Дарья Донцова - Несекретные материалы
Маруська распахнула настежь входную дверь, и в прихожую со свистом ворвался ледяной ветер. Нет, такой пейзаж не для теплолюбивого мопса.
Следующий час мы носились по дому, разыскивая Хуча. Миша с Галей тихо сидели в столовой. Они не принимали никакого участия в поисках, сдвинули слегка в сторону тарелки и самозабвенно черкали какие-то значки в блокнотах.
Пробегая по столовой с воплем «Хучик, где ты?», я видела, как Миша руками отщипывает от курицы кусочки.
В конце концов, собравшись в гостиной, мы пришли к выводу: мопсик пропал.
– Как скажем про исчезновение песика Александру Михайловичу? – угрызлась Маня.
Все удрученно замолчали. На самом деле Хуч принадлежит полковнику. Его подарил приятелю французский полицейский комиссар Перье, с которым он когда-то подружился.
Но в Москве маленький мопсик день-деньской тосковал в пустой квартире, поджидая, когда хозяин наконец придет с работы. Потом Хуч начал хворать, отказываться от еды… Болезнь его именовалась тоской. Мы пожалели песика и взяли к себе, но он все равно считался собакой полковника.
– И как теперь глядеть в глаза Александру Михайловичу? – продолжала, словно трагическая актриса, Манюня.
– Почему нельзя глядеть мне в глаза? – раздался веселый голос, и полковник вошел в гостиную.
– Хучик пропал! – всхлипнула Маша.
– Ну да? – удивился приятель. – В кладовке смотрели?
Пошел новый виток поисков. В конце концов полковнику пришла потрясающая идея – наверное, случайно заперли в гараже!
Все побежали гурьбой через дворик. Я пощелкала выключателем, но свет не зажигался, перегорела лампочка.
– Там на полке стоит фонарь, – сообщил Кеша.
– Пойду возьму, – миролюбиво предложил Александр Михайлович и шагнул в темноту, мерно вскрикивая: – Хучик, Хучик…
Мы остались дрожать у входа. Ни у кого не хватило ума надеть куртку.
– Слева, вверху, – крикнул Аркашка, и тут раздался шум, звон и такой звук, словно уронили на пол тяжелый мешок с зерном.
По гаражу пронесся крик, мы замерли от неожиданности и ужаса.
– Яма! – завопил Кеша. – Там же яма для машин!
Но, судя по всему, предупреждение прозвучало слишком поздно.
Аркашка, чертыхаясь, понесся в дальний угол гаража, за ним, спотыкаясь о железки и налетая на машины, последовали все домашние.
Сильный луч осветил внутренность довольно глубокой ямы. На дне, в луже чего-то черного и вонючего сидел Александр Михайлович.
– Ты жив! – радостно удостоверилась я.
Приятель поднял вверх абсолютно черное лицо, впрочем, остатки волос из седых превратились отчего-то в вороньи перья.
– Мама моя, – прошептала Зайка, – негр!
– Нет, – также шепотом добавил Кеша, – просто опрокинул на себя огромную банку с солидолом.
Спустив вниз лестницу, мы достали несчастного и потащили в дом. Ирка приготовила ванну, и Кешка, запихнув полковника в пену, принялся отмывать липкую массу. В ход пошло все – шампунь, гель, скраб… Потом увидели, как Аркашка тащит в «химчистку» бутылку водки.
– Не лей мне это добро на лысину, – отбивался Александр Михайлович.
Вода журчала, слышался плеск и тихое ойканье. Солидол упорно не желал покидать тело.
– Кешик, попробуй растворитель для красок, – посоветовала прыгающая под дверью Маня.
– Тащи, – велел братец, – да прихвати бензин.
С криком команчей Маруся приволокла две большие бутылки и влезла в ванную комнату.
– Уйди, бога ради! – завопил Александр Михайлович.
Дверь приоткрылась, и мокрая Кешина рука выпихнула отчаянно сопротивляющуюся сестрицу.
– Ага, – вопила та, – как все подавать, так я! Зачем меня выталкивать?
И она яростно затрясла ручку.
– Манюня, – попыталась внести в ситуацию ясность Зайка, – бедный полковник там раздет!
– Что я, голого мужчину не видела, – фыркнула Маня, – эка невидаль! Не маленькая уже, помните, как про хвост рассказывали?
Мане было примерно лет пять, когда она, зайдя в ванную, где мылся Кеша, заинтересовалась строением его тела.
– Что это такое? – спросил ребенок, тыча пальцем в предмет особой мужской гордости.
Аркашка сначала от неожиданности прикрылся мочалкой, а потом, не зная, следует ли в столь юном возрасте посвящать сестрицу в половые различия между мужчиной и женщиной, не долго думая, ответил:
– Хвост.
– А у меня почему нет? – возмутилась Маруся. – Где мой хвост?
– Видишь ли, – принялся объяснять Кеша. – вообще-то, хвост иметь стыдно, просто позор. Вот тебе его и ампутировали при рождении.
– И что, – продолжала любопытствовать настырная девочка, – всем отрезают?
– Конечно.
– А тебе почему оставили?
Аркашка сел в ванну и закрыл лицо губкой. Он еле сдерживал смех, но Машке показалось, что брат заплакал.
– Кешик, – робко позвала она. – Кешунчик…
– Когда ты появилась на свет, – сдавленным голосом пробормотал гадкий мальчишка, – у мамы с Наташкой были деньги на операцию, а когда родили меня – решили сэкономить. Вот так и мыкаюсь с хвостом.
– Как только не стыдно! – завопила Машка, налетая на ничего не подозревающую Наташку. – Сейчас же отрежьте ему хвост!
Пришлось вынимать анатомический атлас и объяснять, чем мальчики отличаются от девочек.
То ли растворитель помог, то ли бензин оказал волшебное действие на солидол, но наконец из ванной комнаты появился Александр Михайлович, закутанный в Кешкин махровый халат. Лицо и лысина полковника радовали глаз темно-свекольным цветом. Подхватывая волочащиеся полы, приятель в изнеможении попросил:
– Чайку хочется.
В столовой в тех же позах продолжали сидеть Галя и Миша. Возле математика на тарелке громоздилось невероятное количество куриных костей. Подивившись аппетиту профессора, я громко сказала:
– Миша, Галя, познакомьтесь, это наш близкий друг, Александр Михайлович.
Ненормальная парочка оторвала глаза от бумаг. Секунду их лица выражали здоровое недоумение, словно люди возвращались с далекой планеты. Потом Галя тихонько пробормотала:
– Мы знакомы.
– Очень приятно, – вежливо отозвался Миша и, встав со стула, протянул полковнику руку.
Раздался глухой стук, и мы с изумлением уставились на упавшего Хучика. Мопс даже не проснулся от удара, его живот походил на огромный шар.
– Он спал у вас на коленях! – негодующе воскликнула Зайка. – Как же так? Мы обыскались Хуча! Неужели не слышали?
– Нет, – совершенно искренне ответил профессор, – а ты?
Галя покачала головой.
– С ними все ясно, – закричала Манюня, – оба ненормальные, но почему Хуч не откликался?
– Да, – поинтересовалась Зайка, – почему?
– Потому что был занят поеданием курицы, которую кто-то услужливо засовывал ему в пасть, – вздохнул полковник, указывая пальцем на груду костей.
– Миша, – возмутилась я, – вы скормили мопсу почти двух кур!
– Не знаю, – растерянно пробормотал профессор, – случайно вышло, он просил, а я давал…
– Ладно, – вздохнул Александр Михайлович, – будем считать, что я просто хотел помыться!
На следующее утро я дозвонилась до Карины Соломатиной. Бедная женщина испугалась до потери пульса. Сначала она довольно глупо принялась отнекиваться:
– Не знаю никакой Никитиной!
– Неужто? – издевалась я. – Хорошо, отправлю фото вашему мужу, пусть сам разбирается, что к чему.
– Не надо, бога ради, не губите, – заплакала Карина, – сколько хотите за молчание?
И эта туда же. Ну не нужны мне деньги, но их мне просто насильно всовывают.
Бедная Карина обезумела настолько, что предложила встретиться в «Макдоналдсе». Я представила себе кишащий детьми зал и велела Соломатиной явиться в ресторан «Капитан» на Лесной улице. Насколько помню, в этом заведении никогда нет народа.
Я приехала по обыкновению на десять минут раньше, но Карина уже сидела за столиком. Красивое породистое лицо покрывали красные пятна, ухоженные руки, скорей всего не знавшие домашней работы, нервно теребили кружевной платочек.
Увидев меня, она подскочила и чуть ли не закричала:
– Фото с вами?
– Со мной, – успокоила я ее, демонстрируя снимки.
Соломатина залилась сначала какой-то фиолетовой краснотой, потом вдруг стала сине-белой и жутким голосом произнесла:
– Знала, что так кончится. Всегда подозревала Ванду в нечистоплотности. Значит, теперь она хочет еще на шантаже заработать! Мало ей денег принесли…
Злые слезы покатились из умело накрашенных глаз. Но сейчас, слава богу, изобрели тушь, которой не страшна влага, поэтому по щекам текли прозрачные капли.
– Сколько она на мне заработала, эта бандерша, – причитала Карина, – небось озолотилась, а мне копейки совала, вот гадина…
Глядя на рубиновые серьги и легонькую шубку из нежной каракульчи, мне трудно было поверить в беспросветную нищету их владелицы. Но Карина продолжала ныть и стонать.
– Я абсолютно нищая, не имею ни копейки, но отдам все, что есть! Может, возьмете натурой?
