Irena-Barbara-Ioanna Chmielewska - Дело с двойным дном (пер. В.Селиванова)
– А библиотекаря почему убили? – спросила я.
Вот уж глупее не придумала вопроса, ведь только что Болек признался, что следствие не располагает никакими убедительными версиями, но мне хотелось знать и о неубедительных.
– Ничего конкретного, одни предположения, – раздраженно ответил Болек.
Раздражение вызвал не мой глупый вопрос, а отсутствие у следствия достоверных мотивов убийства.
Поэтому я не рассердилась на поручика, а с пониманием отнеслась к их трудностям.
– Самый очевидный мотив: нежелание делиться с ним трофеями, – продолжал Болек. – Но тогда, на их месте, я бы и труп припрятал, и кирпич. И собака не выла бы, а так, глядите, как все осложнилось. Так что, возможно, эта версия отпадает. Хотя не совсем.
Не исключено, все так и было, только помощник, что у стеночки кровью истекал, не мог помочь Доминику, а у него самого не хватило сил унести труп. Ведь еще и сокровища несли, ягдташ-то был. Впрочем, еще не установлено, был ли Доминик…
– В архивных документах наверняка имеется его фотография, – заметил Януш. – Сравните с фотороботом, а еще лучше, покажите фотографию Иоле.
– Я уже распорядился, – отмахнулся от него Болек.
– А что в Рыбенке?… – поинтересовалась я. – Проверяли?
К этому времени Болек уже передохнул после салата и охотно принял из моих рук тарелочку с куском орехового рулета со взбитыми сливками. Я очень надеялась, что оба полицейских справятся с рулетом без моей помощи, и тогда я хоть в какой-то степени удержусь в рамках своей диеты для похудания. Ни за что не стала бы для себя покупать этот рулет! Не поскупилась, отрезала гостю огромный кусок и с ножом в руках ждала, пока он его прикончит, чтобы тут же подложить еще.
– Насчет Рыбенка пока нет точных данных, – справившись и с добавкой, ответил поручик Болек.
– Дом мы обнаружили, уцелел. Двухэтажный особняк, в хорошем состоянии и очень густо заселен.
После войны селился в нем кто ни попадя, компания та еще подобралась, за эти годы сжились друг с другом, но не очень-то разговорчивые. О том, что происходит в особняке, знаем в основном из полицейских протоколов, патрульная машина, почитай, там днюет и ночует, дня не обходится без скандала или драки. Я пообщался с местными полицейскими властями, попросил порыться в этих их протоколах, объяснив, что мы ищем. Кое-что выудили. И в самом деле, появлялся там какой-то посторонний мужик, главное, неизвестно зачем, потому как водку не пил, а только мозги пудрил. О чем-то расспрашивал, но тамошний контингент не мог членораздельно пояснить, о чем именно. Во всяком случае, до сих пор в том доме никаких кирпичных работ не производилось, но я считаю, надо лично пообщаться с каждым жильцом по отдельности. Шесть семей там сейчас проживают. Одна ванная на всех, вторую давно превратили в чулан.
– Ну как, едем? – спросила я Януша и тоже положила ему на тарелку кусок рулета.
– Можем съездить, – согласился Януш. – Тем более, у тебя найдется предлог, ведь в детстве ваша семья снимала там комнату на лето.
– И вовсе я не уверена, что снимала в этом доме, – возразила я. – Ведь точно не знаю…
– Какая разница? Они тоже не знают.
Подняв голову от тарелки, Болек посмотрел на нас с надеждой.
– Неофициальному лицу они больше скажут, – поощряюще заметил он. – Прекрасная идея! Экскурсия на природу, ничего, что осень на дворе, грибочки еще в лесах можно пособирать. Не обязательно мухоморы…
Януш возмутился:
– Понравилось? Думаешь, всю работу за тебя проверну?
– Так тебе ведь самому нравится, ну что притворяешься? Да и не преувеличивай, вовсе не всю, на Грошовицкой уже наш человек действует, там тоже кое-что вырисовывается.
– Едем! – закончила я дискуссию. – Осень стоит чудесная, можем завтра же ехать.
Слава богу, с рулетом они справились без меня и даже не заметили, что мне ни кусочка не досталось.
Если бы хотела, запросто могла бы их обоих отравить…
* * *Боже, как он выглядел! Под глазом синяк, на голове шишка, рана на щеке заклеена пластырем. Правую руку держал за пазухой, она почти не действовала, обнял меня левой. Конечно, не мешало бы держать ее на перевязи, сказал, но не хотелось бросаться в глаза. Неважные дела, любимая.
Было уже одиннадцать ночи, когда он пришел ко мне. Сидел какой-то потерянный и невидящим взглядом смотрел в черноту за окном. Я не знала, что делать. Принесла все, что было в доме: вино, коньяк, кофе. Хорошо, сказал он, откроем вино. Я вот сижу и думаю, говорить тебе или нет, может, тебе лучше не знать, но, с другой стороны, как я могу не сказать тебе? Так что, пожалуй, скажу, ты тоже, если потребуется, расскажи все, ничего не скрывай. Без капитана, видно, не обойтись.
Вино принялась раскупоривать я сама, теперь такие хорошие стали делать штопоры, паралитик откупорит. А он сидел и так смотрел, что я оставила бутылку в покое и кинулась целовать эти мои драгоценные веснушки. Сердце разрывалось, только теперь я поняла, как же его люблю. Кажется, и он это понял, даже улыбнулся, нам обоим стало легче. Да что там, сказал, ради тебя я не только готов сидеть – и на каторгу пойду. Пообещай мне, что на первый вопрос ты ответишь подробно, хотя, может, они и не разнюхают и никаких вопросов не зададут.
Я пообещала, хотя и не была уверена, что обещание сдержу.
Пошел я, значит, к этому ветеринару, начал он рассказывать, до этого я там все разведал, несколько раз приезжал, то на автобусе, то на велосипеде, такой я умный, старался, чтобы никто там меня не приметил. Дом капитальный, довоенный, особого ремонта там никогда не делали, стен не переставляли, паркет не перестилали. Я уже знал часы работы клиники, знал, когда дом остается пустым, ну и выбрался туда с отмычками…
Я слушала, не перебивая, и старалась казаться совсем спокойной. Бартек рассказал мне все. Езус-Мария, что теперь нам делать? Ему и мне? Ведь он же из-за меня… Ясно, что я никому словечка не пророню, но ведь они же сами могут выйти на него!
Очень хорошо, тогда пусть и на меня выходят!
И я тоже все ему рассказала, ведь Бартек же ни о чем не знал. Домом в Константине занялся без моего ведома, чтобы не ставить меня под удар. Смешно. Так смешно, что плакать хочется. Он тоже слушал меня молча и спокойно, причем его спокойствие не было притворным, он не пришел в ужас. Ничего себе влипли мы оба, сказал он, когда я закончила.
Надо подумать…
Я постаралась убедить Бартека хотя бы в том, что он должен вернуть свои долги. Восемьдесят миллионов лежали рядом, стоило лишь руку протянуть.
Пусть хотя бы это спадет с его совести, вернет долги, у тех, кто давал ему в долг, полиция не станет отбирать. Так что совесть его будет чиста, а дальше… а там что Бог даст. Кажется, мне достанется имущество после тетки, нет, не теткино, мое собственное, так что в случае чего из него можно будет возместить эти восемьдесят миллионов. Когда я второй раз приходила в тот дом, меня уже никто там не заметил, хорошо, что у меня словно предчувствие какое было и я все сделала так, как сделала. Просто чудо! А второе чудо – компаньон хозяина рекламной фирмы, в которой я подрабатываю, захотел купить мою нумизматическую коллекцию и заплатил столько, сколько я запросила.
Наверняка принял меня за девицу легкого поведения, которой срочно понадобились деньги. И об этом я рассказала Бартеку, оправдываясь тем, что наверняка сама была не своя, обратившись с таким предложением к этому отвратному типу. Я боялась, что Бартеку будет неприятно слышать об этом, а он, наоборот, развеселился и принялся смеяться. Коханая, сказал он мне, за кого ты меня принимаешь? Зачем оправдываться? За кретина недоразвитого? Так внешность обманчива, я всегда знал, что ты клевая девушка, с тобой хоть коней красть! И меня беспокоит только одно: до того, как меня посадят, сделать для тебя хоть немного из того, чего ты заслуживаешь. И надеюсь, что я тебе тоже хоть немного дорог. Послушай, а не пожениться ли нам?
Господи, если можно бы было расписаться с ним немедленно! Как жена я по закону имею право не давать показаний, которые могут обернуться против мужа.
Я не так боялась за себя, как за него, и опять пришлось соврать, но, видно, с теткой я прошла неплохую школу, потому что он мне поверил. Как я ненавижу ложь!
Если бы произошло еще одно чудо, если бы все это закончилось как-то благополучно, клянусь, ни за какие сокровища никогда больше не стану лгать!
Мы с Бартеком договорились, что теперь с нас хватит. Черт с ними, с остальными прадедушкиными сокровищами. Того, что добыли, с нас достаточно, и он, и я работать умеем, начинать могли бы даже с нуля. И если бы еще мне и квартиру возвратили… Ведь через три месяца возвращается пани Яжембская, мне придется освободить ее квартиру, а Бартеку и вовсе негде жить, мотается между отцом и матерью, которые давно развелись и которым наплевать на сына. При виде сыночка мать каждый раз кривится, отец недвусмысленно дает понять, что охотно не виделся бы с ним вообще, чудесные родители…
