Дороти Кэннелл - Хрупкая женщина
Проснувшись на следующее утро, я мыслила уже более рационально. Сентиментальность выглядит смешной при свете дня, но решимость любыми способами устоять перед искушением никуда не делась. За завтраком я без особых страданий наблюдала, как Доркас и Бен поглощают яичницу с беконом. Половинка грейпфрута не заглушала голод, зато посулила (довольно кисло) сотворить чудо с моей фигурой.
Доркас толстым слоем намазала на тост апельсиновый джем.
– Боюсь, повар из меня никакой. Для меня кулинарные книги – всё равно что китайская грамота, но, если вы не боитесь отравиться, я буду делать всё, что в моих силах.
– Обратись к эксперту, – сказала я, с содроганием поднося ко рту дольку грейпфрута. – Бен у нас профессиональный кулинар.
– Этот номер не пройдёт, – объект столь неприкрытой лести на секунду оторвался от книжки, которую читал в процессе поглощения пищи. – Я же тебе говорил, что уволился. Просто сегодня я помог Доркас с готовкой, поскольку она новичок в этом деле и… – Бен отпил кофе и поперхнулся. – Чёрт! Доркас, что ты намешала в это ведьмино зелье? Табачную пыль и пепел?
– Всего лишь растворимый кофе.
– Тогда сдаюсь! – вздохнул Бен. – Если ты способна сотворить такое из горячей воды и ложечки коричневый кристалликов, мне страшно при мысли, что я буду есть на обед. Вы с Элли можете развлекаться, драя полы, а я беру на себя обязанности шеф-повара.
– Предложение принимается, – я налила себе стакан томатного сока. – Бен, не думай, что я не понимаю, почему моя кандидатура на эту должность даже не рассматривалась. Но я не в обиде. В моём теперешнем состоянии кулинария – крайне опасное занятие, и чем меньше времени я буду проводить на кухне, тем лучше. И ещё по поводу еды: как питается Джонас Фиппс? Насколько я понимаю, плитка и прочие причиндалы для готовки у него в комнате имеются, но когда он ходит за покупками? Я знаю, недалеко от дома останавливается автобус, но…
– О старике не беспокойся, – Бен неохотно отложил книгу. – Люди в его возрасте могут позаботиться о себе. Просто Джонас не склонен к лишним телодвижениям, но, поверь мне, он не старше моего отца! В семьдесят лет человек ещё не похож на ископаемое.
– Но и на желторотого юнца тоже, – возразила я. – Мне кажется, если Джонас будет готовить себе сам, то он вряд ли получит нужное количество витаминов и микроэлементов. Не хотим же мы, чтобы он умер от истощения. Давайте предложим ему столоваться с нами утром и днём; тогда он будет полноценно питаться два раза в день, а что он станет есть вечерами, уже не так важно. В его возрасте вредно наедаться на ночь.
Доркас кивнула.
– Разумная мысль. Моя бабушка всегда говорила, – она замолчала, чтобы глотнуть кофе, – чуть больше воды в суп, и никто не заметит лишнего рта за столом.
После очередной порции кофе я провела организационное совещание. Было решено, что Бен не станет сегодня пытаться поразить нас своими кулинарными талантами. Обойдёмся лёгким ленчем и ужином. Бен хотел провести весь день в трудах над своим литературным шедевром, чтобы наверстать упущенное вчера.
– Жареная фасоль с хлебом меня вполне устроит, – Доркас уже засучивала рукава.
– Отлично, – я поставила чашку на стол. – Доркас, думаю, мы с тобой примемся сегодня за комнату дядюшки Мерлина. Все согласны?
Моего энтузиазма заметно поубавилось, когда мы переступили порог комнаты. Пред нами во всей красе предстали слои пыли и беспорядок, коих не касались минимум с полстолетия. Для поднятия духа я напоминала себе, что под паутиной может таиться ещё одна подсказка или, по крайней мере, объяснение той подсказки, что уже имелась в нашем распоряжении. Человек, который хранил чемоданы с изношенными рубашками, мог оставить на память и что-нибудь поинтереснее, например, газетные вырезки или письма. Первым делом требовалось снять тёмно-бордовые шторы и впустить в комнату солнечный свет и свежий воздух.
– Чистить не имеет смысла! – с отвращением фыркнула Доркас. – Эти тряпки насквозь изъедены молью и заскорузли от грязи.
Оглушительно чихая, поскольку из портьерных складок взвился смерч пыли, вряд ли уступавший песчаной буре в пустыне, мы с большим трудом ворочали тяжеленный плюш. Когда мы наконец сняли шторы с крючков, перед нами встал вопрос, куда их девать. Молча кивнув друг другу, словно пара механических кукол-близнецов, мы распахнули окно и вывалили шторы наружу. Та же участь постигла покрытые пятнами покрывала. Пятьдесят с лишним лет назад они соответствовали цветовой гамме штор. Теперь соответствие было несколько иным: мы едва не задохнулись от очередного извержения пыли, когда тащили покрывала к окну. Затем настал черёд одеял и простыней.
– Матрасы? – Доркас вопросительно подняла густые брови.
– Давай! Туда же.
На этот раз мы довели слаженность наших действий до совершенства. Матрас вылетел из окна словно волшебный ковёр-самолёт.
– Одно хоть хорошо, – Доркас вытерла ладони о брюки. – В старые добрые времена окна делали разумных размеров.
Лишившись покровов, комнат приобрела какой-то неприличный, обнажённый вид. Мы с Доркас разделились. Она взялась за огромный гардероб, а я открыла письменный стол. В двух ящиках не оказалось ничего интересного, кроме бесчисленных старых рождественских открыток. К немалому моему удивлению, они были тщательно разложены по годам, а на некоторых даже имелись отметки: «В этом году отличные тапочки» и «Ещё одна коробка мятных конфет, неужели эта женщина не знает, что у меня от них выпадают зубы». Кроме рождественских открыток я обнаружила несколько коробок с использованными чековыми книжками – и вновь ничего впечатляющего, если не считать, что дядюшка Мерлин не раз то ли давал, то ли ссужал деньги тёте Астрид и дяде Морису. Судя по суммам, благодаря старику оба жили припеваючи.
В третьем ящике обнаружилась большая картонная коробка, доверху набитая счетами. Перебрав их, я установила, что все они оплачены в срок. Одна из бумажек привлекла моё внимание: это было пожертвование бесплатной ветеринарной лечебнице. Я пробежала чек глазами и положила на место.
– Нашла что-нибудь существенное?
– Почти ничего. Если не считать того, что на бумаге дядюшка Мерлин выглядит куда привлекательнее, чем в жизни. Оказывается, он то и дело ссужал родственников довольно крупными суммами, а ещё я обнаружила корешок от чека, выписанный приюту для животных. Раз человек так любил четвероногих, то было бы вполне логично, если бы он завёл хвостатого приятеля. Сразу вспоминаются слова той официантки, будто в этом доме что-то неладно. А у тебя как, нашла что-нибудь?
– Четыре коробки из-под круглых воротничков с запонками.
– Сохрани! Это же раритет!
В задней части ящика со счетами отыскалась ещё одна картонная коробочка, меньших размеров и значительно легче остальных. Поднимая крышку, я испытала внезапное предчувствие. Там что-то важное! Я сразу увидела, что письма, лежащие в коробке, очень старые, но в первую очередь моё внимание привлекли игрушки. Они были маленькими, с облупившейся краской, – видимо, принадлежали ребёнку, некогда приехавшему в Мерлин-корт. Вытащив из верхнего конверта письмо, я установила по дате, что написано оно шестьдесят лет назад, слог был повелительным и безмерно напыщенным. Так непохоже на дружеские письма, которые нынешние отцы пишут своим сыновьям.
Бедный Мерлин! (Письмо было адресовано ему.) В приступе того странного озарения, которое иногда находит при чтении писем, а отчётливо увидела его – перепачканного чернилами школьника с ободранными коленками, в коротких штанишках, полосатом галстуке и фуражке. Если человеку достался такой отец, ничего удивительного, что ребёнок вырастет с причудами. Артур Грантэм всегда оставался для меня довольно загадочной личностью, пропущенной ступенькой на родовой лестнице. От вчерашней официантки я почерпнула о нём больше сведений, чем от матери или родственников.
Во всех письмах содержалось одно и то же. Воспитание ребёнка само по себе тяжёлая ответственность, а для вдовца вроде Артура Грантэма – ещё и великое испытание. Насколько хуже, «чем быть укушенным змеёй» (… насколько Больней, чем быть укушенным змеёй, Иметь неблагодарного ребёнка! Шекспир «Король Лир», акт 1, сц. 4), растить сына, который не унаследовал отцовских талантов и добродетелей и иметь наглость своими склонностями походить на мать. Меня несколько приободрило известие, что Артур признавался хотя бы в одной ошибке, допущенной им за свою жизнь, – он женился на женщине, недостойной его. Грехи же матери и сына разбирались с предельной тщательностью.
Я положила пятое письмо и взялась за шестое, подумав, а стоит ли продолжать читать эти послания, исполненные напыщенного благочестия. Но, как говорится, взялся за гуж…
Письмо начиналось следующими словами:
Дорогой мой Мерлин, радость от того, что тебе понравилась поездка к морю, омрачается, потому что дни без тебя тянутся медленно. Можешь называть это эгоизмом, но я признаюсь: мне так хочется, чтобы ты вернулся, да и животных очень не хватает. Мне ужасно жаль, что потерялся котёнок твоей кузины Сибил.
