Анна Ольховская - Право бурной ночи
В это же время в машине, стоявшей неподалеку от въезда в коттеджный поселок, Алексей и Виктор с недоумением слушали всю эту какофонию через прослушку. Они никак не могли понять, что там происходит. Вчера и сегодня все было очень скучно и убого, они даже периодически отключали звук, поскольку ничего нового не происходило, да и говорила парочка совсем мало, в основном во время еды. Иногда слышались голоса прислуги, похоже, там было трое – две женщины и мужчина. Причем Алексею голоса двоих из них показались очень знакомыми. Но поскольку звучали они редко, убедиться окончательно в своей догадке Алексей не мог. Да и очень уж невероятной казалась эта догадка. Пропавшие Артур и Алина? Живут год в прислугах у этой твари, забыв о маленькой дочери, о родителях? Что за бред! Этого просто не могло быть. Наверное, ему все же показалось. Вот если бы удалось увидеть этих людей! Тогда можно было бы успокоиться.
Но в данный момент Алексей напрочь забыл обо всем, поскольку оглушительный визг Жанны заполнял собой все пространство. Странно, что не слышно голоса Таратайкина. Последнее, что прозвучало перед началом этого безумия, было предложение Жанны сходить в сауну, на что бодрый павиан Гришуня ответил радостным уханьем. Услышав это, Алексей заметил, что его двойник – парень рисковый. Или он настолько вошел в роль, что забыл про парик и грим? И они продолжали слушать, благо предусмотрительный Виктор умудрился пристроить микрофон в роскошный парик Григория Бенедиктовича. Одежда в этом случае – вещь ненадежная.
В парилке ничего нового не происходило, все как всегда – бормотание, воркование, повизгивание и похрюкивание. Скотный двор, в общем. Неожиданно все затихло, затем Жанна дрожащим голосом произнесла: «Ой, прости, я нечаянно. Тебе не очень больно?» А потом началась вся эта свистопляска. Причем звук шел неровный, с сильными помехами, а после странного шлепка и последовавшего грохота звук испортился совсем. Сквозь треск и шум изредка прорывался неумолкающий вой.
Внезапно Виктор толкнул Алексея в бок.
– Смотри!
– Куда?
– Вон, вон, левее, с той стороны ограды, видишь?
– Теперь да. Похоже, Таратайкин влип.
Метрах в трехстах от них за оградой метался совершенно голый Гришуня. Грязный и окровавленный, он молча бился тушкой в ограду, вероятно, пытался в темпе освоить технику прохождения сквозь стены. Но у него ничего не получалось. Тут Григорий Бенедиктович заметил машину Алексея. В глазах заплескалась безумная надежда, и он в очередной раз доказал, на что способен человеческий организм в состоянии аффекта. Словно геккон, перебирая всеми четырьмя лапками, Гришуня шустро полез по высоченной отвесной стене ограды. Когда он добрался до самого верха, его встретили острые пики, венчающие решетку. Сидящие в машине переглянулись и сочувственно поморщились. Но геккон-мутант бодро форсировал препятствие, не оставив на острие ни лоскутка самого ценного, что у него было. Хорошо хоть охранники сидели в своей сторожке, иначе они были бы весьма заинтересованы происходящим.
Наконец Гришуня шлепнулся на землю по эту сторону ограждения и, не вставая, быстренько потрусил на четвереньках к машине. Алексей замурлыкал: «Я маленькая лошадка, но стою очень много денег…» Тем временем лошадка в рекордно короткие сроки преодолела разделяющее их расстояние и заскреблась в дверцу.
– Вам чего, любезный? – опустил стекло Виктор. – Ежели подковы нужны, то кузня в трех верстах отсюда, вам туда.
– П-п-пустите, – трясся Таратайкин, – скорее, скорее, а то сейчас она появится.
– И что будет? – открыл заднюю дверцу Алексей.
– Ой, поехали скорее, потом расскажу, – простонал Гришуня, вползая в салон.
– Эй, эй, убогий, куда в таком виде на сиденья, обивку загадишь! На, держи, – вытащил из бардачка сложенный целлофан Виктор. – Расстели, а потом садись, – и он включил зажигание. Машина плавно тронулась с места и покатила в сторону города. Таратайкин, сопя, долго возился сзади. Наконец он устроился.
– Скользко, – проныл он. – И холодно.
– Перебьешься, – повернулся к нему Алексей и мрачно спросил: – Ну, голубь мой сизокрылый, напортачил все-таки?
– Так я же, – забубнил Таратайкин, – я старался.
– Слышали, как ты старался.
– Это как это?
– Так это. Ты лучше скажи, какого черта ты в сауну поперся, забыл, что в гриме?
– А вы откуда знаете про сауну? – все еще не въезжал Гришуня.
– Не отвлекайся на праздное любопытство, колись давай.
– Ну да, забыл я обо всем! – виновато начал Григорий Бенедиктович. – Это же такая женщина!
– Не начинай снова, дальше давай!
– Пошли мы, в общем, в парилку. А я на самом деле совсем не подумал о последствиях. От высокой температуры клей, на котором держался парик, потек, и когда Жанночка вцепилась в мои волосы, любит она это делать в определенные минуты, – смущенно потупился рассказчик, – они, волосы-то, и того. Слетели. Она вначале испугалась, подумала, что на самом деле скальп с меня сняла. А потом все поняла, и… – Гришу передернуло, – как жив остался – не знаю! Она, блин, оборотень какой-то, когтищи откуда-то появились – во! Морда зверская, волосы дыбом – мама родная, так и импотентом стать можно! И, главное, ведь парилка маленькая, тесная, не спрячешься, да еще камни эти дурацкие раскаленные. Я пока выход нашел, она меня вон как изодрала! – показал страдалец на глубокие царапины, покрывающие все его тело. Кроме одной части, оставшейся неприкосновенной. Похоже, за нее Гришуня бился как лев и уберег!
– …! – в сердцах продемонстрировал Алексей глубокие познания народного фольклора. – Большего идиота захочешь найти – так и нету. Ну, да ничего не поделаешь, что сделано, то сделано. Ты мне лучше вот что скажи. Ты там всю прислугу видел?
– Не знаю, но троих видел.
– А хорошо их разглядел?
– Не очень. Чего мне их рассматривать, у меня было на кого смотреть.
– Хотя бы приблизительно описать сможешь?
– Попробую, – и Гриша, напряженно морща лоб, принялся вспоминать внешний вид прислуги. Он очень старался загладить свою вину, поэтому описание вышло довольно подробным. Сердце Алексея бешено заколотилось. «Дядька Алька, привези мне маму и папу!» – зазвучал в голове звонкий голосок Кузнечика.
– А как их зовут? – стараясь не выдать своего волнения, спросил он Гришуню.
– Как же это? Сейчас, сейчас. А, вспомнил! – обрадовался тот. – Мужика – Павел, а женщин, кажется, Ксюша и Марина. А зачем они вам?
– Значит, надо. – «Они или нет? Черт, как же их увидеть, а еще лучше – сфотографировать?» – Ладно, с этим потом. Хорошо, хоть твои документы у нас, а то пропало бы все.
– Вот одежда – пропала, – горестно шмыгнул носом Таратайкин. – Какие хорошие вещи были, я ведь, когда вами работал, только фирменное одевал, дорогущее. Может, компенсируете, а?
– Ты, родной, сейчас в качестве компенсации голый до города пойдешь, – прошипел Виктор. – Завалил все дело и еще имеет наглость что-то про компенсацию бухтеть. А ну, выходи! – затормозил он машину.
– Не надо! – вцепился обеими руками в спинку сиденья Григорий Бенедиктович. – Я больше не буду!
– Детский сад! – усмехнулся Алексей. – Черт с ним, пусть сидит. Поехали!
– Куда, к нам или, может, к Анжеле и девочкам? – не мог успокоиться Виктор. – Они будут очень рады пообщаться с нашим оболтусом поплотнее, особенно когда он полностью готов, раздеваться не надо.
– Какая такая Анжела? – заволновался Гришуня. – Не надо к Анжеле, не хочу к девочкам.
– Как, совсем? Ориентацию с перепугу сменил?
– Никогда! – твердо ответил Таратайкин. – Сейчас не хочу. Одеться бы мне, тогда видно будет.
– Ишь, хорохорится! Поехали к нам, пусть этот отмоется, а мы пока подумаем, что дальше делать, – вынес окончательное решение Алексей.
Глава 19
Когда они добрались до дома, в котором снимали квартиру, ночь единолично завладела городом. Но, несмотря на поздний час, во дворе еще тусовались собачники, поэтому вывести Таратайкина из машины в таком виде не представлялось возможным, даже если завернуть его в целлофан. Трудно не заметить гигантскую сосиску, которая еще и ходит! Пришлось оставить Гришуню в машине дожидаться, пока Виктор вынесет ему какую-нибудь одежду.
Войдя в квартиру, Григорий Бенедиктович сразу же оккупировал ванную. Виктор отправился наспех сооружать легкий ужин, а Алексей без сил упал в кресло. И тут затренькал мобильный. Звонок был с телефона Анны. На звук из кухни прибежал Виктор. Так, похоже, вторая часть марлезонского балета началась. Выдохнув, Алексей взял трубку.
– Слушаю.
– Как же к тебе обращаться теперь, урод? – прошипела Жанна.
– Если вас не затруднит, по имени-отчеству. Могу напомнить – Алексей Викторович. Можно и господин Майоров.
– Хватит из меня дуру делать! – завыла мадам. – Достаточно развлекся за чужой счет, какой ты, к… матери, Майоров… лысый! Настоящее имя говори, ну!
