние уверяют…
– У меня ничего не болело. Сели пить чай, я взяла конфетку из вазы, съела, и тут отчего-то изо рта полезла пена, красная, а язык защипало. И вкус у конфеты был непривычный…
Мы уставились на Галину Михайловну.
– Очень кислая, словно незрелый лимон ешь, – пояснила дама. – Я жутко перепугалась!
– Что же ты от воды отказалась? – пробормотала Кара.
– Я?
– Ну да.
– Почему отказалась? Выпила вон целую бутылку.
– Ладно, – вмешался доктор, – покажите обертку от конфеты.
– На столе лежит, где-то между посудой.
Я пошла искать фантик, доктор тем временем начал мерить Галине Михайловне давление. Все оставшиеся сгруппировались вокруг дивана. Яркая бумажка валялась около чашки с недопитым чаем. Я взяла ее и повертела перед глазами. На зеленом фоне красной краской было вытиснено изображение перекошенной рожи с высунутым, темно-фиолетовым языком. Художник вовсю постарался, изображая, какие «приятные» чувства испытает человек, рискнувший угоститься шоколадкой. Волосы на нарисованной голове торчали дыбом, глаза вывалились из орбит, с языка капала кроваво-красная пена. Над «картиной» золотом горели буквы «Oops». Я не владею иностранными языками, меня в детстве плотно усадили за арфу, и ни на что другое времени уже не осталось, но, даже не обладая никакими познаниями в лингвистике, мне стало понятно, что «Oops» – это что-то вроде «ух ты» или «вот это прикол».
Быстро сунув улику в карман, я аккуратно развернула один из трюфелей, лежащих в вазе, и принесла фантик доктору.
– Вот.
Врач помял в руках бумажку.
– По-моему, ничего особенного.
– Дайте сюда, – велел Макс. – И впрямь, нормальная обертка.
– Могу предположить только одно, – пробормотал доктор, – это аллергия. Ничего другого просто не лезет в голову. Эпилепсию отметаем сразу, да и выглядит припадок совсем не так… Давление как у космонавта, сердце работает великолепно.
– Да?! – взвизгнула Роза Константиновна, почуявшая момент, когда наконец можно выйти в полном блеске на сцену. – Ах, я так пережила это событие, так испугалась, так измучилась, вот у меня-то точно начался гипертонический криз! Воды, врача, папазол, срочно!
– Спокойно, спокойно, – сказал доктор, – я никуда не уезжаю, сейчас померяем давление.
Роза Константиновна рухнула на другой диван, рывком выхватив из-под головы Галины Михайловны подушку, и вытянула ноги. На софе, куда свалилась первая жена Глеба Лукича, лежало штук шесть думок, но вредной бабе потребовалась именно та, которую оккупировала мать Кары.
– Сто десять на семьдесят, – удовлетворенно возвестил врач, – изумительные цифры для вашего возраста, никакой гипертонии, дибазол с папаверином тут не нужен.
– Ах! – вновь взвизгнула Роза Константиновна. – Значит, опять приступ мерцательной аритмии, о-о-о, как кружится голова:
Замороченный доктор приставил к ее груди стетоскоп.
– Ритм нормальный, тоны хорошие…
– А-а-а, умираю, голова разламывается…
Пару секунд терапевт колебался, затем принял решение:
– Сейчас сделаем укольчик…
Забытая на другом диване Галина Михайловна возмутилась и подала гудок:
– Язык словно наждак, кажется, я сейчас впаду в кому, наверное, диабет начинается.
– О-о-о, голова лопается…
– Во рту сухо, в глазах темнеет.
– Ноги отказывают…
– Руки холодеют…
Несчастный врач совсем растерялся. Карина, мигом сообразившая, что происходит, командным голосом велела:
– Мама, прекрати свои глупости. Тебе не следовало есть шоколад. Зачем вообще взяла трюфель, ты же их не любишь.
– Захотелось, – голосом капризной девочки протянула мать. – Никогда не употребляла эти конфеты, а тут очень, ну прямо очень…
– Сейчас примешь супрастин и заснешь.
– Никогда не следует есть то, от чего организм отказывается, – невпопад влез Макс. – Я вот пиво терпеть не могу, пошел в баню с приятелями, ну они меня и сломали: глотни пивка да глотни пивка. Выпил бутылочку, так потом плохо было! Пена, правда, изо рта не лезла.
– Я умираю!.. – стонущим голосом вклинилась в разговор Роза Константиновна. – Чуя близкую смерть, хочу раздать последние указания. Кара, подойди сюда.
Невестка с обреченным видом встала перед диваном. Царственным жестом свекровь вытащила из мочек тяжелые серьги с огромными переливающимися камнями и протянула их Каре:
– Возьми самое дорогое, что имею, эти подвески. Глеб Лукич купил их мне в Ленинграде. Ах, там тогда, в 50-е годы, были такие комиссионные магазины, просто…
– Я сейчас скончаюсь, – донеслось с другого дивана.
Кара дернулась было на зов, но свекровь морщинистыми, цепкими пальцами сильно схватила ее за запястье.
– Глеб Лукич вошел в антикварную лавку…
– Душно, откройте все окна…
– О-о-о, умираю, носи их, дорогая, и вспоминай меня. Видишь, я не то что некоторые, на краю могилы думаю не о себе, а о других, оставляю любимым людям все!
– Намекаете на то, что я, умирая, ничего не завещала дочери? – закричала, садясь, Галина Михайловна.
– Что вы, дорогая, – парировала, приподнимаясь, Роза Константиновна, – просто ухожу в мир иной и хочу, чтобы близкие были обеспечены. Продав эти роскошные бриллианты, сии изумительные, раритетные серьги, Карочка сумеет пару лет вести привычный образ жизни.
– Все, что у меня есть, это квартира, и она принадлежит дочери!
– Однокомнатная трущоба на первом этаже в удаленном районе, – тихо, но так, что все услышали, прошипела Роза Константиновна. – Она стоит копейки, а Карочка привыкла ни в чем себе не отказывать.
Галина Михайловна побагровела:
– Вы хотите сказать, что моя дочь разбалованная лентяйка?
– Упаси бог, просто констатирую факт. Карина жила за спиной Ефима в полном спокойствии, а теперь, когда мой несчастный сын столь трагически ушел из жизни, – всхлипнула Роза Константиновна, – теперь-то ей куда деваться? Работать идти? Но ведь Карочка ничего не умеет делать!
Галина Михайловна разинула рот.
– Нет-нет, – замахала руками Роза Константиновна, – я ни в чем не упрекаю бедную детку! Она же не виновата, что родители не сумели дать ей достойное образование. Курсы машинописи! На этом далеко не уедешь! К тому же Карочка последние годы не приближалась к пишущей машинке, целиком посвятив себя мужу. Я-то выучила Ефима на факультете журналистики МГУ, престижнейшее место. Но у меня был состоятельный супруг, работящий, приносящий по советским временам тысячи! А у вас…
– Что у меня?
– Ну, милая! Всем же известно, что отец Кары запойный алкоголик. Удивительно еще, что муженек не пропил вашу квартиру. Простите, я не слишком хорошо разбираюсь в спальных районах, как называется тот, где расположена ваша жилплощадь?
– Бескудниково, – поймалась на крючок Галина Михайловна.
– Как? Паскудниково? Боже, какое ужасное название. Хотя, помнится, тут, недалеко от этого загородного дома, было когда-то некое Суково, а теперь оно называется Солнцево, очень романтично. Жителям вашего района следует обратиться в мэрию, и Паскудниково переименуют в какое-нибудь Ромашкино!
– Бескудниково, – рявкнула Галина Михайловна, демонстрируя завидный объем легких, – старый, обжитой, экологически чистый район!
– Надо же, – покачала головой Роза Константиновна, – я ослышалась! Впрочем, когда всю жизнь живешь в двух шагах от Кремля, естественно, плохо знаешь окраины. Но суть одна: Бескудниково, Паскудниково – средств, вырученных за вашу жилплощадь, Каре хватит на месяц, а мои серьги…
Галина Михайловна резво вскочила, подбежала к двери и заявила:
– Кара, здесь издеваются над твоей матерью, немедленно покидаем этот дом.
– Извини, мама, – устало ответила Кара, – но, по-моему, тебе следует пойти в спальню и отдохнуть. Очень душно, очевидно, сейчас начнется гроза.
– Ах! – затарахтела, хватаясь руками за голову, Роза Константиновна. – Ах, какой ужас, что вы меня превратно поняли, я старалась для Кариночки, ах, мне плохо, воды…
Закатив глаза, Роза Константиновна обрушилась на диван. Потный доктор, растерянно моргая, склонился над ней. Галина Михайловна осталась у порога в одиночестве, кусая губы. Раунд был ею проигран с разгромным счетом.
