Дарья Донцова - Любимые забавы папы Карло
– Жутким, – вмешалась другая девушка.
– Страшным, – сообщила третья, – рот раскрыт, глаза выпучены, я решила, вас инсульт разбил!
– Щеки красные, – не успокаивалась первая продавщица, – язык наружу…
– Послушай, – рявкнула я, – похоже, ты страдаешь болезнью Альцгеймера!
– Ой! – пискнули Анжела с Катей и на всякий случай отодвинулись от товарки.
– Это у меня просто насморк, – растерянно сообщила продавщица, – а не эта Але… ге… ми… ца…
– Болезнь Альцгеймера поражает мозг, – рявкнула я, – и несчастный человек перестает соображать, ему начисто отшибает память! С тобой как раз этот самый случай. Сама мне только что велела: высуньте язык, подождите пару секунд, а потом снова попытайтесь кроссовки померить, авось налезут.
Продавщицы переглянулись и захихикали, я стала медленно закипать.
– Вот что, девушки, несите сюда жалобную книгу, а заодно позовите старшего менеджера. Похоже, вы большие любительницы подшутить над покупательницами. Здорово придумали! Высуньте язык, а мы посмотрим и посмеемся!
Внезапно Катя, зажав рукой рот, метнулась в глубь торгового зала, а Анжела, быстро присев на корточки, сказала:
– Никто и не думал потешаться над вами.
Пальцы девушки ловко дернули за замшевый язычок под белыми шнурками. Моей ноге моментально стало свободно, обувь легко «села» на стопу.
– И как? – поинтересовалась Анжела, проделывая ту же операцию со второй кроссовкой.
– Нормально, – растерянно ответила я, – очень удобно.
– Вам Маша посоветовала именно этот язык высунуть, – пояснила Анжела.
Я перевела взгляд на кроссовки.
– Это называется язычок!
– Да какая разница? – ожила Маша. – Язык или язычок? Всем понятно, если обувь не лезет, поправь аккуратно язык под шнурками и посмотри.
– Язык во рту, – настаивала я, – а язычок в ботинках!
Анжела хихикнула:
– До сих пор все покупатели понимали, когда про язык слышали, вы одна такая попались!
– Значит, берете? – деловито уточнила Маша.
Я, ощущая себя полнейшей идиоткой, кивнула и направилась к кассе.
Когда я, сжимая в руках коробку с обновкой, вышла на улицу, от моей машины с визгом отпрянула стайка школьников.
– Вот поганцы! – с чувством воскликнул мужчина, с интересом наблюдавший за детьми. – Просто сволочи! Поймать бы да по заднице отхлестать. Девушка, вы только гляньте, что у вас с мордой!
Я машинально схватилась за лицо и уронила покупку.
– Во, – констатировал дядька, – коробочку потеряла. Непруха тебе сегодня, морда в пятнах, и из рук все валится.
Трясущимися пальцами я вытащила из сумочки пудреницу и с некоторым страхом взглянула в зеркальце, ожидая увидеть на лбу и щеках красные отметины. Но не заметила ничего ужасного, так, слегка растеклась тушь от жары.
– Что за ерунду вы говорите! – воскликнула я, пряча пудреницу в ридикюль.
– Да ты глянь, – не успокаивался дядька, – вся в грязи.
Я снова потянулась было за зеркальцем, но тут прохожий ткнул пальцем в направлении моей машины и продолжил:
– Они тебе всю морду фломастерами извозюкали, которыми на стекле и металле рисовать можно! Теперь попотеешь, отдирая безобразие.
Я обозрела обиженные «Жигули», подобрала вывалившиеся из коробки кроссовки и буркнула:
– Учитесь правильно выражать свои мысли! Пятна не на моей морде, а на капоте автомобиля.
Мужик надулся, попыхтел пару минут и заявил:
– Ишь, фря нашлась! Молодцы парнишки, надо было тебе еще и бока, и задницу расписать!
Не желая связываться с идиотом, я села за руль и поехала в сторону шумного проспекта. Все беды людей от того, что они не умеют разговаривать. «Высуньте язык», «тебе разрисовали всю морду». Произносящие эти фразы субъекты имели в виду одно, я поняла их по-другому, и что получилось в результате? Может, именно из-за косноязычности большинство людей не способно ужиться с себе подобными?
Глава 14
Оказавшись во дворе дома, где жила Ника Залыгина, я ощутила легкий укол в сердце. Именно в таком месте прошло мое детство и большая часть юности. Четыре блочные пятиэтажки стоят квадратом, в середине лужайка со скамейками, песочницей и качелями. Чуть поодаль расположился покосившийся деревянный стол и две колченогие лавки, дальше идут гаражи, не ракушки, а разномастные железные сооружения, покрашенные зеленой, синей и коричневой краской. Около них сиротливо тоскует турник, на который местные хозяйки вешают ковры, дабы от души поколотить их выбивалкой. В противоположном углу двора натянуты веревки, и на них висят свежевыстиранные пододеяльники, разноцветные детские колготки и женское белье устрашающего вида: розовые атласные лифчики сто одиннадцатого размера и трусы, которые, похоже, носит беременная самка бегемота. Несколько вполне чистых, сытых, счастливых домашних кошек развалилось в траве, среди чахлых цветочков. Мы называли эти цветики в детстве «петушками». А еще тут колыхались желтые шары, неприхотливое растение, буйно цветущее даже в условиях загазованного мегаполиса. Когда-то эти кусты возвышались почти во всех столичных дворах, во времена моего детства «золотые» шары были самым распространенным московским украшением, но потом кто-то наверху решил, что они простят облик города, и велел вырубить цветы. Желтые шары уничтожили, как классового врага. Но во дворе моего детства они спокойно доживают свой век, и сейчас на меня напал приступ ностальгии, а перед глазами вспыхнула яркая картина.
Вот я шлепаю в магазин, зажав в кулаке выданные Раисой копейки на бутылку пива. «Жигулевского» по тем годам в Москве было не достать, едва в магазины поступали заветные ящики, как орда мужиков штурмом брала прилавки, крича:
– Больше двух бутылок в одни руки не давайте, гоните вон ветеранов, пиво не хлеб, постоят в очереди, как все!
Но Раисе, любившей с утра опохмеляться пивком, повезло. С нами на одной лестничной клетке жила сварливая Танька, продавщица из винного отдела, поэтому пол-литровая бутылка из темного стекла всегда поджидала мачеху. Танька охотно продавала соседке из-под прилавка дефицит. Именно продавала, в долг у нее было не допроситься.
Я брела в магазин, загребая пыль сандалиями, доставшимися мне по наследству от дочери другой соседки, Люси. В нашей пятиэтажке, где все мужики пили, трезвым считался тот, который набирался только два раза в месяц: пятого и двадцатого числа. Вот Люсин муженек был из таких, позволял себе лишь в аванс и получку, поэтому его семья жила хорошо, они ели каждый день мясо, а дочери покупали добротную одежду. Обноски доставались Вилке Таракановой.
Сандалии были мне чуть велики, в какой-то момент я споткнулась, шлепнулась, разжала кулак и увидела, как монетки покатились вперед и исчезли в решетке канализации. Не знаю, испытывала ли я еще когда-нибудь подобный ужас. Раиса довольно долго рылась по карманам, наскребая необходимую сумму на пиво, она ждет падчерицу с «лекарством». Поэтому домой лучше не возвращаться. Поняв, что, прошлявшись по улицам до ночи, мне потом все же предстоит явиться пред очи Раисы, я заревела в голос, что, в общем-то, простительно, мне тогда едва исполнилось девять лет.
– Мамочка, – прокричала, подбегая ко мне, девочка, по виду моя одногодка, – посмотри, она упала и ушиблась.
– Может, тебя домой проводить? – ласково спросил женский голос, потом мягкие, нежные руки осторожно помогли мне подняться. – Пойдем к твоей маме!
– Нет, – закричала я, – ой, не надо!
– Что случилось? – нахмурилась незнакомка.
Рыдая, я изложила ей суть дела, рассказала про Раису, пиво, монетки, решетку канализации…
Девочка-одногодка, одетая в красивое, накрахмаленное белое платье, симпатичные лаковые туфельки и гольфы с кисточками, слушала меня, разинув рот, а ее мать молча расстегнула шикарную сумку, какой не было даже у зажиточной тети Люси, вытащила из нее целый рубль, протянула мне и тихо сказала:
– Ступай, купи своей мачехе пиво, себе мороженое и в дальнейшем ходи по улицам аккуратно.
– Здесь очень много денег, – попятилась я.
– Извини, у меня нет мелочи.
– А как мне их отдавать? Я пока еще не работаю!
Женщина силой впихнула в мой кулачок ассигнацию.
– Держи, это подарок.
– Раиса не разрешает мне брать ничего просто так, – прошептала я, – коли взяла – надо вернуть.
Незнакомка присела передо мной.
– Послушай! У меня есть деньги, ты свои потеряла. А бог велит помогать друг другу. Никому не рассказывай про рубль, просто ступай в магазин.
– Бога нет, – уверенно сказала я, – нам в школе объясняли.
– Ладно, – кивнула дама, – спорить не стану. Ты отдашь мне рубль потом, когда вырастешь. Станешь большой, красивой, получишь зарплату, пойдешь по улице и увидишь маленькую девочку, которая потеряла деньги, подаришь ей рубль, и мы будем квиты.
– Но получится, что я верну деньги не вам! – воскликнула я.
