Лариса Бесчастная - Вобла в эстази, или Спецрейс для сумасшедшей Ники
Запах ромашкового крема Михаила окутал меня и я забылась…
Утро было тихим и тревожным. Подозрительно тихим и томительно тревожным. Я взглянула в зарешеченное окно и поняла, что ещё очень рано и что пробуждающийся майский день будет дождливым. Что он принесёт мне, этот день? А вдруг это последний день моей жизни? Как странно… Я не чувствую страха… Я готова ко всему. И если придётся мне погибнуть… то я должна принять свой жребий чистой, а не кулёмой задрипанной!
Я возбуждённо вскочила и поспешила к удобствам, скрытым за полиэтиленовой занавеской.
Вода была холодной и отрезвляющей. Мыться у умывальника было неловко, но мне удалось освежиться. Жалко чистого белья у меня нет… Тогда надо почиститься… Я старательно вытрясла одежду и чуть не потеряла шифровку. Тупо посмотрев на загадочные цифры и буквы, я старательно свернула записку и спрятала в карман.
Почему я до сих пор не избавилась от этой улики? Свидетельства того, что я не только унесла чужую сумку, но и соизволила ознакомиться с её содержимым? Значит, это зачем-то нужно? Ладно. Пусть себе лежит… Запустив обе пятерни в свои кудри, я «причесалась» и села к окну. Дождь идёт. Как тогда… Когда мы прощались с Сергеем…
…Дождь омывал небольшие окна старого дома и оттого пейзаж за его окном расплывался как мираж. Или он расплывался из-за пелены слёз на моих глазах?..
Мы лежали тесно прижавшись друг к другу и смотрели в окно, где багрянел и золотился старый заброшенный сад. Руки Сергея были горячими и сильными — так крепко он прижимал к себе моё уставшее от самозабвенных ласк тело.
— Когда я вернусь, этот дом уже будет чужим… — рассеянно обронил Сергей. — Но мы всё равно придём сюда. На экскурсию…
— Да, — сказала я и спрятала лицо у него в подмышке.
— Мы придём с тобой и скажем ему: «Спасибо тебе, друг, за приют двум любящим сердцам… Видишь, мы вместе. Мы не предали свою любовь!»
— Да, Серёженька, — пролепетала я, вдыхая острый и дурманящий запах своего первого и единственного мужчины.
— А потом я куплю тебе белое платье с пышной-пышной юбкой, с такой же пышной, как та, в которой увидел тебя впервые. Я обласкаю на нём каждую складочку, чтобы тебе в нём было уютней, и поцелую оба бугорка на груди… И понесу тебя на руках к венцу… При всём честном народе, чтобы все видели, как сильно я тебя люблю!
— Да, любимый, — прошептала я и всё-таки заплакала.
Сергей извлёк меня из моего укрытия и, уложив на себя, стал целовать моё лицо:
— Не плачь, Никуша… Время пролетит быстро… Я вернусь и буду любить тебя ещё крепче и сильнее… Потому что армия сделает из меня настоящего мужчину.
— Ты уже настоящий! — возмутилась я и ещё пуще залилась слезами: — Ты такой настоящий и такой красивый, что там на тебя набросятся все офицерские жёны и дочки! И ты меня забудешь… Серёженька!.. Я без тебя не смогу…
— Никогда! — рассердился Сергей. — Я никогда не забуду тебя! Ты у меня единственная! Моя единственная женщина! Любимая… Одна и на всю жизнь…
Выдохнув свой гнев, он принялся жарко ласкать меня — так жарко, что мои слёзы высохли за одну секунду. И мы снова любили друга. Любили неистово и пылко, позабыв обо всём и не ведая, что судьба безжалостно разлучит нас на семь с лишним лет…
А осень за окном уже оплакивала нашу любовь…
В дверь осторожно постучали. Так осторожно и вкрадчиво, словно это был номер пятизвёздочной гостиницы, а не камера заключения. Я стряхнула с себя неуместную в моём положении меланхолию и крикнула:
— Я заперта!
Но неведомого гостя это не обескуражило. Лязгнув ключом в замочной скважине, он отпер дверь и вошёл. Это бы Док. В руках его топорщился большой пакет, а лицо было добродушным и немного виноватым.
— Как вы? — спросил он и улыбнулся.
Я слегка пожала плечами:
— Как? Соответственно обстановке…
Док понятливо кивнул и протянул мне пакет:
— Вот. Я принёс вам одежду и обувь. Это моей дочери. Она из всего этого уже выросла. Думаю, вам будет впору. Вы такая изящная…
«Дожилась! В жизни ничего не носила с чужого плеча… — апатично подумала я, извлекая из пакета дары доктора, — но тут не до гордости: не ходить же мне босиком…». Однако неплохо он одевал свою доченьку! Короткая красная лаковая курточка со множеством кармашков и молний была мало ношеной и весьма кокетливой. Не дешевле выглядели и кожаные сабо на высокой упругой подошве. И цветом всё подходило к моим серебристо-серым брючкам.
Я искренне поблагодарила Дока и про себя отметила, что он доволен тем, что угодил мне. А он ничего! И совсем не похож на бандита. Почему же он работает на них? Как, всё-таки, сложно всё устроено в жизни! И доктор, и мой Серёженька… Я вздохнула и, предупреждая вопросы Дока, направилась к двери:
— Пойдёмте, Док. А то мои неприятности, наверное, уже заждались свою жертву.
Не знаю, как неприятности, а кое-кто уже заждался. Это был достаточно молодой, рослый и тучный мужик с раскосыми глазами. Он сузил свои щёлочки и внимательно полоснул ими по мне. Я поёжилась и дерзко улыбнулась этому хищнику.
В холле, служащем по совместительству кухней, было пусто. Я поискала глазами следы пребывания Бэтмана и Горби и увидела их: валяющиеся шприцы, какие-то ампулы, ложки, склянки, жгут… И посмотрела на Дока. Тот молча нырнул в соседнюю комнату, я пошла за ним, а за мной тенью последовал раскосый бандит. Уж не Мамай ли? Да, похоже на то…
Оба моих охранника лежали рядком на широкой кровати, с голыми животами и запрокинув головы, и у одного из них на губах белела засохшая пена. В застывших на их лицах отрешённых от жизни масках, они были так похожи друг на друга, что я не могла вспомнить, кто из них Бэтман, а кто Горби. Оба они не подавали признаков жизни и руки их были вывернуты, как у той рыжеволосой курьерши…
Заметив, что я испугана, и без слов поняв мои опасения, Док наклонился над парнями и стал пробовать их пульс. Должно быть, пульс был очень слабым, потому что к тому моменту, как он выпрямился и ободряюще улыбнулся мне, прошло немало времени. Несмотря на то, что пульс, хоть и с трудом, но нашёлся, Док обеспокоено обратился к своему спутнику:
— Парни слишком далеко гуляют, Мамай. Пульс исчезающий… Не знаю, как они выйдут из транса. Надо бы при них кого-то оставить.
— Сейчас позвоню и пришлю санитара, — равнодушно согласился Мамай. — Если выскребутся — он их чифирём отпоит, а нет, так свезёт… — он бросил на меня короткий взгляд и смял фразу: — …куда надо… — я ахнула и услышала резкое и требовательное: — Хватить тянуть резину! Поехали! Самбэк ждёт!
Едва джип тронулся с места, Мамай велел Доку надеть мне на глаза чёрную повязку. В другое время я бы заартачилась, но не в этот раз: уж слишком я была подавлена финальной сценой оргии наркоманов. К тому же, меня угнетала мысль, что это Сергей выдал парням наркотики. Из мрачного уныния меня вытащил резкий окрик Мамая:
— Ты чего скисла, деваха?
Мне совсем не хотелось с ним разговаривать и ответ мой был вялый и короткий:
— Мне нездоровится… Знобит…
Ухоженная ладонь доктора без промедления легла мне на лоб и я услышала его резюме:
— Лоб горячий. Температура около 38 градусов. Вероятно, простуда.
Вот как? Температура? Значит я больна? И я расхохоталась:
— Вы представляете себе, Док, как я его кину? Вашего Самбэка. Он меня догонял, воровал, виды на меня имеет, планы строит — а я возьми да и помри от заурядных соплей! Вот это я его обдурю!
— Думаю, летальный исход вам не грозит, — хмыкнул Док и слегка сжал мою руку. — Я дам вам сейчас аспирин.
— Не надо меня лечить, Док, — отказалась я. — Мне хочется умереть своей смертью. И судя по всему, надо с этим поторопиться.
— Ну, что за мрачные шутки, Вероника! — возмутился Док. — Если вы разболеетесь, я буду огорчён.
— Вы слишком добры ко мне, Док, — усмехнулась я. — Это нехорошо. Это меня расслабляет. А я должна быть сильной… — застыла напряжённая пауза и я сменила пластинку: — Кстати, Док! А человеческое имя у вас есть? Или у вас тут у всех собачьи клички?
Доктор закашлялся и после небольшой заминки ответил:
— Есть. Модест Петрович…
— С ума сойти можно! — развеселилась я. — Прямо как Мусоргский! И что, тоже музицируете, Модест Петрович?
— Немного… — смущённо признался Док.
— Так тебя, оказывается надо было не Доком прозвать, а мусором! — загоготал Мамай и тем напомнил о своём присутствии. — Так всем и скажу: в наших рядах, братва, мусорок завёлся!
— Ну, и шуточки у тебя, Мамай! — обиделся доктор.
Я решила воспользоваться ситуацией и кое-что уточнить:
— А Бригадира вашего как зовут?
— Что зацепил? — оживился Мамай.
— Красавчик… — честно призналась я.
— Это за ним водится, — поддакнул Мамай, — бабы к нему как мухи на мёд липнут…
