Фредерик Дар - Княжеские трапезы
«У тебя есть три минуты, чтобы собрать чемодан и исчезнуть», — заявил отец. Он намертво вцепился в эту ситуацию: такой случай подвернулся, и это ему, человеку, обожающему всякого рода драмы! Падшая, обесчещенная дочь! Прямо спектакль на дому. Всю оставшуюся жизнь он мусолил эту историю, рассказывал каждому встречному-поперечному о своих переживаниях в духе Корнеля.[8]
Но когда он сказал, чтобы я собрала чемодан и исчезла, у меня сразу настроение поднялось. Мне больше не было стыдно. От ярости у меня даже зубы заскрипели. В мгновение ока я оделась, взяла сумку из-за занавески — там в нише у нас было нечто вроде кладовки. Что уж я в нее побросала — сейчас и не вспомню. Какие-то шмотки, туфли, книгу, которую читала в тот момент. Три минуты, говоришь? Да я управилась быстрее. А этот Иван Грозный ждал. Я была готова ринуться в бой. «До свидания, папа», — бросила я любезным голоском.
Я была уже на лестнице, когда он кинулся на меня и закатил мне такую оплеуху, что у меня из глаз искры посыпались. Полпролета я съехала на заднице. Сумка осталась наверху. Я убежала, а он орал, что его дочь — шлюха.
У Розины пересохло в горле, и она протянула свой стакан Эдуару, тот налил матери вина.
— Интересно, — сказал он. — Твой рассказ взволновал меня. Если я правильно понял, дед был еще той сволочью?
— Абсолютно верно.
— Что же было дальше?
— Конечно, я сразу подумала, что надо отправиться к Рашели на работу и все ей рассказать. Но, странное дело, я разозлилась на нее за то, что она выбрала себе такого мужа! Они оба стали мне отвратительны, будто я не их дочь. В кошельке у меня был только билет на метро, удостоверение личности, десять франков да еще фотокарточка Жоашим, приятеля по лицею, который писал мне стихи. Я доехала на метро до Порт д'Итали, а затем отправилась в сторону автострады № 7.
Язык Розины начал заплетаться.
— Твою мать, как же меня тошнит, — вдруг пробормотала она. — Все из-за того, что я слишком много выпила. Как ты считаешь, это хорошее вино? С твоего дружка Шарика станется подать клиентам древесный спирт, одна его рожа чего стоит!
Лицо Розины мертвенно побледнело, она боролась со спазмами в желудке. Эдуар вывел ее на воздух. Мать и сын прошлись по бечевой дороге, заросшей сорняками. Рядом с ними почти бесшумно текла Сена. На баржах по-прежнему горели огни; ночную тишину разорвала донесшаяся из телевизоров мелодия: передача закончилась.
Сделав Эдуару знак отойти, Розина принялась бурно блевать. Он хотел помочь ей, поддержать за голову, как часто делала она, когда сын был еще маленьким и мучился от несварения желудка.
Розина грубо оттолкнула Эдуара. Он отошел, не желая смущать мать, посмотрел на небо — оно было тяжелым, хмурым, с бледными проблесками, — представил себе девчонку подростка, выгнанную из дома, бредущую по автостраде № 7 тридцать с лишним лет тому назад. Девушка, которую грубо превратили в женщину, шла навстречу своей судьбе. А так ли уж изменилась ее жизнь после оплеухи, которой ее наградил отец? Несколькими часами раньше она учила математику или французский в безрадостном жилище.
На ум Эдуару пришли строки Арагона, превращенные Брассансом в песню: «Скажите одно: моя жизнь, и сдержите слезы».
Бланвен взглянул в сторону матери: ее спина содрогалась. Розину по-прежнему отчаянно тошнило.
13
Хотя Розина и отказывалась, Эдуар отвез ее к себе, довел до спальни, уступив ей свою постель. Сам же разделся до трусов и отправился в «гостиную».
Устроившись, он принялся пить прямо из бутылки минеральную воду, прерывая это занятие только для того, чтобы рыгнуть. В общем, вел себя, как мужчина, пребывающий в одиночестве и посему отбросивший все условности, включая благовоспитанность. Бланвен догадывался, какое значение будет иметь прошедший день для всей его будущей жизни. Образы, окружившие его, не могли не угнетать. Ба, скрючившаяся в своем кресле, умершая под дождем. Маленькая сучка Мари-Шарлотт, которой он надавал по заднице, его мать, еще совсем девчонка, которой овладевает какой-то фанатик на глазах сурового отца. Но одна картина, самая трогательная, никак не отпускала его: лицеисточка, бредущая по тротуару в районе Порт д'Итали; она же, запертая в тюремной камере вместе со своим дитя и другой матерью-одиночкой; и совсем недавняя — Розина, которую рвет в траве у бечевой дороги.
Бедная женщина! Бедное создание, ободравшее свою жизнь о колючую проволоку бытия. Эдуар решил, что отныне будет более любезным с Фаусто Коппи. Мать заслужила это.
* * *Эдуар проснулся рано от холода, потому что спал на полу, а одеялом ему послужил старый плащ.
Чтобы согреться, он отправился приготовить себе кофе. Пока он возился у плиты, его вдруг поразила одна мысль: маленькая белая болонка Рашели исчезла. В той суматохе и при том волнении никто и не подумал о животном. Эдуар был уверен, что, когда Банан и он приехали на стройку, собаки там не было. Сбежала ли она после смерти Рашели? Вокруг рассказывают так много душещипательных историй о трогательной привязанности собак к своим хозяевам. Бланвен решил, что, приехав на стройку вместе с Розиной, тотчас же отправится на поиски болонки, если только собачонка уже не вернулась и не ждет их, дрожа всем тельцем, выгнув спину и грустно опустив усы.
Эдуар налил себе чашку кофе. Как говорила ба, первая чашка — всегда самая лучшая. Она с самого раннего детства приучила внука к этому напитку, и с тех пор он уже не мог обходиться без него.
С улицы кто-то позвал Эдуара. Подойдя к окну, он увидел старого седоусого магрибинца в шерстяной шапочке.
Бланвен натянул джинсы, майку и спустился.
— Здравствуйте, мисью Дуду, — поприветствовал араб.
— В чем дело? — забеспокоился Эдуар.
— Я есть отца Селим.
— Извините, что сразу не узнал вас, месье Лараби. Ваш сын не заболел?
— Сегодня ночь он не возвращаться домой, — ответил старик.
— Ах, вот как! — проворчал Эдуар.
Он обозлился на Мари-Шарлотт: вне всякого сомнения, именно она наложила лапу на Банана.
— Он всегда возвращаться, — подтвердил Лараби, — поздно, но возвращаться.
— Вчера я отправил его в Париж отвезти кое-кого, — объяснил Эдуар. — Не беспокойтесь, я сам займусь этим делом, и в течение дня все выяснится.
— Пжалста, мисью Дуду. Жена бояться несчастный случай. С тех пор как это случиться с Наджибой, она теперь ждать новых несчастий.
— Как чувствует себя ваша дочь?
— Завтра она выходить из больница, почти здорова, только голова иногда плохо варить.
— Все образуется.
Отец Банана пожал плечами, и в этом жесте было столько же скептицизма, сколько и фатализма.
— Инш'Алла, — прошептал старик.
Он уселся на свой мопед, к которому была прицеплена тележка, нагруженная ящиками, и уехал.
* * *Лицо Розины было серого цвета, она не накрасилась, волосы растрепаны. Жестокое похмелье удерживало ее от разговоров. Понимая состояние матери, Эдуар вел машину осторожно. К Нине-кузине они попали достаточно рано, в тот момент, когда та закрывала дверь, собираясь идти на работу.
Увидев Бланвенов, Нина побледнела.
— Что-то случилось с Мари-Шарлотт?
— С Мари-Шарлотт ничего не случилось, — успокоил ее Эдуар. — Ба Рашель умерла. А где твоя дочь?
Не вдаваясь в детали, он объяснил, что вчера попросил своего подмастерье отвезти девчонку в Париж, и с тех пор тот так и не вернулся. Странное дело: Нина, казалось, успокоилась.
— Не стоит искать его, — сказала кузина. — Думаю, что она обольстила его и увезла к своим друзьям «встряхнуться». Ах! Бедные вы мои, боюсь, как бы эта девчонка не очутилась в тюрьме, причем очень скоро.
Эдуар был такого же мнения, о чем он и сказал Нине без всяких околичностей, посоветовав ей обратиться к какому-нибудь адвокату, чтобы выяснить, нельзя ли предпринять упреждающих действий. Может быть, есть смысл поместить Мари-Шарлотт как подростка, плохо подготовленного к жизни в обществе, в специальное учреждение для перевоспитания. Однако Нина свернула разговор на свою собственную горькую участь, пролила несколько слезинок и сказала, что, в конце концов, дочь никуда не денется и вернется.
Бланвены покинули кузину, чувствуя свое поражение. Эдуар беспокоился о Банане: паренек не был готов достойно встретить все ухищрения юной стервы; эта встреча могла сломать скромного работягу.
Эдуар увлек Розину в ближайшее бистро, где приятно пахло горячими круассанами, заставил ее выпить немного спиртного, а затем крепкого кофе. Через некоторое время мать призналась, что чувствует себя получше. Эдуар посоветовал ей подождать еще, не возвращаться пока к себе на стройку. Против похмелья есть только одно действенное оружие: время. Нужно предоставить ему возможность рассосаться. Организм, с которым так бесцеремонно обошлись накануне, возмущается, а затем сам берет на себя заботу о выздоровлении, и в конце концов побеждает похмелье. Розина признала разумность рассуждений сына и вручила свою судьбу в руки этого одновременно пылкого и спокойного мужчины. Сегодня утром сын вел себя по отношению к матери как влюбленный. Розина подумала, что с таким парнем любой женщине будет хорошо.
