Дарья Донцова - Развесистая клюква Голливуда
— За что? — с любопытством спросил Никита.
Бизнесмен повернулся к Бурундукову.
— Не понимаешь?
— Не-а, — признался тот.
— А ты? — поинтересовался Кузьма у Миши.
Продюсер помотал головой, Пряников поцокал языком.
— Кто-нибудь сообразил, что произошло?
— Милый, ты очень умный, — на всякий случай с восхищением произнесла Аня.
Кузьма Сергеевич указал пальцем на газету.
— Что вы видите?
— Прессу, — заявила Маша шепотом.
— Фотографию депутата! — словно глашатай на площади, объявил Кузьма.
— И что? — не поняла я. — Снимки деятелей из Думы почти каждый день публикуют.
— Нельзя становиться ногами на лицо того, кто приобщен к управлению государством, — отчеканил Кузьма, — это опасно! Органы не дремлют! Они бдят!
— Не бойтесь, мы никому не расскажем, — развеселился Миша.
— Нет, — уперся Кузьма, — вам хаханьки, а мне отвечать придется.
Белка молча перевернула газету.
— Ну и что вы сделали? — покачал головой бизнесмен.
— Опять плохо? — возмутилась я. — Депутата же нет!
— Зато появился министр образования, — вздохнул патриотически настроенный Кузьма.
Да уж, генетическая память — удивительная вещь. Пряникову лет шестьдесят, он был ребенком в годы сталинского режима, наверное, унаследовал страх от родителей.
Бабуля сдернула газету и шлепнула на ее место журнал.
— Теперь нормально? Как насчет звезд шоу-биза? Встанете на их фотки?
Кузьма Сергеевич кивнул.
— Подайте мне руку, не хочу упасть.
Миша подставил ему плечо.
— Милый, осторожно, не поскользнись, — забеспокоилась Аня. — У тебя голова не кружится? Давление не поднялось? Может, сначала чаю выпьешь?
— Давайте люстру, — тоном Наполеона скомандовал Кузьма Сергеевич.
Никита поднял светильник.
— Не так, — осадил его Пряников.
— А как? — поинтересовался Бурундуков.
— Зайди справа, — велел Кузьма.
Следующие пять минут Пряников пытался повесить люстру на крючок. Похоже, у него серьезные проблемы со зрением и координацией движений: ему никак не удавалось насадить кольцо на крепление.
— Табуретка неудобная, журнал шуршит, какой дурак сделал крюк, зачем здесь под потолком люстра, — зудел Кузьма. — Миша, отойди, мешаешь. Степашка, не дыши, меня это раздражает. Аня, какого черта ты облилась духами? От запаха у меня голова кружится. Никита, не пялься на меня!
В конце концов Бурундуков не выдержал, схватил вторую табуретку, залез на нее, выдернул люстру у Пряникова и насадил ее на крюк.
— Отлично, я это сделал! — возликовал Кузьма. — Никита, стой тут. Научу тебя подключать электроприборы. Где красная изолента?
Я услужливо подала моток:
— Вот.
— Не подойдет, — отверг предложенный материал постоялец.
— Почему? На ней же нет портретов руководителей государства, — неожиданно сказал Геннадий Петрович.
— Папуся! Супер! — заскакала Юлечка. — Двадцать рублей!
— Эта лента синяя, — заявил Кузьма, — а мне нужна красная!
— Да какая разница? — не поняла Маша.
— Огромная, — уперся бизнесмен, — или тебе не ясно? Синий и красный — не один и тот же цвет!
— Как будто есть разница, — хмыкнула Маша.
Я удивилась: почему Леонова здесь? Ей надо сидеть с больным мужем, а не торчать в гостиной.
— Не годится, ищите красную, — приказал Кузьма.
— Несу! — заголосила Олеся. — Держите!
— Где ты ее взяла? — удивилась Белка.
— В холодильнике, — пояснила повариха, — она там с прошлого года лежит. Неужели не видели?
Бабуля заморгала, я подумала, что ослышалась, а Бурундуков захохотал.
— Не дергайся, — приказал ученику Кузьма, — наблюдай за моими действиями. Итак! Зачищаю концы. Эй, где бритва?
— Пожалуйста, — залебезила Катя.
— Ну и что это? — возмутился Пряников.
— Бритвочка, — просюсюкала горничная, — как вы велели. Новехонькая, из коробочки, розового цвета, с тремя лезвиями! Удаляет волосы в самых труднодоступных местах.
Бурундуков посмотрел вниз.
— Все думаю, где у меня на теле эти самые труднодоступные места? И никак не могу понять логику умников из рекламного бизнеса. «Первое лезвие бреет чисто, второе еще чище, третье чище всех». Если последняя полоска такая острая, то за фигом две первые, а?
— Не умничай, — остановил его Кузьма Сергеевич, — нужно простое лезвие! Нормальное! Двустороннее! «Нева»!
— Река? — попятилась Катя. — Здесь течет Зинка.
— У нас нет вещей из каменного века, — сказала я, — можно принести электровариант. Кстати, каменными топорами и ножами из бивня мамонта мы тоже не запаслись.
— Милый, не нервничай! — попросила Аня. — Ты покраснел.
— Ножницы! — зашипел Кузьма. — Никита, возьми их, поскреби по концам, так! Не так! Как у тебя руки пришиты! Что ты за мужик! Дай сюда!
— Милый, осторожно, — вякнула Аня. — Не шевели ногами, упадешь!
— Отстань, — велел муж.
— Я волнуюсь за твое здоровье, — зачастила новобрачная. — Милый, дорогой, любимый, не оступись.
Я напряглась. Если кто-то скажет мне: «Смотри, не споткнись», — я непременно рухну даже на ровном месте. Интересно, Кузьма Сергеевич так же реагирует?
Пряников дернул ногой, табуретка накренилась.
— Ой, ой, ой, — завизжала Аня. — Рушится! Помогите!
Кузьма Сергеевич ухватился рукой за крюк, послышался странный звук, в столовой погас свет, зато над камином лампа вспыхнула с утроенной силой. Бизнесмен свалился на пол и остался сидеть с абсолютно прямой спиной и задранными кверху руками. Не особенно густые волосы его встали дыбом, и он напоминал одуванчик в самой буйной стадии цветения.
— Генератор сломался! — испугалась Маша. — Мы останемся без электричества!
— Фазу вышибло, — спокойно произнес Геннадий Петрович. — Надо щелкнуть тумблером, и снова все будет о’кей.
— Какой ты умный, — по инерции прошептала Аня, прижав к груди кулачки.
Я покосилась на новобрачную, а та, сообразив, что ее муж замер в странной позе и не произносил фразу про щиток, взвизгнула и бросилась к нему:
— Милый, ты жив?
— Обожаю этот вопрос, — засмеялась Юля, — ничего с твоим мужем не стряслось. Сидит, значит, не умер. Труп лежит, правда, папочка?
— М-м-м, — протянул дерматолог.
— Милый, не молчи, — захныкала Аня. — Почему он не отвечает? Ой! Страшно! Кузенька! Не покидай меня! Мы же только расписались!
— А вот я выйду замуж за олигарха! — мечтательно произнесла Юля. — Богаче и круче всех! С яхтой, домами, заводами-фабриками-алюминиевыми копями.
— Алюминий не природное ископаемое, — вдруг заявил Кузьма Сергеевич, не опуская рук, — это сплав.
— Вау! — восхитился Миша. — Он Человек-Пингвин. Его шандарахнуло током, а ему это по фигу!
— Милый! — бросилась обнимать супруга Аня. — Любимый!
— Олигарх будет старым, — вдруг злобно произнесла Маша, — гадким старикашкой с потными лапами и съемными протезами. Тебе с ним за брюлики спать придется.
Юля одернула юбочку.
— Надеюсь, супруг скончается сразу после регистрации брака. Я куплю себе для похорон винтажное платье от «Диор», надену вуаль от «Гуччи», буду вытирать слезы кружевным платочком «Дольче и Габбана», в сумочку «Прада» положу успокоительные таблетки, в туфельках «Лабутен» безо всякой жалости пойду по кладбищенской грязи.
— Зачем тебе успокоительные таблетки, если муж нелюбимый? — заржал Миша.
— Чтобы не запрыгать от счастья, — быстро ответила Юля. — Самый лучший супруг — это слепоглухонемой мертвый олигарх, который написал завещание из двух слов: «Все жене».
— Снимите меня отсюда, — жалобно сказал Бурундуков.
Все одновременно задрали головы.
Никита висел под потолком. Руки-ноги орнитолога были растопырены в разные стороны, он напоминал вентилятор.
— Ох и ни фига себе, — ахнула Аня, временно забыв про Кузьму Сергеевича.
— Крутизна, — подхватил Миша. — Решил изобразить птичку? Типа, дятел? Похоже получилось!
— Как ты туда попал? — спросила я.
— Не знаю, — грустно признался Бурундуков, — свет погас, Кузьма упал, а меня приподняло и подвесило.
— Ваших рук дело? — нахмурился Геннадий Петрович, обращаясь к Белке. — Новый трюк?
Бабуля проигнорировала замечание дермотолога.
— На чем ты держишься? — закричала она.
— Похоже, крюк для люстры зацепился за мой брючный ремень, — после короткой паузы пояснил Бурундуков. — Снимите меня.
— Надо притащить лестницу, — начал командовать Кузьма, сидя на полу.
— Ты уже повесил люстру, теперь молчи, — огрызнулся Миша.
Бизнесмен тут же свалил вину за свою неудачу на других:
— Изоленту принесли не того цвета, бритва плохая, Аня под руку болтала.
— Плохому танцору всегда уши мешают, — элегически протянул Никита, который, даже очутившись под потолком, не растерял словарного запаса. Он чихнул. — Ох! Ремень-то вроде рвется.
