Кондратий Жмуриков - Следствие ведут дураки
Кто он, Эрик Жодле?
Все это предстояло узнать. И информация эта могла стать последним, что суждено было узнать Ване Астахову и Осипу Моржову в своей безалаберной жизни.
* * *— Я так вижу, вы меня узнали, господа, — сказал Жодле на том же прекрасном русском языке, почти совершенно без акцента. — Это не может не радовать, потому что избавляет меня от утомительных разъяснений. Там получилось, что мне не пришлось прикладывать особенных усилий, чтобы найти вас. — Он перевел взгляд на прислонившегося к стенке Ивана Саныча и насмешливо добавил:
— А ты, как я так вижу, меняешь пол, как носки. В самолете был в платье, сегодня в штанах. Причем они тебя обтягивают так, что разногласий о твоей половой принадлежности не предвидится. Вы, ребята, ввязались не в свою игру, — резко поменял он тон с иронического на холодно-деловой, — я не знаю, какие установки у вас были от ваших боссов, но вы с самого начала зашли не с той стороны.
Осип и Иван Саныч обменялись недоуменным взглядом: «Установки», «игра», «от ваших боссов»?
О чем это он?
— Я пока что не знаю, как вас зовут на самом деле, — месье Жодле заглянул в лежавший у него на коленях ноутбук, а потом поднял глаза на Осипа: — Вы, быть может, и Новоженов Иосиф Михайлович, хотя я в этом сильно сомневаюсь. Особенно в той части ФИО, что касается «Иосифа». Типаж у вас не тот. А вот вы, — он перевел взгляд на Ваню Астахова, — вот вы абсолютно точно не Хлестова Жанна Николаевна. Это надо же до такого додуматься — выехать из России с женским загранпаспортом!
— Может, я пол менять собираюсь, — пискнул Иван, вспомнив недавние слова Моржова.
— Может, и собираетесь, — сочувствующе сказал месье Жодле, — я у тебя дома не был, не знаю, в каком состоянии у тебя пол. И потолок. Ни о каком другом поле и речи быть не может! — вдруг рявкнул он и чуть привстал, так, что ноутбук едва не съехал с его коленей.
Второй темный месье зашевелился, и Иван Саныч чуть ли не впервые услышал его голос — глуховатый, словно чуть надтреснутый, со скупыми интонациями. Второй говорил тоже по-русски, но с довольно приличным акцентом и, что характерно, акцент был не французский, а откровенно кавказский, хотя и достаточно легкий:
— Эрик, хватит с нимы базарит. Надо забрат у них то, щто они взяли. У нас мало врэмени.
— Ну конечно, Али, — отозвался Жодле, — мадемуазель Хлестова, — издевательски проговорил он, — благоволите вернуть мне то, что взяли у меня в туалете самолета.
Ваня вздрогнул. Он ожидал этих слов и пытался подготовиться к ним, но тем не менее — вздрогнул. Осип недоумевающе уставился на него и прохрипел:
— Как… опя-а-ать? Стырил чаво-то там, да? Тоби чаво, Осокина мало?! Что ты у него в тувалете взял-от? Не трусы, нет?
— Не-ет, — проблеял Ваня, глядя почему-то на Настю. Та, естественно молчала: по-видимому, она тоже не ожидала такого поворота событий.
— Ну дык верни человеку! — буркнул Осип. — Ничаму-то ты, Ванька, не научилси. Дураком-от был, дураком и осталси. Да отдай ты им… выпить же охота!! — вдруг рявкнул он на Астахова, который анемично свесил руки по бокам и, казалось, даже не собирался выполнять приказ Жодле. — Быстрее решим усе вопросы — быстрее освободимся!
— Вот это рациональный подход, — одобрительно откликнулся Жодле, — сразу видно старую школу. Сидел?
— Сидел, — буркнул Моржов, а Ваня выудил из кармана две сотенные долларовые купюры и кредитную карточку «Visa Gold» и, нерешительно шагнув к Эрику Жодле, протянул ему все это.
Ястребиный профиль француза, казалось бы, заострился еще больше. На острых скулах заиграли желваки. Он недоуменно глянул на карту и на деньги и вдруг с силой ударил по протянутой руке Астахова.
— Тебе что, жить надоело? — процедил он сквозь сжатые зубы. — Ты что мне даешь?
— Это… то, что взял… в… в…
— В туалете, — с готовностью подсказал Осип.
Жодле переглянулся с Али и медленно произнес:
— Ты не строй из себя дурачка… как тем тебя — Ваня? Хотя для дурачка, по вашим сказкам, имя самое подходящее, все равно — не строй. И меня не строй, как говорят у вас в России. Эту карточку и вонючие баксы можешь засунуть себе в задницу. Или в рот, смотря по тому, какая часть тела у тебя рабочая, — грубо добавил он, явно намекая на безобразную сцену в туалете, предшествующую краже.
Ваня пожал плечами.
— А у меня больше ничего нет, — пробормотал он.
— Ах, значит, нет? — выговорил Али. Это была его вторая фраза за весь вечер, но она тут же бросила Ивана Саныча в холод. Ноги мгновенно стали ватными и упорно норовили подогнуться. — Значит, у тебя ничего нет? Ты вообще, я смотрю, любопитный тип. Забавний. Знал я таких забавных. Толко в России, в Европе все скучние. Считай, что ты меня позабавил, а тепер не валяй дурака и отдавай.
— Я никого не валяй, — невольно подражая выговору и даже тембру Али, залепетал Иван Саныч. — У меня болше ничего нет.
Али смерил Астахова отсутствующим ледяным взглядом, и вдруг коротким, без замаха, ударом, даже не ударом, а мощным тычком костистого сухого кулака в челюсть, — опрокинул Ваню на пол.
— Щакал! — прошипел Али, а Жодле угрожающе поднялся в кресле, придерживая одной рукой ноутбук.
При таком эффектном повороте диалога Осип не замедлил наершиться.
— Ось воно як?! — злобно пробасил он и вытащил пистолет, а потом щелкнул предохранителем. — Да ты, дядя, злой! Нет, такие душевные разговорчики мне не нравятся. Особенно вот твои, да, твои, который Али. Рожа твоя уж больно смахивает на одного моего знакомого. Он был в Чечне полевым командиром, а потом его поймали и в Бутырке опустили. И клеймушку забуторили: «Машка с трудоднями», все как полагаисси. Ты, случайно, не оттудова вышел, Али? Не из Бутырки, то ись, а из Чечни, из полевых… нет, Али?
Али ничего не сказал, а Жодле холодно произнес:
— Опусти ствол, полудурок. Ты на чужой территории. Если не хочешь, чтобы тебя покрошили в мелкий винегрет, не размахивай стволом.
— А чаво ж? Ты, помнится, к стволам тоже неравнодушен, Жодля… или как тебя тама, — отозвался Осип. — Ишшо в аэропорту начал палить, так припекло. А про винегреты-от ты мне не пой. Я таперь на хранцузскую кулинарию перешел-от. Вы руки-от не распускайте. А то сначала винами угощаете, а потом в харю тычете.
— Убери пушку, — повторил Жодле.
Осипа несло.
Он хорошо поел у Гарпагина, выпил, добавил в «Селекте», так что его тянуло на беседу и разглагольствования. Робости он не испытывал ни малейшей. Иностранцев он вообще считал тупицами и неженками, а если схлестнуться, то за серьезных противников не держал; а тот факт, что Али, по всей видимости, родился не на холмах Монмартра, а где-нибудь в горах Ичкерии, а теперь удачно подвизался на тучной ниве французского гражданства, его нисколько не смущало.
Моржов глубокомысленно почесал дулом пистолета подбородок и произнес:
— Я вот чаво хочу сказать, братцы. Вы неправы, ну, с кем не бывает, чтобы вещицу умыкнуть? Кляптомания — это, межда-а-а прочим, такая же болесть, как ревматизьм или пупочная грыжа. Так што вы на Ваньку не оттягивайте. Он вам усе отдаст. А вот хто, интересно, звонил отсюдова на мобильник Жаку, который, Дюгарри — енто веселей. Кажисси, Коля хотел чтой-то нам про енто докладать, — сбился на совсем уж нарочитое косноязычие Осип.
Жодле неожиданно расслабился и заулыбался. Он даже сел назад в кресло. Осипа это ободрило, и он продолжал:
— Николай Стяпаныч, кажисси, тоже приложил к тому ручку. Наследство — оно, канешна-а, дело хорошее, но зачем же папеньку метелить бейсбольной битой, а потом и еще хужей — подвзрывать?
— Николай Степанович, — почти весело проговорил Жодле, глядя на Николя Гарпагина, — ну что же вы, если обещали месье Иосифу пояснить свое возмутительное поведение, так сделайте же это.
— Пожалуйста, — отозвался тот с каменным лицом, и в ту же секунду из-за его спины вынырнула бейсбольная бита, зажатая в мощном черном кулаке, явно не принадлежащем Гарпагину-младшему.
Осип не успел среагировать: бита описала короткую дугу и щелкнула его по затылку.
У Моржова перехватило дыхание, ему показалось, что воздух густеет и превращается в кисель, плотно забивающий глотку. Он попятился к стене и медленно сполз по ней, чувствуя, как за шиворот по шее стекает что-то теплое, обволакивающее позвоночник приятным теплом.
Настя вскрикнула и попятилась. Вышедший из-за спины Николя негр Лафлеш, и нанесший этот ловкий удар, перехватил ее и оттолкнул в угол комнаты.
— Щакал, — невозмутимо повторил Али, подходя к осевшему на пол Осипу. — Вот если только так можно заткнуть твой поганый рот. Ну щто, — повернулся он к Ивану Санычу, у которого начинало мутиться в голове от дикого, непередаваемого ужаса, — нэ вспомнил?
Жодле уложил ноутбук на журнальный столик и тоже подошел к Ивану Санычу.
