Елена Логунова - Декамерон по-русски
Мамуля занималась йогой на открытом балконе. Проходя через гостиную, я увидела, что она сидит там в позе лотоса под развешенным на просушку бельем. Лотос из мамули получился корявенький, но в сочетании с флажками из разноцветных подштанников картинка образовалась живописная, вполне достойная второстепенного праздника в небогатом буддистском монастыре. Вдобавок мамуля заунывно мычала какую-то мантру. Соседский кот Барсик, введенный в заблуждение этим ритуальным завыванием, вдохновенно подпевал мамуле из-за балконной перегородки.
Услышав одно особенно немелодичное мамулино (или барсиково) «фа-бемоль», Зяма поморщился и постучал себя ладонью по уху. Очевидно, я ошиблась: гримаса на его лице не имела отношения к телевизионной девушке.
– Всем привет, а где ж наш матриарх? – мимоходом обронила я, притормозив рядом с братцем и заодно стащив у него бутерброд.
– Да жива ль еще моя старушка? – прискорбно перефразировал Зяма бессмертный есенинский стих.
Я заглянула в каморку нашей общей старушки и задалась тем же самым вопросом.
Бабуля лежала на диване, с головой накрывшись пледом, из-под которого торчала лишь одна бессильно поникшая рука. Я подошла, пощупала запястье и констатировала:
– Еще жива!
– Боюсь, что это ненадолго! – простонала бабуля из-под пледа. – Точнее, я надеюсь, что ненадолго…
– Опять резались в покер всю ночь напролет? – укоризненно спросила я.
– А чем же еще можно заниматься всю ночь напролет в моем возрасте? – парировала бабуля и высунула из-под пледа всклокоченную голову.
Вид у нее был воинственный. Чувствовалось, что нашей полуживой старушке нехорошо, но на то, чтобы сделать плохо еще кому-нибудь, сил у нее хватит, и желание соответствующее тоже имеется. Однако я заранее приготовила волшебную фразу-громоотвод:
– Ах, ба, как же я тебе завидую! Михаил Аристархович до сих пор влюблен в тебя, как мальчик!
– В самом деле? – Бабуля моментально сменила тон.
Она даже сделала попытку поднять руку, чтобы поправить безнадежно испорченную прическу, но смогла лишь вяло пошевелить пальчиками:
– Ах, оставь, детка! Мы с Михаилом знаем друг друга уже две тысячи лет!
– Что, как начали гулянку с тайной вечери, так и кутите до сих пор? – покричал из гостиной насмешник Зяма.
– Прокляну охальника! – пригрозила ему родная старушка.
– Правда, Зямка, уймись! – досадливо потребовала я.
Братец напрасно волновал бабулю, мешая мне ее умасливать:
– Я слышала, как Михаил Аристархович вчера нахваливал твою красоту, и это были не формальные комплименты, в них ощущалось искреннее чувство…
– Ах, перестань, детка!
Михаил Аристархович Прохоров – университетский профессор, академик, ученый-химик и бабулин друг со студенческих лет. Он и впрямь неровно дышит в присутствии бабули, и причиной тому не только хроническая астма.
Польщенная бабуля все-таки поправила помятый локон, мечтательно прижмурилась и еще раз повторила требование перестать тоном, каким гораздо более уместнее было бы приговаривать: «Ах, не молчи, продолжай!»
Я и продолжила – медовым голоском:
– Ладно тебе, бабуля, все знают, что Михаил Аристархович сохнет по тебе уже полвека. Если бы ты позволила, он бы тебя на руках носил, пылинки сдувал, ножки целовал! Да Михаил Аристархович для тебя что угодно сделает!
С маслом и медом в голосе я перестаралась. Уловив перебор, бабуля открыла глаза и проницательно спросила:
– Чего тебе надобно, детка?
– Ах, ба! Какая ты умная! Неудивительно, что Михаил Аристархович…
– Так чего тебе надо от Миши?
Я вздохнула и призналась:
– Мне нужно, чтобы ты попросила его сделать химический анализ вот этой конфетки.
– Что за конфетка?
Бабуля, кряхтя, села в постели и взяла протянутую мною бомбошку в полиэтилене поверх блестящей фольги.
– Ассорти «Золотые шатры».
– С какой начинкой? – Бабуля заинтересованно покачала перед глазами прозрачный кулечек с одиноким золотистым шариком.
Я порадовалась, что загодя завязала пакет тугим узлом.
– Не исключено, что с ядовитой!
– Гм! – Пакет тут же лег на прикроватную тумбочку. – И откуда у тебя такое оригинальное лакомство?
– Потом расскажу, ладно?
– Ладно, потом обязательно расскажешь.
– Я тебя люблю! – Я чмокнула бабулю в подставленную щечку. – Попросишь Михаила Аристарховича, чтобы он поторопился?
– Да. Но не прямо сейчас! – Бабуля снова легла и накрылась пледом. – Боюсь, Миша еще не воскрес после вчерашнего…
Я вышла из комнаты и столкнулась с Зямой. Братец явно подслушивал под дверью.
– Девичьи секреты? – ехидно спросил он, опередив мой упрек.
– Разве в этом сумасшедшем доме возможны секреты? – пожала я плечами и пошла на кухню к папуле.
На большой разделочной доске пестрой кучей громоздились куски рыбы и морепродукты, в кастрюле бурлила вода. Папа разделывал свежего морского черта и сам при этом выглядел весьма демонически.
– Папулечка, скажи, что можно отнести в качестве продуктовой передачки в больницу? – спросила я, держась на безопасном расстоянии от морской битвы.
– А кто болен и чем именно? – не оборачиваясь, спросил папуля.
– Эдик Розов из агентства «Пинкертон» лежит в гастроэнтерологии с пищевым отравлением.
– В гастроэнтерологии? Так ему же ничего нельзя!
– Пусть питается святым духом! – посоветовал Зяма, протискиваясь мимо меня в кухню с пустой тарелкой.
– Опять подслушиваешь! – уличила я неугомонного братца и снова обратилась к папуле: – Пап, но мне неловко идти в больницу с пустыми руками!
– Тогда возьми минеральной воды, – посоветовал папуля.
– Несоленой! – покричала из своей комнаты бабуля.
– Без газа! – добавила с балкона мамуля.
– Две бутылки, – закончил Зяма и в ответ на мой гневный взгляд невинно похлопал глазками: – По одной в каждую пустую руку. А что? Не выпьет, так для клизмы пригодится!
И мои невыносимые родственники дружно засмеялись.
– Знаете, Кузнецовы, у вас чувство юмора развилось в ущерб состраданию! – сердито сказала я.
– Так это же, Дюшенька, победоносный закон природы: чтобы где-то прибавилось, где-то должно отняться! – философски заметил папуля и одним громовым ударом оттяпал что-то побежденному морскому черту.
– Перестаньте шуметь! – закричала с балкона мамуля. – Совершенно невозможно сосредоточиться, я никак не могу открыть чакры!
– А ты, Басенька, сначала закрой дверь! – посоветовал папуля.
– Дверь закроется, чакры откроются! – подхватил Зяма. – Победоносный закон природы: чтобы что-то открылось, что-то должно закрыться!
– Господи, не понимаю, как я могла дожить в этом бедламе до тридцати лет? – в отсутствие в прямой видимости Всевышнего спросила я кукушечку в старых сломанных часах.
– Ку! – хрипло сказала она, задрожала и поникла.
– Вот! Видишь? Ты сама кого угодно заморишь! – гневно обличил меня Зяма и полез обеими руками в часы – приводить в чувство обморочную кукушечку.
Я самовывезла из холодильника бутерброд для подшефного бассета, наскоро нарисовала себе лицо, оделась, обулась и выпорхнула из родного сумасшедшего гнезда. Заскочив с обещанным гостинцем к Барклаю, я сбегала в магазин за минералкой и поехала в городскую больницу к бедолаге Розову.
В отделение я прошла легко, никто мне не препятствовал, даже наоборот: пациенты мужского пола в палате, куда я заглянула в поисках Эдика, настойчиво приглашали меня войти. Но, так как искомого Розова среди этих хворых донжуанов не было, я пошла за ним в столовую.
Пасмурный Эд в одиночку сидел за слишком маленьким для него столом, гипнотизируя взглядом фаянсовую тарелку с бугристой серой массой непередаваемо унылого вида.
– Это что за гадость? – спросила я.
– Овсянка, сэр! – скривился Эдик.
– Не сэр, а мэм, – поправила я. – Привет! Я тебе гостинец принесла.
Просветлевшее при слове «гостинец» лицо Розова при виде несоленой негазированной минералки снова скисло.
– И ты, Брут! – горько молвил Эд.
– Ты тут от скуки ревизуешь свои знания крылатых выражений? – доброжелательно поинтересовалась я и осторожно присела на тонконогий стул с сиденьем из расслоившейся фанеры. – Ну, как самочувствие? Выглядишь ты нормально. Разве что немного похудел.
– Правда, похудел?!
Обрадованный Эд завертелся, пытаясь поймать свое отражение в полированном металле большого холодильника, но, даже похудевший, целиком он там не помещался.
– Не крутись, – попросила я. – Мне с тобой поговорить нужно. Скажи, коллеги с тобой уже беседовали?
– Калеки?
– Коллеги, а не калеки! Детективы при исполнении! Опера из убойного отдела!
Эдик вытаращил глаза, и я пояснила:
– У Верки Крохиной вчера пациентка умерла. Отравилась конфеткой из твоей коробки! Естественно, приехали менты и всех нас пытали, откуда конфетки.
