Инесса Ципоркина - Ужасно роковое проклятье
— Ты, Сонечка, что-то говорила про психологию, которую ты якобы изучала? Но на твоего дедушку законы психологии, по-твоему, действия не оказывают? Когда твой дедуля женился в первый раз?
— Кажется… — Соня задумалась, — кажется, году в тридцать шестом. А второй раз — после войны, это я точно помню.
— И сколько было твоему деду в момент женитьбы?
— Тридцать шесть и было — дед ровесник века, — пожала плечами Соня.
Знаю, чему она удивляется — она мне много раз говорила, что дедушке почти сто лет, а он такой резвый и шаловливый. И даже склерозом не страдает. Я-то все помню, просто мой вопрос — риторический.
— А когда он ездил путешествовать? — подвожу бестолковую внучку непосредственно к дедушкиному прошлому.
— Когда и все — после революции, в порядке бегства от большевиков. Его лет пятнадцать на родных просторах не видали, все по заграницам шлялся… — хихикнула непочтительная девчонка.
— И, как намекнула тетя Жо, — втолковывал я ребятам, — этот период его жизни связан с каким-то мужчиной средних лет, постарше вашего дедушки годков на десять-пятнадцать. Пресловутый покровитель не боялся дедовых разоблачений и не был шефом контрразведки, а, наоборот, любил вышеуказанного дедушку отнюдь не братской любовью.
— Да ты что? — восхитилась Соня, — Неужто мой дед — бисексуал?
— Потом можешь написать бестселлер, да так его и назвать, — буркнул недовольный Данька, — И как эти твои "новости" помогут Софье спастись от покушений? Кому порочные наклонности ее предков сегодня интересны? Кроме сумасшедшей Жозефины, ведь никому, правда же?
— Ошибаешься. Сониного деда за границей постигло большое разочарование: и в людях, и в любви. Он приехал морально истощенный и несколько лет лелеял идею отомстить за свои страдания, а может быть, и осуществил свою нехристианскую мечту. Так, Сонь?
— Да, так оно вроде бы и было, — согласилась Сонечка, — Бабушка и мама намекали, что "любовь зла". Я, правда, думала: дед был влюблен в неподходящую особу — какую-нибудь демимонденку, а она, стервоза, нашла себе покровителя побогаче, да и бросила дедулю. М-да. Как выяснилось, в роли демимонденки выступал именно он, а не корыстолюбивая певичка.
— И что из того? — упорствовал Данила, вцепившись в руль, — Кого твой — уже покойный, кстати, — охальник дедуля мог шантажировать? Его сексуальные партнеры давно вымерли — не забывай, сколько ему было лет перед смертью. Тот таинственный дедушкин любовник помер, небось, лет тридцать-сорок тому назад. А его потомки предпочли забыть навсегда про долгий нетрадиционный роман своего дедушки с каким-то русским мальчонкой. В Европе к гомосексуальной любви вообще относятся вполне снисходительно.
— Откуда ты знаешь, может, среди снисходительных домочадцев покойного любовника нашелся гомофоб-параноик? — предположила Софья, давясь смехом, — И он объявил роду Хряпуновых вендетту, желая кровью смыть позор с родового имени!
— Любопытный мотивчик, — усмехнулся Данила, — Ладно, можешь не писать мемуаров, лучше переключайся на детективы. Ну, а если серьезно?
— Я думаю, — мозги у меня ворочались с трудом, Данькины возражения были вполне резонны, я уже и сам не мог понять: почему известие о нерядовых дедушкиных пристрастиях показалось мне полезной информацией? — я думаю, что твой дед, Соня, пытался отомстить тому, кто его покинул. В момент, когда они расстались, жизнь молодого человека — ему ведь тогда примерно тридцать три было — кончилась. Пришлось возвращаться в Советскую Россию…
— Стоп! — Сонечка подняла руку, останавливая мои рассуждения, — Выходит, дед вернулся не потому, что деньги кончились, а потому, что пережил любовную драму. И неважно — певичка его бросила или возлюбленный. Дед сам говорил, что это были тяжелые, мучительные годы, пустота в душе, и ему хотелось одного — умереть. И на родину он приехал умирать. Дедушка был уверен, что его расстреляют сразу по возвращении, да только кому он был нужен? Родня его приютила, спрятала, выходила. А через пару-тройку лет все зажило, хотя рубцы остались, литературно выражаясь. Он, бедняга, измены своему бывшему не простил, мечтал отомстить, но ничего такого не сделал, а продолжал жить как жилось.
— Ладно, приехали, — перебил нас Даня, — пошли домой, за ужином поговорим.
Скорее уж, это был завтрак, только очень ранний. Трапезовали дома у Софьи. Есть от усталости не хотелось, все мы как-то приуныли. Появилось ощущение, что ходим по кругу — ни одного реального подозреваемого, ни одного правдоподобного мотива, ни одного понятного намерения. Неужели каждый раз при расследовании сыщику только эти ощущения и достаются? Я безнадежно вздохнул и посмотрел на Данилу с Соней.
Эти двое сидели на разных концах дивана, каждый со своей чашкой, с таким видом, словно их пригласили играть в спектакле "Как важно быть серьезным". Что за умные мысли, должно быть, бродят в головах моих друзей! Спрошу-ка я их мнения, может, и у меня в мозгах рассветет?
— Ну, до чего додумались, орлы? — поинтересовался я, глядя на Софи с поджатыми губками и нахмуренного Даню.
— Я полагаю, что бисексуальность Сониного деда здесь ни при чем, — равнодушно ответил Данила, уставившись в свой кофе.
— А я думаю, что еще как при чем, — тут же парировала Соня, тоже без особых эмоций, но явно из соображений негативизма.
— Ребята, прекратите немедленно! — взорвался я, — Детский сад, штаны на лямках! Если вы не перестанете дуться, я выпорю обоих! Соне угрожает серьезная опасность, а то и смерть, и у всех должны быть ясные головы, чтобы обмозговать ситуацию, а вы себе, господа хорошие, без конца позволяете какие-то детские капризы!
* * *И чего он орет? Можно подумать, я первый начал рассиживаться на диванах с выраженьем на лице! Если Оська думает, что общение с подругой дней его суровых, а уж тем более с ее теткой, голубкой дряхлой, — незабываемое наслаждение, то он ошибается. Езди теперь за этой бестолковой Соней по всей Москве и дожидайся в подворотне, пока ее кокнет неопознанный маньяк! До чего же у баб недалекий взгляд на вещи: уже получила по кумполу, а говорить может только про Франческо. "Кавальери то, Кавальери се, ах, у него замок, ах, у него проблемы!" Может, и Буддой по голове ее стукнул-то не кто иной, как замковладелец Франческо! А может, еще папашу на помощь позвал!
Все, стоп, надо приходить в себя. Почему вдруг я решил, что попытку покушения предпринял кто-то из итальянцев? Да, их предок мог быть тем самым иностранцем, кто оказывал — гм! — матпомощь безнравственному дедушке, и что с того? У охранника тоже имеются предки, а он может являться тайным гомофобом. Но мне этот Кавальери сам по себе несимпатичен, и кажется, неспроста. Конечно, нельзя исключать и субъективных причин — Соня мне симпатична, а ей прямо в душу запал плейбой Франческо. Но в пылкой страсти, которую Кавальери-младший изображает всеми силами, что-то нехорошее проглядывает — вполне отчетливо. Просто так ничего не бывает: обыски и покушения начались незадолго до приезда этой самой делегации и продолжаются после ее прибытия; Сонин шеф умер от инфаркта — или не от инфаркта, но скоропостижно, причем кто-то из итальянцев присутствовал в галерее, пока Дармобрудер вызывал Соню на работу в неурочный час — может, итальянец и потом не ушел; Софья подверглась личному досмотру, пока лежала без чувств в офисе мертвого шефа; а у Сониной тетки квартиру обыскали — очень тщательно, хоть ничего и не нашли. Все это более чем подозрительно и совершенно не тянет на совпадение. И уж тем более не похоже на месть маньяка-гомофоба — маньяки не производят многократных обысков, они просто убивают.
Если посмотреть на вещи здраво — вряд ли эти итальянцы захотели отомстить русскому бисексуалу за прелюбодеяние с их предком, скорее уж пытаются отыскать древний компромат, который дедуля хранил полвека с лишним. Сейчас самое главное — нарыть нужный им предмет и напрямую вручить семейству Кавальери: нате, берите! И оставьте в покое бедную русскую девушку. Если только бедная русская девушка согласиться, чтобы ее оставили в покое. Каким образом объяснить Сонечке, что прекрасный принц Франческо пользуется своим обаянием для добычи полезной информации, а, может, надеется выманить у глупенькой девчонки драгоценные бумаги в порядке обмена памятными подарками?
— Соня, — обратился я к надутой от важности дурехе, — а Кавальери тебя про дедушку не расспрашивал?
— Нет, — холодно-любезно, с недовольной миной, — И даже когда я сама завела разговор о предках, никакого интереса не проявлял. И можешь быть уверен — наследственной голубизной семейство Кавальери не страдает.
Ого! Это намек на далеко зашедшие отношения! Быстро…
Телефон заорал, точно спятивший кот — смачно, с подвыванием. Не звонок, а туманная сирена. Кто бы это мог быть? Софья подошла к тумбочке и картинным жестом сняла трубку: