Наталья Александрова - Капкан для маньяка
Все понятно, он поменял гостиницу из каких-то своих соображений, а ей, Ольге, даже не соизволил сообщить свой номер. Ольга в полном отчаянии, просто чтобы что-то делать, а не сидеть под мрачными взглядами уголовников, снова набрала номер своей квартиры. На этот раз Никита снял трубку.
Чтобы не сойти с ума от страха и ожидания, Лена вспоминала свою жизнь по приезде в Петербург. Как она и предполагала, сестра пригласила ее, чтобы она немного развлекла мать. Мать была не стара, довольно привлекательна, но страшно капризна. Она бесконечно придумывала себе какие-то мелкие необременительные недуги: то тяжесть в голове, то ломоту в левом колене, то онемение поясницы. Радуясь новому слушателю, она бесконечно рассказывала Лене «трудную повесть своей жизни». Это было ее собственное выражение, мать любила выражаться красиво. В повести этой в основном фигурировали разные мужчины, но все они оказывались в конце концов людьми недостойными. По иной версии, мать не могла пойти против чувств Оленьки, а по самым последним данным, мать, оказывается, всю жизнь любила только Лениного отца.
В общем, и без Ольгиных пояснений Лена поняла, что мать ужасная фантазерка. Однажды у матери было плохое настроение, и она начала цепляться к Лене. Лена отмалчивалась, тогда мать, интуитивно найдя больную точку, стала исподволь говорить гадости про отца. Такой номер с Леной пройти не мог. Руки у нее были развязаны, в конце концов, чем она была обязана этой женщине, кроме того, что та ее родила? И Лена раз и навсегда высказалась прямо. Каким бы он ни был, многие годы он был единственным близким Лене человеком, и оскорблять его она не позволит даже родной матери.
У матери от удивления началась икота. Она помолчала немного, прикидывая, с чего начать, и устроила жуткую истерику Ольге по телефону.
Сестра примчалась, когда Лена уже полностью собрала чемодан, кинулась к матери и ублажила ее целой сумкой деликатесов. Мать обожала все дорогостоящее, непростое, а Лена, наоборот, не считала это едой. Отец с детства приучал ее к хозяйству, требовал каждый день полноценного обеда. И она лет с десяти научилась готовить борщи и котлеты. Мать же, по ее словам, да Лена и сама видела, обеда в жизни не готовила, а питалась несколько раз в день одними деликатесами, так что непонятно было, обед это у нее, ужин или завтрак.
– Я ем так мало, – говорила мать, – что могу побаловать себя вкусненьким. Чем постоянно набивать желудок некалорийными продуктами, лучше изредка съесть кусочек мяса по-гречески или авокадо с креветками. И пенсии на все хватает.
Лена-то знала, что пенсии матери хватает только на безумно дорогой кофе из магазина на Невском и на теплые сдобные булочки из шведской булочной на углу, куда мать гоняла Лену каждое утро. Оплачивала квартиру, набивала холодильник и покупала многое нужное Ольга. Все это было естественно, и мать прекрасно об этом знала, поэтому Лену раздражали ее лицемерные речи.
В тот раз мать успокоилась, съев кусочек мяса по-гречески, тушенного с апельсинами и оливками.
Лене Ольга тоже подарила очередную тряпку из своего гардероба, она вообще завалила ее одеждой и требовала, чтобы Лена носила только принесенное, ничего своего. Кроме того, она очень придирчиво относилась к Лениной фигуре, говорила, что такие кости нынче не в моде и надо Лене поправиться.
Встречались сестры только у матери, с собой Ольга никогда Лену никуда не брала – потом, потом, сейчас некогда.
Чем она так занята, недоумевала Лена. Она долго наблюдала за матерью и сестрой и поняла, что, хотя мать сидит безвылазно дома и ест авокадо с креветками, а Ольга целый день мотается по магазинам, презентациям и приемам, они обе абсолютно ничего не делают. Они пустоцветы, поняла Лена, употребив, сама того не сознавая, словечко отца. От них никому не жарко и не холодно. Если не станет матери, то Ольга вздохнет с облегчением, а больше никто и не вспомнит. А если что-то случится с Ольгой, то мать расстроится в первую очередь потому, что иссякнет река богатства и благополучия, вернее, не иссякнет, а повернет в сторону, как хотели повернуть Енисей при советской власти.
Я не права, сказала тут же себе Лена, я просто завидую Ольге. По меркам Лены, сестра была баснословно, фантастически богата. У нее был муж, который и создал для нее сказочную жизнь – куча денег и не надо ходить на работу. Но разве дело в этом, тут же возразила себе Лена. Разве работа – это так плохо? Если бы у нее была возможность заниматься любимым делом! Она просила Ольгу порекомендовать ей приличную клинику, чтобы показаться врачу с ногой, но та все отмахивалась.
Неужели она, Лена, такой же пустоцвет, как мать и сестра? Неужели у них на роду написано прожить жизнь, никому не доставляя радости? Однажды мать, рассердившись на Ольгу, рассказала Лене, что муж у Ольги – форменное чудовище, совершенно ее не понимает и всячески третирует. Поскольку выражения были те же самые, которые она употребляла, отзываясь об отце, Лена позволила себе усомниться. Мать помялась немного, а потом согласилась, что да, она немного преувеличила, но Ольга с Никитой живут плохо, потому что она его не любит.
– Зачем же тогда замуж выходила? – недоуменно спросила Лена.
Мать усмехнулась недобро и поджала губы. «Ведь ты тоже была замужем, – сказала она, – отчего ж развелась?» Лена задумалась, но так и не смогла вспомнить, было ли у них с мужем хоть какое-то объяснение перед разводом. Просто сначала муж был, а потом его не стало. Лене с больной ногой, откровенно говоря, тогда было не до того. А как они вообще жили? Радовались ли встречам, скучали ли при расставании? Все это было так давно! Тогда у Лены в жизни были балет, муж и отец. Теперь ничего этого нет, и о муже она жалеет в самую последнюю очередь.
После той сцены, когда Лена чуть было не ушла, мать угомонилась ненадолго и даже разрешила Лене гулять. И Лена бродила по летнему городу, любуясь домами, отражающимися в Неве, и разливом на Стрелке, и конями на Аничковом мосту, и голубым барочным чудом Смольного собора. Если бы родители не разошлись, она бы прожила здесь всю жизнь, твердила себе Лена, и, может быть, танцевала бы сейчас в Мариинке или в Малом оперном…
А что теперь? Она стала девочкой для битья у вздорной стареющей матери. Ольга в шутку обещала найти Лене обеспеченного кандидата в мужья. Мать ее шутки не поддержала. Выйти замуж и жить как Ольга, не любя и даже не уважая мужа? Лена с тоской смотрела на белых чаек, летающих над Невой. Неужели это рок, рок их семьи? Неужели они не могут любить?
И однажды Ольга, критически осмотрев Ленину фигуру, велела ей быть готовой. Завтра Лена пойдет в театр как Ольга.
Никита торопливо схватил трубку. Он думал, что звонят шантажисты, но в трубке раздался голос Ольги, испуганный и измученный.
– Никита! Слава богу, наконец я тебя нашла! Меня похитили какие-то уголовники…
– Но ты, цыпа, не больно-то распинайся! Скажи, что жива и чтобы муженек деньги тащил! – прервал Ольгу Степушка.
– Я знаю, что тебя похитили, а Аскольда убили, – вставил Никита, – они со мной уже связались.
– Не может быть, – Ольга удивленно покосилась на Степушку, – они тебе еще не звонили. Они хотят, чтобы ты заплатил им шесть тысяч долларов…
При этих словах Степушка вырвал у нее трубку и заговорил сам:
– Слыхал, козел? Шесть тонн баксов притаранишь на Выборгское шоссе. Возле поворота на Песочную есть остановка автобусная, так ты деньги положишь в мешке, чтобы не промокли, на крышу и сразу отваливай. А мы бабу твою на эту остановку приведем и отпустим, если с деньгами все будет путем!
– Когда? – спросил Никита деловым тоном.
Он пытался сохранять хладнокровие, но ровным счетом ничего не понимал.
Степушка посмотрел на часы, потом перевел взгляд на три бутылки водки, которые выставила на стол перманентная тетка, и сказал:
– Завтра в час дня… нет, лучше в два.
– Понял, – Никита лихорадочно прикидывал возможные варианты, – дайте мне еще с женой поговорить!
– Обойдешься! – Степушка решил не баловать безутешного супруга. – Завтра со своей кралей наговоришься. – С этими словами он отключил телефон.
Никита был в полной растерянности. Что же, собственно, происходит? Сначала – первый звонок, глобальные трудновыполнимые требования, серьезные угрозы, искаженный спецтехникой голос – явно действуют серьезные, опасные, хорошо подготовленные люди. Теперь второй звонок – требование смехотворно маленького выкупа, удивительно примитивный дилетантский подход – это явно мелкие уголовники, настоящая шпана… Но голос Ольги он узнал, это была она. А на видеокассете, что передали ему руками мертвого Аскольда, что-то с Ольгой было не так… Никита снова перемотал кассету на начало.
Ольга, взволнованная, испуганная, оглядывается на кого-то, стоящего за спиной, вытирает глаза, берет в руку микрофон… Стоп. Она взяла микрофон не так, как взяла бы его Ольга. И глаза она вытерла не так, как делала это его жена. Она делала все правой рукой. А Ольга была левшой, и Никита привык к тому, что Ольга левой рукой пишет, держит ложку, вытирает глаза платком… Поэтому видеозапись сразу показалась ему странной, хотя он сначала ничего не понял. Он еще раз внимательно просмотрел пленку и окончательно понял, что снята на ней не Ольга. Теперь все мелкие отличия казались ему очевидными. Конечно, если бы качество записи было выше, он сразу заметил бы, что женщина, хотя и очень похожа на Ольгу, моложе ее, менее самоуверенна. Хотя о какой самоуверенности можно говорить в такой ситуации! Но все равно Ольга, даже испуганная и растерянная, всегда сохраняла долю природной спеси, куража, а эта женщина была именно беспомощна и измучена… Но сходство ее с Ольгой было поразительно. Так похожи не могут быть случайные двойники. В ней чувствовалось фамильное, семейное сходство.
