Оксана Обухова - Жена скупого рыцаря
— Сима, на факультете физической культуры преподают анатомию. Я не буду утомлять тебя анатомическими подробностями, просто поверь — такие повреждения не происходят без следов. Как будто… ну… Все выглядит так, словно руку обернули ватой и сломали палец.
Я поверила. Виктории помогли умереть. И теперь разговор с оперативником из Текстильщиков пройдет иначе. Совокупность происшествий последних дней и так выглядела пугающе, но после Левиных слов я поняла — набор случайностей не случаен.
— Как ты вышел на врача? — Я говорила лишь для того, чтобы не остаться один на один с этим кошмаром. Я чувствовала себя стержнем, осью, на которую наматывается пелена ужаса. Не думать, ни о чем не думать! Приедем на место, поговорим с профессионалом и переложим все на его плечи.
— Ребята из ОМОНа помогли, — скупо пояснил Лева. — Ты очень устала?
Не то слово. Сейчас я была готова ехать до Владивостока, лишь бы не вставать, не двигаться и, главное, не думать. Смотреть в окна, глазеть на пейзажи и не бороться с паникой.
Боже! Если Лева прав, то… меня хотят убить!
Паника заползала в меня медленно, душила липкими щупальцами, и я почти задыхалась. Когда Лев увидел, что я постоянно озираюсь на машины, следующие сзади, он положил руку мне на колено и тихонько сжал.
— Не трусь, Серафима! Прорвемся! Поговоришь с капитаном, и все будет тип-топ!
Хорошо ему обещать! А у меня, кажется, уже медвежья болезнь разыгрывается… после съеденного и услышанного.
И почему я сразу не пошла в милицию? По горячим следам насильника могли поймать!
Почему-то причастность брезентового гада к смерти Виктории казалась мне наиболее вероятным объяснением всего. Иных объяснений просто не могло быть. Ни я, ни Виктория не сделали никому ничего дурного. Самым страшным преступлением, за которое меня можно наказать, является бытовое вранье. Но за это не убивают. Тем более подруг преступницы…
Как оказалось позже, страх, что подкидывал меня над сиденьем джипа, был ничто в сравнении с тем, что произошло в отделении милиции Текстильщиков. Настоящий ужас я испытала там.
Капитан Белимбаев оказался щуплым молодым пареньком с раскосыми глазами.
— Я вас внимательно слушаю, — сказал Батыр Рашидович, записав мои данные на листе протокола.
Все происходило официально и давало надежду на серьезное отношение к бедам Серафимы Мухиной. В кабинете стояли три стола. Два пустовали, и Белимбаев выглядел усталым — коллеги разошлись по домам, а его, бедолагу, утомляет дамочка, пришедшая по блату с громилой самого зверского вида. Пора плов кушать, но за дамочку попросили авторитетные люди, и плов, наверное, остынет.
— На меня напали, — смущенно начала я, — в пятницу вечером.
И заткнулась.
— Ну, ну… — Белимбаев постучал кончиком ручки по столешнице.
Лева утешительно крякнул, я собралась с духом, и слова полились из меня потоком.
По мере того как я распалялась, взгляд Белимбаева становился все более мрачным. Лицо капитана каменело, но я не чувствовала подвоха и честно отвечала на поставленные вопросы.
— Как выглядел нападавший?
— Точно описать не могу. Темно было. Но узнаю его сразу.
— Уверены?
— Абсолютно. У него необычно скошенный подбородок.
— Как он был одет? — Белимбаев вертел в пальцах ручку и иногда делал записи.
— Коричневая брезентовая куртка и черные брюки.
— Рубашка?
— По-моему, что-то темное. Возможно, футболка… или майка. Главное, что я запомнила, — от него воняло.
— Чем?
— Всякой дрянью. Гнилыми зубами, грязным телом…
Белимбаев встал и вынул из сейфа подробную карту района.
— Покажите точно, где это произошло.
Определившись по дому Зайцевой, я нашла дорогу к метро и ткнула пальцем в кусты. До дома Виктории от них меньше двухсот метров.
— Так, так, так… — Батыр Рашидович поиграл ручкой, глаза его превратились в щели бойницы, и он выстрелил вопросом: — Почему же вы сразу не пришли, Серафима Андреевна?
Я пожала плечами и на этот раз почти честно ответила:
— Испугалась. Перенервничала и испугалась.
— О Виктории расскажи, — напомнил Лев.
Я рассказала о смерти подруги и, пока Белимбаев не убрал карту района показала место, где спустя час после нападения на меня маньяка нашли ее тело.
— Маньяк, говорите? — не слишком любезно улыбнулся сын степей Батыр Рашидович и достал из письменного стола несколько фотографий. — Никого не узнаете?
Одного взгляда хватило понять: на левой от меня фотографии — лицо брезентового гада.
Кстати, мертвое. Черты искажены предсмертной мукой, рот с оскаленными гнилыми зубами, словно пасть дохлой рыбы, знакомый скошенный подбородок, лоб перечеркнут ссадиной. От моего дипломата. Куртка и темная футболка с черными штанами тоже имели место быть.
— Он, — хрипло каркнула я и попросила воды.
Белимбаев наполнил стакан, я выцедила его одним махом и жалобно уставилась на капитана. У сына степей был вид охотника, узревшего добычу.
Вот и ходи после этого в милицию по блату.
После опознания мертвого насильника за меня взялись всерьез.
— Остановимся на том, как вы ударили… — капитан взглянул на изнанку фотографии, — гражданина Гальцева дипломатом по голове…
— От чего он умер? — перебил Лев.
Белимбаев недовольно покосился на встрявшего верзилу, но вспомнил о просьбе авторитетных людей и ответил:
— Перелом шейного позвонка.
— Какого? Одного или нескольких? — не унимался Лев.
— Дело ведет капитан Игнатов. У меня только фотографии. Но если это важно, могу узнать…
— Важно, — сурово проговорил Лев, и я пропела осанну факультету физической культуры. Лева — парень образованный, в смысле анатомии, правду достанет.
Белимбаев тоже это почувствовал и немного сбавил обороты.
— Капитан Игнатов будет завтра. Серафима Андреевна, что было после того, как вы ударили Гальцева?
— Мы дрались.
Батыр Рашидович скуксился.
— Вы уверены? Что, сначала ударили, а потом дрались?
— Уверена.
Судя по тому, как лицо капитана продолжало киснуть, человек со сломанной шеей драться не может.
— Что вы делали дальше? После того, как «убежали»? — Последнее слово капитан усмешкой поставил в кавычки.
Я обиделась.
— По-моему, я вам уже говорила. Пошла, вернее — побежала к подруге.
— Повторите свой рассказ еще раз. Пожалуйста.
Я повторяла, повторяла и повторяла. Капитан останавливал рассказ на мелочах, и я чувствовала себя глупой мышью, которую ловит опытный кот.
Боже! Все идет к тому, что Серафиму Мухину арестуют за убийство насильника. Родня в Киеве скончается от позора! Муза предаст анафеме и откажется носить передачи.
Но рядом был Лева.
— Капитан, — сказал мой учитель, — чего ты вокруг да около ходишь! Скажи прямо — ты ее подозреваешь?
Забывший в рвении о плове Белимбаев ответил туманно и вкрадчиво:
— Уважаемый Лев, извините, не знаю вашего отчества, время смерти Гальцева установлено предельно точно. И оно совпадает с моментом событий, описываемых Серафимой Андреевной. Что я должен подозревать? — Капитан довольно откинулся на стуле и развел руками.
— Этот Гальцев мог упасть и свернуть шею? — почти крикнул Лева.
— Мог, — усмехнулся капитан. — Упасть мог. А вот оттащить себя в кусты и прикрыться ветками не мог.
Все. Сейчас я поцелую Леву, попрошу его передать привет Музе Анатольевне и пойду в камеру.
— Какими ветками? — опешил мой сосед.
— Такими. Деревянными. — Белимбаев дотянулся до карты и лениво провел линию от места моей схватки до угла дома Виктории. — Некий господин курил вечером на балконе и видел, как некто в темной одежде тащит нечто в эти кусты. Господин провел на балконе несколько часов. Он поругался с женой, перенес на балкон телевизор и смотрел футбол. Курил, сбрасывал окурки под балкон… все точно. Утром в кустах нашли труп Гальцева. Прикрытый ветками труп.
— Но… разве тело тащила женщина?
— Темно, далеко, не разобрать, — усмехнулся Батыр Рашидович, и я почувствовала на своих запястьях холодную сталь наручников. — Этот кто-то был в темной одежде и почти сливался с кустами. Кстати, Серафима Андреевна, на вас был черный костюм и черные колготки?
Матушки родные! Он не шутит! Будь проклят день, когда Лева решил заняться расследованием! Пропадите вы пропадом, все обещания! Похоронили бы Гальцева за счет муниципалитета, и в милиции бы знать ничего не знали о Серафиме Мухиной…
Я вскочила с жесткого, как тюремная скамья, стула и начала носиться по кабинету.
— Сядьте! — приказал Белимбаев, и мне показалось, что Лев может его ударить.
Белимбаеву тоже так показалось, и он, возможно, сжалившись, произнес:
— Серафима Андреевна, Гальцев был психически ненормален. Находился на учете в диспансере и подозревался… — капитан задумался, что-то вспоминая, и затем сообщил: — подозревался в трех изнасилованиях. Одно со смертельным исходом…
