Оксана Обухова - Жена скупого рыцаря
Лев понял.
— Тогда до вторника? Я подъеду сразу к крематорию.
— Да. До вторника. И… спасибо, Лев.
— Не за что, Сима, — сказал он и помог мне выбраться из машины.
Ночью я не спала, а дремала. Отрывочно, вздрагивая от проносящихся кошмарных видений, — то на меня наезжает синяя морда троллейбуса, то грузовик начинает делать круги и носиться за мной среди бесконечных бетонных заборов. Я уворачивалась от бортов, падала в мягкую пыль, каталась по асфальту, колеса проезжали по поводку, разделяя меня и Людвига…
Виктория мне не приснилась.
Выспавшаяся Муза встала ни свет ни заря и, засунув в рот старую химкинскую челюсть, выгуляла Людвига. По холодку, в безопасности, пока подруги-невесты не вышли на утренний променад.
— Сима, надеюсь, сегодня ты привезешь мои зубы, — улыбаясь, как дупло сосны, сказала свекровь и налила мне чаю. — Ты плохо выглядишь…
Это было сказано вскользь. Бессонницу невестки свекровь оправдывала тоской по мужу. Бледный Серафимин вид — лучшее доказательство целибата.
Я хмуро грызла подсушенный хлебец и размышляла: сказать Музе Анатольевне о смерти Виктории сейчас или подарить ей еще один спокойный день? Пожалуй, следует повременить. А то вывалю на старушку известие и уеду на работу, а она будет сидеть взаперти и рыдать до вечера.
— Что купить в магазине? — спросила я.
— Хлеба, яиц, «рокфора», сметаны и овощей для салата. Я разморожу мясо и потушу с картошкой.
— Старые челюсти уже не натирают? — думая о мясе, спросила я.
— Так я надеюсь, ты мне новые привезешь, — беспечно ответила свекровь и достала из морозильника брикет вырезки.
«Это вряд ли, — подумала я и добавила сливок в чай. — И с этим надо кончать. В смысле — с враньем».
На работе был аврал. Куда-то исчезло кредитное дело ООО «Старый мост», и Вениамин Константинович гонял подчиненных в хвост и в гриву.
— Кто последний его брал?! — орало обычно невозмутимое начальство.
По смутным воспоминаниям секретаря Екатерины Дмитриевны, это была Нинка Матюшина. Но Нинель носилась наравне со всеми и делала круглые глаза.
Кредитное дело ООО «Старый мост» нашлось в моем сейфе под папками «На подпись».
— Что за черт, — пробормотала я и пошла сдаваться.
К «Старому мосту» я не имела никакого отношения и папки этой в глаза не видела. Но факт оставался фактом, и ничего более, как сослаться на «некоторую рассеянность», в свое оправдание я не могла.
— Перепутала, — потупив очи, проблеяла я, получила нагоняй и отправилась в курилку.
Матюшина была там. С незажженной сигаретой в руках стояла и ждала меня.
— Съел? — спросила Нинка.
— Почти, — ответила я и прикурила от протянутой зажигалки. Прикуривала долго, так как руки тряслись и у меня, и у Матюшиной. — Но вроде обошлось. Это дело ты ведешь?
— Нет, — честно моргнув, пролепетала Нинель. — Константиныч сказал, сам займется. Старые мостовики народец ушлый, шеф их копнуть хочет…
— Ну, ну, — проговорила я. — И как дело у меня в сейфе оказалось?
— Ты вчера у Тошика была? — перебила Нинка.
— Была.
— Плохо?
— А ты как думаешь?! — неожиданно окрысилась я. В том, что у Вики остановилось сердце, виновата и Нинель. Наплела о Тошике пес знает чего и довела подругу до валидола. — Лучше скажи, с какой стати ты в пятницу о взятках говорила?
— Это правда, — квакнула Матюшина, — все берут…
— С ума сошла? Тошик — взяточник… Твой Ковров лично деньги передавал или через Степку?
— Не кричи, — испуганно попросила Нинель и побледнела. — Всем хочется детей выучить…
— Всем, — кивнула я, — но не шантажом.
— Бог с тобой, какой шантаж?! — совсем перепугалась Матюшина. — Я пошутила…
Нет, все-таки Нинка — идиотка. Если уж начала врать, придерживайся основной версии. А тут, то «все берут», то «я пошутила».
Или Ковров столько заслал, что вороватому Степке в жизни не расплатиться? Тогда Нинель будет плести что угодно, лишь бы я не начала ворошить муравейник…
Не удивлюсь, если это она дело старых мостовиков в мой сейф подложила. Как мелкую пакость. В свете назначения нового начальника отдела. Подложить подложила, а достать, может быть, и хотела, да не смогла. Сейф я держу открытым в течение рабочего дня и за коллегами не слежу, но на ночь запираю обязательно.
Теперь Нинель не знает, как ко мне подлизаться.
— Симочка, ты на венок складываться будешь? — заюлила коварная.
— Зачем? Куплю отдельный, от Мухиных.
— Конечно, конечно. Мы тоже со Степой заказывать будем… На тебя заказать?
Я молча покурила секунд тридцать, и Нинель начала наступление с другого фланга.
— Сима, я тут по случаю комплект постельного шелкового белья купила… Совсем дешево, цвет сиреневый. На мою кровать не подходит… Тебе не надо? Подаришь своей Музе.
Я чуть не задохнулась от возмущения. Нинель не знала, что Зайцева, обсуждая, кто что будет дарить Тошику на сорокалетие, давно сообщила: «Матюшины приготовили комплект шелкового белья сиреневого цвета».
Получалось — Нинель торгует ненужным подарком.
— Сколько? — Мне было интересно, как далеко заходит людская подлость.
Оказалось, дальше некуда. За комплект итальянского белья Нинель назначила смехотворно низкую цену. Как взятку давала за молчание.
— Бери, Симочка, сделаешь подарок Музе Анатольевне. Она уже знает, что ты ее челюсть потеряла?
— А ты откуда знаешь? — удивилась я.
— Галка сказала. Я в субботу утром ей звонила.
Понятно. Видимо, Нинель узнала от Зайцевой о потерянной сумке, потом уехала на строительство и еще не знает, что сумку предлагали вернуть.
— Так ты белье берешь?
— Нет. Муза сиреневый цвет не любит.
В обеденный перерыв я сходила в соседний супермаркет и выбрала для свекрови комплект шелкового постельного белья нежно-розового цвета. Только выбрала, так как денег на его покупку не хватило, а занимать не хотелось. «Обрадую Музу в среду. Белье прекрасно подойдет к бордовым шторам», — подумала я и отправилась к кабинету дантиста Рубинштейна. Я хотела узнать, как быстро Самуил Лейбович изготовит Музе Анатольевне новые нижние зубы.
Дальше крыльца я не прошла. На двери стоматологического кабинета висело объявление: «Извините, прием временно прекращен. Врач в отпуске. Ждем вас семнадцатого августа».
Невероятное совпадение! Или дурацкое счастье.
Приехав домой, я обнаружила Музу Анатольевну, стоически привыкающую к старым химкинским челюстям.
— Я нашла в тумбочке визитку Самуила Лейбовича, — вздохнула Муза. — Позвонила в кабинет, но там никто трубку не берет. Как ты думаешь, Симочка, после аппендицита долго восстанавливаются? Или позвонить в горздравотдел, узнать у них домашний телефон Рубинштейна, справиться по телефону у его родных, куда он зубки дел?
— Сомневаюсь, мама, что в горздравотделе дают такие сведения.
— И я так думаю, — горестно пробормотала Муза Анатольевна и потерла пальцем передние резцы. — Лучше б я котлет навертела…
Вместе с овощами, хлебом и «рокфором» я принесла из магазина плоскую бутылочку с коньяком. Выставив ее на стол, принесла два фужера и налила много — почти на треть.
Муза Анатольевна следила за моими передвижениями и готовилась к худшему. Выпивать за ужином в семье Мухиных не принято.
— Самуил Лейбович умер? — попыталась догадаться Муза.
— Нет, мама. Виктория умерла…
— Как?!
— Инфаркт.
Лучше бы я дала ей спокойно поужинать.
Муза плакала, Людвиг тоже переживал. Пес знал, что такое сделать, чтобы развеселить хозяек. Он раскопал где-то старую засохшую кость, принес ее на кухню и положил на тапку Музе.
Свекровь даров не приняла. Со словами: «Пусть земля ей будет пухом» — Муза Анатольевна выпила коньяк.
Пес принес потертый теннисный мячик и попросил с ним поиграть. Я швырнула мяч в прихожую, он закатился под тумбочку с обувью, и Людоед, распластавшись по полу, попытался втиснуться в узкую щель. Наполовину втискивание удалось. И Люда застрял. Ерзая толстой попой и чихая в пыли.
Мы с Музой повторили коньяк и очнулись только тогда, когда псу стало совсем невмоготу и он заскулил так, словно тумбочка пилила его надвое.
— Ах, Людочка! — всхлипнула свекровь и понеслась выручать животину.
Все-таки у нас на редкость умная и талантливая собака. Обычно ловкий в проделках Людвиг никак не извлекался из-под мебели. Пес изображал острый приступ клаустрофобии и отвлекал горести мира на свою толстую застрявшую задницу.
Пока мы с Музой освобождали тумбочку от обуви, пока приноравливались и поднимали ее вверх, пес успел нажаловаться и исчерпать месячный лимит скулежа. После этого извлеченного Людоеда понесли в ванную — отмывать от пыли хитрую крокодилью морду.
