Донна Эндрюс - Месть кованых фламинго
— Не беспокойтесь, мы знаем, как обращаться с техникой, — отмахнулся Монти от моих взволнованных вопросов, не повредит ли компьютеру порошок для снятия отпечатков пальцев. — Почему бы вам, ребята, не пойти домой? У нас тут полно работы. И я хотел бы закончить большую часть до того, как появится пресса.
Таким образом, около часу ночи мы с Майклом двинулись наконец к палаточному лагерю, надеясь избежать встречи с «блюстителями старины», которые были бы рады привлечь меня за прогулки в джинсах и рубашке. Если они еще не спят. Скорее всего «блюстители», вслед за остальными, отправились домой, как только выяснили, что Монти не позволит кому попало топтаться на месте преступления. Хороши охранники, нечего сказать!
— По крайней мере теперь нам не надо волноваться, что Бенсон стибрит у Роба игру, — сказал Майкл.
— И то верно. Теперь пора волноваться, что Роба могут арестовать за убийство, — отозвалась я. — Или арестуют меня.
— Они исследуют платье и поймут, что ты никого не убивала, — успокоил Майкл. — А у Роба наверняка есть алиби; тем более я не могу представить никого, кто в здравом уме и твердой памяти решил бы, что Роб способен на убийство.
— Любопытно. Значит, меня оправдает заключение эксперта, а Роба — устойчивый характер, так, что ли? Хорошенький комплимент!
— Я не говорил про устойчивый характер, скорее наоборот, — запротестовал Майкл. — Я считаю, что у тебя хватит решимости ударить кого-то ножом, если не будет другого выхода — например, чтобы защитить себя или близких. А у Роба? Вряд ли.
— Наверное, ты прав, только поверит ли в это детектив, расследующий убийство? Или суд?
— До суда не дойдет. Кстати, по крайней мере твой отец имеет алиби. Он был со мной все время, пока ты бродила по ярмарке.
— Отлично. Значит, у тебя тоже есть алиби.
— И у Роба будет.
— Остаются Фолк и Тед. И миссис Фенниман, и черт знает кто еще. Не могу сказать, что помощник шерифа Монти при всем его опыте произвел на меня серьезное впечатление.
Когда мы вошли в лагерь, пришлось замолчать. Там и тут горели костры, и, проходя мимо них, нам приходилось раскланиваться с актерами. Но большая часть лагеря погрузилась в темноту. И неудивительно. Завтра всем предстоит тяжелый день. И мужчины, и немногочисленные женщины, занятые в постановке, будут маршировать, заниматься строевой подготовкой, стрелять, чистить мушкеты, а после обеда примут участие в репетиции боя, который запланирован на воскресенье.
Женщинам, остающимся в лагере, придется проветривать постели и готовить обед из трех блюд, убирать со стола и мыть посуду водой, которую они наносят издалека, прямо как в восемнадцатом веке. А также присматривать за детьми и домашними животными, переругиваться с «Полицией времени» и разыскивать все, что раскидают мужчины, которые умудряются в крошечной палатке растерять вещи так же легко, как и в нормальных размеров доме. Некоторые из женщин даже будут демонстрировать туристам искусство сбивать масло, варить мыло, лить свечи, шить и стирать так, как это делали в старину.
Я заметила, что среди полуночников, сидящих вокруг костров, нет ни одной женщины.
Мы миновали палатки актеров и вошли на территорию ремесленников. Я лично надзирала за тем, чтобы, разбивая лагерь, все строго следовали инструкциям миссис Уотерстон. Но тот, кто составлял план лагеря, несомненно, предвидел, что ремесленники не будут соблюдать историческую достоверность так ревностно и тщательно, как более опытные в этих делах актеры. Поэтому нас заткнули назад, подальше от дороги. Зато мы оказались ближе к цистернам с водой и туалетам.
Мы с Майклом нырнули в нашу палатку. Аутентичную, прошу заметить, палатку, из небеленого полотна. Веревки, которыми завязывался вход, абсолютно не спасали от мошкары. Кроме того, я сомневалась в ее водонепроницаемости, а стоила она в несколько раз дороже надежной дешевой нейлоновой палатки. Зато была на редкость несовременной.
И маленькой. Около метра восьмидесяти в ширину, двух с половиной в длину и такой низкой, что во весь рост не выпрямишься. Мы с Майклом с трудом размещались тут вдвоем, и я не могла не почувствовать жалости к рядовым колониальных войск, которые скорее всего спали в таких палатках вшестером.
Пока я разворачивала матрасы, Майкл умудрился найти и зажечь маленький фонарик.
— Наконец-то мы одни, — изрек он. — Какая жалость, что Монти забрал на экспертизу и корсет, и платье.
17
Я удивленно посмотрела на Майкла. В его голосе не прозвучало особого сожаления, а ведь он лишился шанса помочь мне высвободиться из корсета. Впрочем, у нас был трудный день.
— Они отдадут и то и другое, — обнадежила я. — И я смогу надеть все это на следующую постановку.
Реакция нулевая.
— Проверишь свою теорию — о том, что самостоятельно я не разденусь.
В ответ — кривая улыбка. Господи, уже так поздно, и я так устала!
— Майкл! Что еще случилось?
— Нам надо поговорить.
Неужели он хочет завести один из тех «серьезных разговоров», через которые время от времени проходят все влюбленные? В моей жизни такие разговоры случаются в основном тогда, когда у меня нет ни сил, ни терпения их поддерживать. Я открыла рот, чтобы ответить, лихорадочно пытаясь сообразить, что именно хочет услышать Майкл, как вдруг сзади донесся раздраженный голос:
— Вам обязательно разговаривать прямо сейчас? Завтра рано вставать.
— Погодите, — донесся другой голос, из-за спины Майкла. — Нам интересно.
Я высунула голову наружу — никто не прятался, скрючившись за углом и прижав ухо к полотняной стенке. Соседние палатки стояли темные.
— Может, вам и интересно, — донесся первый голос из палатки слева от меня, — а нам спать хочется.
— Вставьте в уши затычки, — посоветовал второй голос, из палатки справа.
— Эй! — окликнули из палатки напротив. — У вас что там, гулянка? У меня пиво на льду стоит, холодное!
— Нам придется поговорить в другом месте, — сказала я.
— Сам вижу, — согласился Майкл.
Мы снова обулись и вышли.
Не могу не отметить, что полотняные палатки имеют свое очарование. Снаружи. Глядя на раскинувшееся море тентов, которые изнутри освещали романтичные светильники, легко было представить, что мы на самом деле попали в лагерь армии Вашингтона.
А кроме того, на белые палатки трудно налететь в темноте, чего, к сожалению, не скажешь о грудах разнообразного хлама, который обитатели лагеря разбросали вокруг своих временных жилищ.
Проходя по лагерю, мы миновали палатку Фолка и Теда. Она не отличалась от остальных, особенно в темноте, но я узнала их голоса. И хотя слышно было одно слово из десяти, по тону разговора я поняла, что они опять ругаются.
— Я бы сунула голову в палатку, чтобы прервать ссору и выяснить, знают ли они уже об убийстве, — сказала я, — если бы ты не питал непонятного и беспричинного отвращения к Фолку.
— Я не питаю к Фолку никакого отвращения, — возразил Майкл. — Во всяком случае, к Фолку конкретно.
— Тогда почему ты хмуришься всякий раз, когда видишь его или слышишь его имя?
— Потому что Фолк — это символ. Символ доброй половины твоей жизни.
— Ты имеешь в виду мою карьеру?
— Карьеру и все остальное, что мешает нам почаще бывать вместе. Возьми эти выходные. Мы приехали сюда вдвоем, но ты столько времени проводишь с семьей и друзьями, что мы почти не видимся.
— Майкл, мы уже обсудили…
— Знаю, об этих выходных мы уже поговорили. Согласен, пример не лучший. А что ты скажешь о той неделе, которую мы собирались провести на море?
— Тоже плохой пример. Тогда поездку отменил ты — сказал, что едешь в Ванкувер сниматься в сериале у какого-то друга.
— Не отменил, а перенес.
— Да, с той недели, что я аж за полгода наметила как свободную, на ту, когда у меня была выставка. Очень престижная, хочу сказать, выставка, на которую я пыталась пробиться последние десять лет, не говоря уже о том, что заплатила за место кругленькую сумму.
— Не могу поверить, что ты до сих пор бесишься из-за этого сериала, — сказал Майкл.
— Я не бешусь, мне даже не терпится его посмотреть. Просто напоминаю, чтобы ты не говорил о сорванной поездке.
— Потише нельзя? — проворчал кто-то из ближайшей палатки.
— Простите, — пробормотали мы хором.
Дальше мы шли молча, пока не добрались до дороги, которая делила поле битвы надвое и ограничивала лагерь с севера.
— Разве с той стороны дороги никого нет? — нахмурилась я. — Могу поклясться, сегодня утром там ставили палатки, а теперь… Черт!
Я подпрыгнула от пушечного выстрела; здесь грохотало гораздо громче, чем на ярмарке. Несмотря на это, земля почему-то больше не тряслась. Наверное, я просто привыкла.
— Пушка вон там, слева, — махнул рукой Майкл.
